Огненный поток - Амитав Гош

Очень скоро Кесри понял, что полк – вотчина Бхиро Сингха и его клана. За декоративным армейским фасадом скрывалась иная властная структура со своей иерархией и подданными. Английские офицеры не только мирились с таким положением дел, но даже его поощряли, поскольку сия группа обеспечивала новыми рекрутами вкупе с информацией о солдатах.

Кесри, не входившему в упомянутый клан, пришлось искать иные пути ознакомления с полковым закулисьем, и он обратился к богатому, но весьма необычному кладезю знаний – нищему аскету, повсюду следовавшему за воинской частью.

С головы до ног обсыпанный пеплом, Пагла-баба был худ и долговяз, его огромные корявые конечности напоминали обожженный на огне бамбук, а собранные в толстый узел космы смотрелись тюрбаном. На марше он, закинув за спину свои пожитки – скатанную циновку, три обточенные по краям тарелки и медную флягу, ничем не отличавшуюся от солдатской, – шел в хвосте колонны. Иногда, по требованию английских офицеров, аскет обматывал чресла тряпицей, но, дождавшись ухода командиров, тотчас вздергивал ткань, и она уже ничего не прикрывала. “Мое одеяние – пепел”, – говаривал он, щедро присыпая свое хозяйство золой.

Англичане его терпеть не могли, но не только потому, что он злорадно заставлял их краснеть, выставляя напоказ внушительное мужское достоинство, их злило и обескураживало его влияние на солдат. Для отправления религиозных нужд, неустанно твердили командиры, в каждом подразделении есть брамин и мулла, которые числятся на военной службе наравне с англиканскими капелланами, исповедовавшими офицеров, и католическими священниками, заботившимися о барабанщиках и флейтистах (в массе своей евразийцах-христианах, в армию попавших из сиротских приютов и богаделен).

Англичане не понимали, почему при столь широком выборе уважаемых священнослужителей сипаи отдают предпочтение голому прощелыге, который не удосужится надеть хотя бы ланготу, но выпячивает свое орудие, словно изготовясь к артобстрелу.

Им было невдомек, что брамины и муллы хороши для официальных обрядов, но когда дело касается личного – надежды и страха, печали и доверия, – сипаям нужны иные связники с небесами. Аскеты вроде Паглы были не только священниками, но воителями и понимали солдатскую службу, как никакой брамин или мауляна [38] никогда не поймет. Они давали не одно лишь духовное напутствие, но и практический совет. В бою сипаи больше полагались на защиту амулетов, полученных от факиров и садху, нежели на благословение браминов и имамов.

Кроме того, аскеты, располагавшие огромной сетью единоверцев, были обо всем чрезвычайно хорошо осведомлены и порой владели данными, каких не имела даже армейская разведка. Вот потому-то в Бенгалии редкая воинская часть обходилась без отшельника в своем лагере, и никого не волновало, какую религию исповедуют голые люди, называвшие себя святыми суфиями. Все это досаждало англичанам, желавшим, чтобы все сидели строго на отведенных местах, а индусы и мусульмане – в своих норках.

Кесри повезло – без всяких усилий он оказался в ближнем кругу аскета. Так вышло, что Пагла-баба не раз бывал на ежегодных ярмарках в Наянпуре. Обладая феноменальной памятью на имена и лица, он узнал Кесри и с первых дней его службы озаботился благополучием случайного знакомца, а тот, в свою очередь, угадал в аскете, потешавшемся над браминами, капелланами и унылым соблюдением церковных правил и обрядов, родственную душу.

Именно Пагла-баба подсказал способ, как продвинуться по службе, не пресмыкаясь перед Бхиро Сингхом и его кланом: добровольцем отбыть в заморскую командировку. Таких сипаев, поведал он, офицеры берут на особую заметку, ибо в туземном полку нелегко отыскать “балантёров”, согласных на путешествие по воде. Бенгальские солдаты, выходцы из глубинки вроде Бихара и Авадха, не желали пересекать океан: одни боялись потерять касту, других отпугивали дополнительные траты, неудобства и опасность. Вот почему в бенгальской армии заморские экспедиции собирали в основном из добровольцев – в прошлом принудительное формирование отрядов вызывало недовольства, и теперь живую силу для зарубежных походов поставляла, главным образом, мадрасская армия.

– Йех джати-пати ки бат саб баквас хаелба, все эти разговоры о потере касты – чушь собачья, – проскрипел Пагла-баба. – Стоит посулить походное довольствие, и уроженцы Бихара опрометью бегут записываться. Та же история, когда речь о наградных. Не страшно, что они пересекут Черную воду, – потом оплатят короткий обряд очищения, и все дела. Всякий сипай, учуяв золотишко, откликнется на призыв в добровольцы. Но вот если ты запишешься даром, англичане наверняка тебя приметят.

Кесри стал бы волонтером тотчас, однако возможность представилась далеко не сразу. Но вот однажды командир части объявил о наборе добровольцев для усиления английского гарнизона на границе с Бирмой. Гарнизон располагался на острове Шапури в устье реки Наф, отделявшей бенгальские владения Ост-Индской компании от бирманской провинции Аракан. До острова в сотнях миль от Калькутты предстояло добираться морем, но поскольку гарнизонная служба считалась обычным караулом, походное довольствие, наградные и прочие выплаты не предусматривались.

Не мешкая, Кесри внес свое имя в лист добровольцев, полагая, что в отсутствие финансовых стимулов он один из всего батальона пожелал отправиться в командировку. Но вот наконец вывесили окончательный список, и оказалось, что Хукам Сингх, польстившись на обещание очередного чина найка, тоже записался волонтером; мало того, они с Кесри попали в один взвод.

Когда прибыли на остров, добровольцы, все до единого, пожалели о своем решении. Застава притулилась на песчаном пятачке, со всех сторон окруженном джунглями, топями и водой, а на другом берегу реки Наф уже собиралось бирманское войско с явно недружественными намерениями.

Кесри не пришлось долго ждать, чтоб отведать вкус первого боя. Его рота была в патруле, когда из засады ее атаковал отряд бирманских лазутчиков. Сипаи успели дать всего один залп, а потом уже в рукопашной скрестили свои штыки с пиками и тесаками бирманцев.

На Кесри мчался боец с устрашающе истатуированным лицом и огромной сверкающей саблей. Отработанным движением Кесри припал на колено и отвел ружье назад, изготовившись к выпаду. Удар его вышел на загляденье. Противник, явно не ожидавший атаки на таком расстоянии, был застигнут врасплох – штык, прошедший меж ребер, угодил ему точно в сердце.

Кесри впервые убил человека. Истатуированное лицо было так близко, что он видел, как меркнет свет в глазах убитого. Через миг глаза его остекленели, а он все валился вперед, на Кесри, который рванул ружье, пытаясь высвободить штык, застрявший меж ребер мертвеца. Труп дернулся, кровавая слюна, сочившаяся из мертвого рта, попала на лицо Кесри, и он запаниковал, поняв, что штык засел накрепко.

Боковым зрением Кесри заметил приближавшегося к нему другого бойца со вскинутым тесаком и вновь безуспешно рванул ружье. Проткнутый мертвец, чьи глаза невидяще смотрели на Кесри, не желал расстаться с орудием своего убийства.

Времени на новую попытку высвободить штык уже не было, оставалось только использовать труп как щит. Борцовским приемом Кесри вздернул мертвеца на ноги и прикрылся им от летящего вниз тесака.

Приняв на себя рубящий удар, покойник его ослабил, но отразил не полностью. Кесри опрокинулся навзничь и, увидев кровь, забрызгавшую лицо мертвеца, понял, что и сам ранен.

Бирманец вновь атаковал придавленного трупом врага, и Кесри, приподняв насаженного на штык мертвеца, опять закрылся им от разящего удара.

Но и теперь клинок рассек ему руку, скользнув по амулету, подаренному Паглой-баба. Однако после удара штык вдруг выскочил из западни. Лежа под мертвецом, Кесри изготовился к атаке. Дождавшись,