Уже оставшись один, без своих дружинников, Роман Старый продолжал отбиваться от татар, окруживших его, как стая волков раненого лося. Щит Романа Старого был утыкан стрелами, а его узкий меч по самую рукоять был окрашен кровью сраженных им татар. У Романа Старого было еще достаточно сил и сноровки, чтобы вырваться из кольца врагов и укрыться в лесу, но он не искал для себя спасения, видя, что все его дружинники доблестно пали в сече. Когда татарам наконец-то удалось убить бесстрашного русского князя, то они положили его бездыханное тело на древки копий и принесли в свой стан, чтобы показать своим ханам.
Штурм татарами Благовещенской горки продолжался до полуночи. Когда почти все ратники пали в битве, Анфим Святославич велел женщинам и детям прыгать в полноводную Десну и плыть на другой берег, держась за льдины. Иного спасения не оставалось. Никто из женщин не желал оказаться в неволе у татар, поэтому все они вместе с детьми бросились в реку и, цепляясь за обломки льдин, поплыли к противоположному низкому берегу. Многие из них утонули, не доплыв и до середины реки, разлившейся после таяния снегов. Однако кое-кому удалось переплыть Десну и оказаться в недосягаемости для татарских стрел.
Израненного Анфима Святославича татары взяли в плен. Бури и Кадан, восхищенные храбростью русского князя, повелели своим лекарям выходить его. Пленили татары и тех вщижан, кому не удалось добежать до леса из-за ран или усталости, в основном это были женщины и дети.
Был апрель 1238 года.
Укрывшиеся в подземелье люди чувствовали себя погребенными заживо. Они сидели на скамьях и сундуках в узком длинном коридоре, где стоял влажный затхлый запах. Неяркое пламя двух масляных светильников озаряло две земляные стены и земляной свод у них над головой. Широкая дощатая лестница с перилами из брусьев вела наверх к деревянному квадратному люку – это был единственный выход отсюда. Узкий коридор уходил куда-то в глубь земельных недр, всего в трех шагах от освещенного светильниками пятна стоял черный непроницаемый мрак, в нем терялся прокопанный во чреве горы ход, завершавшийся тупиком.
Олег, старший сын Людмилы Мечиславны, попросился было исследовать подземный коридор до самого конца, но мать непреклонным голосом запретила ему это. Людмила Мечиславна с самого начала пребывания в подземелье взяла главенство в свои руки. Она сначала успокоила хныкающих маленьких детей, потом заставила взять себя в руки боярыню Гордею и ее сестру, которые обливались слезами, горюя об участи своих мужей.
– Мужья наши дорого свои жизни продадут, – суровым голосом молвила Людмила Мечиславна, – и на гибель они отправились с отрадным чувством, зная, что их дети переживут это страшное бедствие. Нельзя нам теперь впадать в отчаяние, ибо на нас лежит забота о наших детях.
Шестнадцатилетняя дочь боярина Таислава, светлоокая русоволосая Ядрана, негодовала по поводу того, что ее вместе с женщинами и малыми детьми в подвале заперли, хотя она уже успела в сече побывать и даже заколола копьем одного мунгала.
– Все мои подруги погибли от татарских стрел, – гневно сказала Ядрана, на ней поверх платья была надета длинная кольчуга. – Я хочу мстить нехристям за их смерть, а не прятаться, как мышь, под землей!
На поясе у Ядраны висел кинжал. Она до половины вынула клинок из ножен, затем резким движением загнала его обратно.
– О будущем надо думать, девочка моя, – проговорила Людмила Мечиславна, мягко погладив боярышню по плечу. – Тебе надлежит стать женой моего сына Олега, родить от него детей, чтобы род вщижских Ольговичей не пресекся. Татарская напасть все едино схлынет, как вешняя вода. А жизнь русичей на берегах Десны будет продолжаться и дальше из поколения в поколение.
Ядрана серьезными глазами посмотрела на княгиню, потом перевела взгляд на свою мать, которая молча покивала головой, соглашаясь с Людмилой Мечиславной.
– Олег же моложе меня на три года, – шепнула Ядрана матери.
– Это беда поправимая, дочка, – прошептала в ответ ее мать. – Главное, чтобы Олег пережил это вражье нашествие, а возмужалость к нему придет.
Странные, ей самой еще не вполне понятные мысли ворочались в голове у Ядраны. И она сейчас вдруг каким-то новым, обостренным взглядом, взглядом человека, пережившего недавние страшные дни и ночи, присматривалась к этим, казалось бы, знакомым и в то же время незнакомым лицам… Совсем другими глазами теперь смотрела Ядрана и на княжича Олега, и на его мать, в холодной рассудительности которой ей чудилось что-то неестественное. Казалось бы, нужно горевать, а княгиня Людмила Мечиславна заводит речь о женитьбе Олега и Ядраны, об их детях, наследниках здешнего княжеского рода.
Поначалу сидящие в холодном полумраке женщины и дети хранили настороженное молчание, прислушиваясь к любым смутным звукам, долетавшим до них сверху через теремной пол и земляную толщу. Так продолжалось довольно долго. Постепенно сперва дети, а затем и их матери отходили от леденящего страха и начинали тихонько переговариваться. Кто-то просил пить, кого-то начинал пробирать озноб; матери открывали небольшие плоские фляги с водой, доставали из сундуков теплые вещи.
Семилетний княжич Ратибор, проголодавшись, грыз яблоко. Княжич Олег точил куском наждака свой меч. Его сестра, шестилетняя Цветана, укачивала на руках тряпичную куклу, шепча ей ласковые слова. Сестра Ратибора, девятилетняя Анна, дремала, лежа на скамье и положив голову в круглой шапочке на колени матери.
Внезапно сверху раздались какой-то шум и треск, словно некий могучий великан разрушал в щепки княжеский терем. Через дощатую крышку люка в подземелье стали просачиваться дым и запах гари.
– Терем горит! – испуганно воскликнула боярыня Гордея. – Мы же задохнемся здесь от дыма!
Ее сестра зарыдала, закрыв лицо ладонями. Кто-то из детей тоже заплакал.
Людмила Мечиславна повелительным тоном успокоила испуганных детей и боярынь, заявив, что смерть от удушья здесь никому не грозит.
– Дым неизбежно станет подниматься к небесам, – сказала она. – Огонь потому и бушует, что существует сильная тяга от ветра. Ветер же и влечет дым кверху.
Прошел час-другой. Гул и треск наверху стали затихать. Вдруг раздался сильнейший грохот, так что вздрогнула земля.
– Что это было? – спросила боярыня Гордея.
Все посмотрели на Людмилу Мечиславну, которая одна была спокойна и невозмутима.
– Терем догорел и рухнул, – промолвила княгиня, – вот что это было.
Про то, что выход из подземелья теперь завален обгорелыми бревнами и что без посторонней помощи им не выбраться наверх, Людмила Мечиславна умолчала. По злой иронии судьбы, их убежище превратилось в смертельную ловушку.
Не желая поддаваться отчаянию, Людмила Мечиславна мысленно твердила себе, что Господь не оставит их в беде. Если подумать, то выход из этой ловушки непременно будет найден. Сейчас же им всем нужно отсидеться здесь и дождаться, когда мунгалы уйдут отсюда. Под руками княгини, прижатыми к сердцу, неистово бурлили жизненные силы; эта сильная духом женщина не любила чувствовать себя побежденной и подавленной. Совсем недавно она до дна испила чашу отчаяния, и вот надежда на лучшее воскресает в ней снова, разбитая, истекающая кровью, но упорная, растущая с каждым мгновением, невзирая ни на что.
В подземелье было непонятно, что сейчас наверху, ночь или утро. Время здесь словно застыло в неподвижности. Не было ни лучика света извне, не долетало ни звука сверху. Женщины и дети засыпали, укладываясь прямо на скамьях и сундуках, одолеваемые томительной усталостью от долгого неподвижного сиденья. Лишь засыпая, эти узники подземелья обретали истинный покой, избавляясь от гнетущей неизвестности и окружающего их холодного мрака.
Прилегла на скамью и Людмила Мечиславна, подложив под голову чей-то узелок с детской одеждой и укрывшись лисьей дохой. Ей очень долго не хотелось спать, но усталость все же взяла свое.
Людмиле Мечиславне приснился ее первый муж Михаил Святославич. Будто бы он вернулся с того света, чтобы хоть чем-то помочь ей.
Изумленная Людмила Мечиславна обратилась к Михаилу Святославичу, не веря своим глазам.
«Как же тебя отпустили с того света? – спросила она. – Ведь оттуда, как земля стоит, еще никто не возвращался!»
«Худо просят, – усмехнулся в ответ Михаил Святославич, – а ежели хорошенько попросить, то отпустят. Меня же отпустили!»
Томимая одной-единственной заботой, Людмила Мечиславна попросила Михаила Святославича, чтобы тот помог им всем выбраться из подземелья.
«Сам-то я ныне дух бесплотный, поэтому не смогу сдвинуть груду обгорелых бревен, под которыми погребен люк в ваше убежище, – сказал на это Михаил Святославич. – Однако смогу привести к вам на выручку других людей. Не всех же русичей в округе постигла печальная участь».
