— Значит, — спросила удивленная Персианова, — вы были у Марсовой?
— Я приостановила заболевание у племянника несколькими успокоительными средствами, доказательством чему то, что мой муж пожелал поблагодарить меня гораздо больше, чем я заслужила!
— А! Он вам писал? — спросила Персианова, поспешившая переменить разговор.
— Да, письмо прибыло вчера вечером, — сказала Раиса, указывая на оставленый на бюро конверт.
Персианова бросила зоркий взгляд. Действительно, конверт лежал там, но что было написано на нем!
Раиса вышла для хозяйственного распоряжения, оставив гостью одну.
Персианова быстро подбежала к конверту, который обещал столько нового… Он был пуст, но гербовая печать Грецки на нем служила неопровержимым доказательством того, что Раиса сказала правду.
Визит был короток: Персианова спешила поделиться с другими свежими новостями.
— Итак, — сказала гостья, прощаясь с Раисой, — вы уверены, что Марсова…
— Я в одном уверена, — перебила ее Раиса, — и это доказывает здравый рассудок, что решившийся отравить один раз кого-нибудь, не будет настолько глуп, чтобы просить помощи у соседних дверей! Простая осторожность заставила бы его послать за доктором в город, и пока бы ехали туда да обратно, время ушло бы, и больной успел бы умереть десять раз!
— Это верно, — прошептала Персианова, — на это нечего возразить!
Она села в свою карету в таком волнении, что прошло не менее четверти часа, пока она, успокоившись, могла спросить сама себя:
— Но тогда кто же мог его отравить? Простое засорение желудка? Да этого не может быть!
В течение двух или трех дней Раиса раздумывала о том, нужно ли ей отвечать Валериану. Ей казалось, что простая вежливость обязывает ее к этому, и все-таки она еще не могла твердо решить что-либо.
Однажды, во время такого раздумья, прибежала внучка старика Тихона.
— Дедушка очень болен, — сказала она, — и все говорит о том, что умрет, и велел бежать к тебе!
Раиса, накинув на плечи мантилью, тотчас же последовала за бедно одетой малюткой.
Тихон был в очень плохом состоянии: у него была лихорадка… Услышав шаги по деревянному полу, он повернулся лицом к окну, и Раиса заметила, что старик сильно изменился за эти последние дни.
— Ты хочешь поговорить со мной? — ласково спросила Раиса, подойдя к нему.
Тихон кашлянул и с трудом приподнялся на локтях.
— Вон отсюда! — крикнул он на малютку, следившую за ним широко раскрытыми глазами.
Не дожидаясь вторичного приглашения, та поспешила выйти и запереть за собой дверь.
— Запри дверь, которая выходит на крыльцо! — закричал ей старик вслед.
Раиса осталась со стариком одна. Открыв окно для доступа свежего воздуха, она возвратилась к Тихону.
— Запри окно, — сказал он ей угрюмо, — то, что я тебе расскажу, должно быть известно только тебе одной.
Раиса, исполнив просьбу старика, села на скамейку у его постели.
— Слушай, — начал старик, тяжело вздыхая, — я хочу кое-что рассказать тебе: у меня грех на душе.
Раиса, несколько смущенная, беспокойно оглянулась кругом. Тихон понял ее боязнь.
— Не бойся, — сказал он, — я уважаю тебя и не сделаю зла! Ты только должна выслушать мою исповедь.
— Исповедь? Но почему же не священнику? — спросила молодая женщина, испугавшись предназначенной роли.
Тихон пожал плечами.
— Священник хороший человек, его пригласят прочитать мне отходную, но то, что я скажу тебе, должна знать ты одна! Невинные слишком много страдали… Ты слышала, барыня, говорят, что твоя свояченица убила мужа. Не так ли?
Раиса, заинтересованная началом рассказа, ниже нагнулась к больному, готовая не пропустить ни единого слова.
— Те, которые говорили, что барыня виновата, лгали, — с гневом продолжал Тихон, — и они хорошо это знают… Да, они знают, негодяи!
Вздохнув, он взглянул на Раису.
— Видишь ли, я хочу тебе рассказать, как все было… Была суровая зима, волки забегали в деревню за собаками, а иногда и детей таскали, когда не могли поймать собак. На топку раздавались дрова. Не знаю почему, но их дров у меня не хватило, а зима еще продолжалась. Я подумал, что в лесу, по дороге на Москву, много пропадает дров даром. Там были упавшие деревья, и я знал, где именно. Управляющий, которого ты теперь прогнала, был жесток к нам: он воровал один и понятно ловил нас, если ему это удавалось! Однажды вечером, когда управляющий уехал повеселиться в город, я отправился в санях на своей лошадке в лес, чтобы набрать дров.
Старик от усталости замолчал, его тяжелое дыхание было порывистым.
— Отдохни, — сказала Раиса.
Тихон сделал отрицательный жест.
— У меня нет времени, — сказал он и затем продолжал: — Приехав в лес, я собрал охапку дров и положил в сани. Работа была тяжелая, так как снег был очень глубокий, а холод такой лютый, что я боялся отморозить руки и ноги, хотя самому мне было тепло от работы. Когда дров было наложено достаточно, я вышел на дорогу взглянуть, можно ли выехать с лошадью незаметно, так как кроме управляющего меня могли встретить и враги нашего края.
— Кто же это? — спросила Раиса.
— Морозы были в стычке с управляющим! Они по взаимному уговору объявляли господам, что урожаи были плохие и поэтому рожь продавали за бесценок… Отправившись за лошадью, спрятанной на опушке леса, я услышал шаги: сапоги скрипели по замерзшему снегу… Я подумал: «Если это мужик, то лучше уступлю ему несколько корчаг, чем мерзнуть, оставаясь в лесу». Только это был не мужик, а настоящий черт, одним словом, это был Мороз! «Зачем он идет сюда? — подумал я. — Не затем же, чтобы красть, как я?» Добрый христианин не стал бы прогуливаться в лесу в такое время… Мороз шел тихо, как бы ожидая кого-то, и вошел в чащу против меня, потому что, войди он только в мою сторону, я не знаю, что бы сделал: уж очень я был раздражен от холода, и тогда может быть я имел бы на душе еще больший грех… Я не трогался с места и наконец услыхал скрип полозьев. «Хорошо, — подумал я, — еще кто-то. Они, значит, хотят свидеться в лесу». Сани приблизились. Мороз встал на дороге, делая знаки остановиться. Сани остановились прямо против меня. Я очень оробел, думая, что лесники видели, как я поехал, и делают на меня облаву.
Старик попросил пить.
Раиса подала ему чашку с остывшим чаем. Тихон, обмакнув в нем губы, снова начал говорить.
— Если бы Богу угодно было, я бы не мучился так долго и не провел бы столько бессонных ночей… Знаешь, кто был в санях?.. Твой зять, Николай Марсов!
Раиса удивленно крикнула и продолжала следить за словами Тихона.
— Это был барин Марсов, который спал, как мертвый, однако он был жив, потому что громко храпел, что было удивительно мне!.. Ночь была так тиха и ясна, что все было и слышно и видно! Я не смел пошевелиться и боялся, как бы моя лошадь, учуяв других, не заржала. Но этого не случилось: бедняга закоченела от холода. Мороз подошел к саням. Василий сидел на козлах. Ты, барыня, не знаешь Василия?
— Нет, — ответила Раиса.
— Он сейчас кучером у Персиановой. Он вольный. Старик Марсов любил отпускать слуг на волю, чем сильно их портил и что не принесло пользы его сыну… Вот Мороз подошел к саням и заглянул внутрь. «Что, он заходил к нам?» — спросил он Василия. Кучер ответил: «Да». «Моя жена его приглашала?» «Да! — ответил Василий. — Твоя жена остановила его, когда мы проезжали мимо дверей, и пригласила откушать чашку кофе, который приготовила для него, чтобы он отогрелся». «И он вошел?» — спросил со смехом Мороз. «Да, он вошел», — ответил кучер. Тогда Мороз выхватил из-за пояса нож и сказал Василию: «Если ты поможешь мне, то я тебе дам сто рублей, а если не поможешь, то зарежу тебя, как цыпленка!..» Василий начал было звать своего барина, но тот спал. «Ты можешь кричать хоть до хрипоты, — зло засмеялся Мороз, — он тебя не услышит! Он выпил кофе, а с него спится…» Я, барыня, не понимал ничего да к тому же так продрог, что думал, что умру! Только Василий вступил в разговор с Морозом, и они долго о чем-то говорили. Потом они взяли барина за руки и за ноги и отнесли в чащу по другую сторону дороги. Там они его посадили на упавший ствол дерева. Барин позволял делать с собой, что угодно, так как был без сознания! Они расстегнули у него шубу, но не снимали ее.
— И ты не закричал? — воскликнула Раиса, вся бледная от ужаса. — Ты не попробовал его защитить?
— Что я мог поделать? Я был один, а их двое! Ведь барин-то был, как мертвый!.. Это-то и есть мой грех, барыня! Да простит меня Господь!.. Они продержали барина в лесу пожалуй с час… Пока они несли его, я вернулся к своей лошади. Когда прошло больше часа, я подумал, что они уже уехали, как вдруг услышал, как Мороз сказал: «Вот так никто ничего не скажет! Он плохо сделал, что заснул: когда засыпают в такой мороз, то это навеки!..» Они посадили барина в сани и укутали в шубу, но он уже не храпел: он был мертв… Да примет Господь душу его!
