– Грубо.
– А ты думал тут все иначе? Тут еще строже – следят, чтобы мы не попали под влияние американцев. Так что будь с этой княжной поосторожнее. Ей-то ничего не будет, а нам с тобой такие встречи не простят…
– Слушай, Гаврюха, а ты не слишком перепугался этого самого Косачева? – разозлился Ребров. – Я знаешь, не старлей из охраны!
– Слушай, Ребров, – передразнил его Гаврик. – Ты с этим Косачевым еще не сталкивался, а он…
– Да знаю я, он – начальник специальной следственной бригады «Смерш».
– Вот именно. И каковы его точные полномочия – никто не знает. И потому предпочитают с ним не связываться. Он и ведет себя соответственно. Это раз.
– А есть еще два?
– Есть. И какое!.. Ты уверен, что она, эта княжна, не агент разведки? Французской или американской? Думаешь, у них в переводчики брали просто так? По желанию? Или согласно происхождению? Ты можешь дать голову на отсечение, что она не собирает информацию? Ну, что молчишь?
– Да не похоже как-то, – вдруг смутился Ребров. Такая мысль, вполне, кстати, разумная и естественная в его положении, даже не приходила ему в голову. Конечно, связывать Ирину со спецслужбами невозможно, но он знал, какие невозможные на первый взгляд комбинации разыгрывают на тайных фронтах.
– Не похоже… – опять передразнил его Гаврик. – Ты как ребенок, честное слово. Забыл, где мы находимся?.. А я, если хочешь знать, не хочу, чтобы меня, как того старлея из охраны, услали. И знаешь почему? Потому что я хочу видеть, как этих гадов на виселицу отправят. Своими глазами видеть. Видеть, как они от страха в штаны наложат. У меня к ним личные счеты! Всех моих просто сожгли – маму, сестер, бабушку… Мы, когда Люблин взяли, оказались в Майданеке. Там в крематориях трупы не успевали сжигать. Немцы складывали их штабелями на землю и поджигали. Мы еще застали дымящиеся костры из человеческих тел… У меня тогда сапоги стали белыми от человеческого пепла…
Гаврик скрипнул зубами.
– Рядом с крематорием был ров. А там – тысячи трупов с дырками от пуль в затылке. А сверху ребенок лежал… с игрушечным мишкой в руке…
Когда подходили к Дворцу, Ребров не удержался:
– Слушай, Гаврюха, неужели так заметно?
– Что именно?
– Ну… то самое…
– С княжной что ли? Знаешь, на месте полковника Косачева я бы даже не стал тебя вызывать второй раз.
– Это почему?
– Хватило бы одного вызова. Он же был бы последний. Кстати, вон его автомобиль едет…
Гаврик кивнул на роскошный черно-белый лимузин с сиденьями из красной кожи, который выглядел среди развалин несколько даже фантастически.
– Говорят, из гаража самого Гитлера.
ПостскриптумКак сообщил агент советской разведки Гектор, в Боварии появились украинские националисты, ранее являющиеся военнослужащими дивизии СС «Галичина». Несколько человек замечено в окрестностях Нюрнберга. Есть все основания считать, что прибыли они в Германию из Римини (Италия), где содержались в лагере для военнопленных. Ватикан рассматривает их как «хороших католиков и преданных антикоммунистов».
Денис, спустившись из номера в недавно открывшийся в «Гранд-Отеле» ресторан, вдруг увидел за одним из столиков Ирину. Напротив нее сидел молодой мужчина – это был тот самый американец, которого Олаф Тодт встретил в лагере пленных немецких генералов.
– Знакомьтесь, господа, – представила мужчин друг другу Ирина. – Александер Крафт, он американец, из Нью-Йорка…
– Можно просто Алекс, – широко улыбается Крафт.
– Денис Ребров из советской делегации, – говорит Ирина. – Прошу любить и жаловать.
– Вас не смущает, что я немножко немец? – весело обратился Крафт к Денису. – Сразу предупреждаю, что мои предки приплыли в Америку из Германии задолго до появления Гитлера…
– А почему меня это должно смущать?
– Ну, совсем недавно ваш знаменитый писатель Эренбург призывал: «Убей немца!»
– Это было во время войны.
– Месть очень сильное чувство, – рассудительно покачал головой Крафт. – Оно трудно поддается доводам разума.
– А вы что – тоже противник этого процесса? Тоже считаете, что это будет просто суд победителей над побежденными? Месть, но не справедливость?
– Честно? – прищурился Крафт.
– А какой смысл врать?
– Действительно. Я не отрицаю права человека на месть. Как американец, я за честный и непредвзятый суд, в данном случае я готов на многое закрыть глаза и многое пропустить мимо ушей, потому что понимаю – иначе быть не может. Слишком много зла сотворили эти люди. А вы, Ирина, как относитесь к настоящему трибуналу?
– Я благодарю Бога, что победили не они. Потому что тогда… Тогда просто наступил бы конец света.
– Вы желали победы русским? Вернее, советским? Хотя ваши родители были вынуждены покинуть родину? А вас, дворян, объявили паразитическим классом, который надлежит уничтожить?
– Один мой дядя, он был гвардейским офицером, уланом, когда Гитлер напал на Советский Союз, сказал: «На нас напали». Понимаете, Алекс, он сказал именно так: на нас… В Париже мы жили буквально в ста метрах от гестапо. И гестаповцы ходили по нашей улице на работу… На свою работу. Дядя слушал сводки с фронтов по приемнику, хотя немцы запрещали их иметь. За это сажали в тюрьму. И ночью он услышал о победе под Сталинградом. Знаете, что он сделал? Он чем-то выкрасил кусок простыни в красный свет и вывесил на балкон. И со спокойной совестью улегся спать. К счастью мой кузен, возвращаясь домой на рассвете, увидел красный флаг раньше, чем его увидели гестаповцы. Он снял его и спрятал, а дядя полез на него с кулаками.
– Вы, русские, загадочные люди, – вздохнул Крафт. – Нам часто трудно понять вас.
– А чем вы здесь, в Нюрнберге, занимаетесь, господин Крафт? – поинтересовался Ребров. Почему-то вопрос этот прозвучал как-то грубовато, будто Ребров Крафта в чем-то подозревал. Ирина, сразу уловившая это, посмотрела на Реброва с чуть заметным удивлением.
– Алекс! Я же сказал – просто Алекс, – будто и не заметил ничего Крафт. – Чем занимается настоящий американец? Бизнесом, разумеется. Я заключаю договоры о мемуарах со всеми, кто может быть интересен нашей публике. Рассчитываем на этом хорошо заработать.
– С подсудимыми тоже договариваетесь?
– Разумеется! С ними в первую очередь. Это хороший товар сегодня. Не надо тратить деньги на рекламу! Реклама – во всех газетах. Правда, приходится иметь дело с ними только через их адвокатов, а они тоже стараются урвать свой кусок. Но дело не только в деньгах, адвокаты диктуют, что можно писать, а что нельзя. И, как вы сами понимаете, чаще всего нельзя писать самое интересное.
– Неужели американская охрана не может вам посочувствовать?
– Вы не знаете полковника Эндрюса! Это не человек, а камень.
– А если они не успеют написать для вас свои воспоминания? Если их повесят раньше?
– Ну, я почему-то думаю, что процесс, во-первых, затянется… И надолго.
– А во-вторых?
– Во-вторых, повесят не всех. Конечно, тут есть риск. Но бизнес без риска не бывает. Без риска, как это, плановое хозяйство, пятилетка… Или у вас другие есть сведения? Относительно сроков и приговора?
– Нет, никаких сведений у меня, разумеется, нет.
– Понимаю… Кстати, а когда приедет ваш главный государственный обвинитель господин Руденко?
Денис покачал головой.
– Не знаю. Как вы понимаете, этот вопрос не в моей компетенции.
– Черт, о нем ничего невозможно узнать! – сокрушенно сказал Крафт. – Может, вы что-нибудь расскажете? Кстати, не устроите мне потом встречу с ним? Его дневник во время процесса – это было бы весьма интересно… Мы бы могли заплатить хорошо за такой материал. Очень хорошо!
– Алекс, сбавьте скорость, – улыбнулась Ирина, приходя на помощь Реброву, который уже, судя по его поведению, изрядно утомился от напористого Крафта и его бесчисленных бизнес-планов. – Мы не в Америке. Ваш напор в данной ситуации не слишком уместен. И главное – вряд ли принесет успех.
– Жаль, – не стал скрывать разочарования Крафт. – Но вы подумайте, Денис. Все мои предложения остаются в силе. Может быть, у вас возникнут свои. А пока – откланиваюсь. Кстати, за все заплачено, – Крафт обвел стол рукой.
Когда Ребров с Ириной остались вдвоем, он спросил:
– Вы давно с ним знакомы?
– Два дня. А что?
Ирина посмотрела на него ясными внимательными глазами.
– Так… Мне показалось, что значительно больше. Очень прыткий господин. Как там у Бунина? «Змей в естестве человеческом…»
– Вы запомнили.
– Не только это.
– А что еще?
Ребров помолчал, потом, опустив глаза, процитировал:
– «Чем все это должно кончиться, я не знал и старался не думать…»
Ирина помолчала, а потом положила свои легкие тонкие пальцы на его руку.
Входя в кабинет Филина, он чуть не столкнулся в дверях с грузным мужчиной в мундире с погонами полковника, у которого было обрюзгшее и, видимо, привычно недовольное лицо.
