как его окутало розовое облако счастья, и в этом облаке возникли два слова: «Равные шансы». Возникли сами по себе: ни врач («это было бы слишком непрофессионально»), ни кто-либо из близких их не произносил. Они продолжали звучать, когда санитары укладывали Форестера на носилки и когда карета «скорой помощи» везла его в больницу.
Позже он сам пытался понять, что означали эти слова: то ли так он оценивал вероятность выжить, то ли в подсознании проклюнулся росток еще не придуманной книги. Что они могли означать? Дуэль? Нет. Как бы ни стремился дуэльный этикет уравнять шансы, они не равны. Человек, неопытный в стрельбе или фехтовании, рискует больше умелого противника; для него была бы предпочтительна чистая вероятность, вроде броска костей.
В больничной палате, не имея других занятий, кроме как дразнить медсестричек и просчитывать, насколько дешевле обошлось бы проживание в лучшей каюте океанского лайнера (или в восточном дворце с танцовщицами), Форестер начал придумывать персонажа, который выбрал бы такую дуэль. Он, вероятно, должен быть очень молод: именно молодые люди легче рискуют жизнью. Подобное состояние души несложно представить у школьника, да только школьники обычно не дерутся на дуэлях. А вот мичман старого флота… его, как и школьника, могли травить старшие, а дуэли в этой среде бывали довольно часто. Кто-то мог математически рассчитать, что даже один шанс остаться в живых лучше невыносимых страданий. Математически рассчитать! У Форестера уже был герой, которого он когда-то наделил математическим талантом. Все известное ему о взрослом Хорнблауэре как нельзя лучше складывалось с образом придуманного юноши. Впрочем, выписавшись из больницы и вновь окунувшись в активную жизнь, писатель позабыл и о дуэли с математически равными шансами, и о молодом Хорнблауэре — как он тогда думал, навсегда.
В 1948 году Форестеру было почти пятьдесят, а число его опубликованных книг приближалось к сорока. Из них пять были посвящены капитану Хорнблауэру: «Все по местам» (1937), «Линейный корабль» (1938), «Под стягом победным» (1938), «Коммодор» (1945), «Лорд Хорнблауэр» (1946). В промежутках между ними были написаны «Капитан из Коннектикута» (об американском капитане в ту же эпоху, когда разворачивается действие Хорнблауэровской саги), «Корабль» (история одной операции британского военного корабля во Вторую мировую войну, показанная через мелкие подробности жизни нескольких членов команды, от капитана до матроса) и еще несколько, в том числе детская «Пу-пу и драконы» (1942) [88]. Однако герой решительно не желал оставлять своего создателя в покое.
«Задумчивый нескладный юнец, обретавший форму в моем мозгу, — писал Форестер много позже, — все больше завоевывал мою симпатию. Он был склонен воспринимать все чересчур серьезно и в то же время учился смеяться; приверженность к самоанализу заставляла его пристально исследовать свои слабости, чтобы их устранить или, по крайней мере, не давать им над собой воли, и таким образом он постигал науку, которую требовалось освоить молодому офицеру в те горячие дни.
А дни и впрямь получались горячие; новые замыслы рождались один за другим. От дуэли с равными шансами несложно было перейти к более увлекательному полю деятельности. В 1794-м началась охота на торговые суда в Бискайском заливе; совсем юные офицеры получали задание отвести призы в Англию — и тут подвернулась идея с рисом, разбухшим из-за течи. <…> В начале 1795-го произошла неудачная высадка во Франции, в 1796-м, как это часто случалось в истории, Испания из союзницы Англии стала ее врагом, что привело (покуда я осторожно греб на лодке по синим водам калифорнийского озера) к стычке с галерами, пережившими века развития парусного флота.
Возможности были безграничны и в то же время не совсем безграничны. Подобно Кассандре, я знал, что суждено Хорнблауэру. Его участь была предрешена двенадцать лет назад. Хорнблауэр должен был попасть в плен к испанцам и выучить их язык, чтобы в 1808-м разговаривать с Эль-Супремо по-испански. Однако плен не должен был замедлить его продвижение, значит освободить его следовало задолго до заключения Амьенского мира в 1801-м. Отправить его в плен не составляло труда — он мог везти депеши на маленьком судне и по собственной оплошности угодить в центр испанского флота накануне битвы при мысе Сан-Висенти в 1797-м. Эта же несчастливая случайность могла принести ему необходимый лейтенантский чин. Однако его требовалось как-то вызволить. Побег? Он уже бежал из плена — правда, двенадцатью годами позже, в 1810-м, но негоже ему было делать это вновь в 1798-м. Нужно было придумать какую-то убедительную причину для его выхода на свободу. Нужный механизм сочинился на удивление легко: довольно было осознать необходимость, и решение пришло само собой. Почти стоит проваляться некоторое время на больничной койке, если после этого мозги начинают работать с такой готовностью.
Естественно, ничего не оставалось, кроме как сесть и все это записать. Работать было легко, поскольку история складывалась как цепочка эпизодов, так что разумный человек мог бы закончить один и немного передохнуть, прежде чем браться за следующий, — кстати, самый правильный режим для того, кто недавно оправился после закупорки коронарного сосуда. Пустые мечты! Едва груз очередной истории сваливался с моих плеч, новая начинала бурлить, требуя, чтобы ею занялись. Впереди все время маячил болотный огонек — прежняя история получилась не совсем так хороша, как я надеялся, но уж следующая будет куда лучше! Рассказ за рассказом выходил из-под моего пера, каждый начинался с надежды, и неправдой будет сказать, что каждый заканчивался разочарованием, — новая история требовала столько внимания, что я почти забывал предыдущую.
<…> Истинным удовольствием было наблюдать, как мой юноша мужает, набирается ума, накапливает кое-какой балласт. Я двигался вперед вместе с юнцом, для которого все внове, и, смешно сказать, отчасти заражался его жизнестойкостью. <…> Если бы я задумался заранее, что должен буду создать молодого человека, который вырастет в нечто уже известное, то, возможно, испугался бы, но в тогдашнем горячечном возбуждении эта мысль лишь придавала затее пряность — и только позже, оглянувшись на сделанное, я нехотя признал, что вышло не совсем плохо».
Действие «Мичмана Хорнблауэра» происходит с января 1794-го по март 1798-го. «Мичман» и следующая книга — «Лейтенант Хорнблауэр» — охватывают период французских революционных войн почти с того дня, как в них вступила Англия. Великая французская революция произошла в 1789-м (Хорнблауэр в то время учился в школе), в 1792-м молодая республика вступила в столкновение с Австрией, затем — с Пруссией и бесчисленными германскими княжествами. В феврале 1793-го, после казни Людовика XVI, Французская республика объявила войну Англии и Голландии, в марте — Испании. И Англия, и Франция оказались не готовы
