Ему удалось соскользнуть вниз и тихо, и вместе с тем быстро.
Найдя ощупью дорогу, он остановился в том месте, где ход делал поворот, твердо решив, что, если кто-нибудь станет сходить сверху, он разделается с ним, потому что с этими людьми церемониться было нечего.
Он долго ждал, но никто не спускался, и в тишине окружавшего Елчанинова мрака лишь изредка слышались шорох пробегавшей мыши и падение наплывшей наверху капли, которая с особенным звуком – гулким и неприятным – шлепалась на каменный пол. Прошло много времени, пока наконец Елчанинов снова поднялся по лестнице; отступать он не хотел, случай, по его мнению, благоприятствовал ему, и он хотел воспользоваться этим случаем.
«Хорошо, – рассуждал он, – я знаю теперь, как отворить дверь из комнаты, но как отпирается она со стороны лестницы?»
К его удивлению, дверь оказалась приотворенной; в столовой никого не было, свечи были потушены.
Елчанинов просунул голову в комнату: она была слабо освещена небольшим ручным фонарем, поставленным и словно забытым на краю стола. В остальных комнатах во всем доме движения не было слышно.
Елчанинов переступил порог, сделал шаг, прислушался... еще... тишина стояла мертвая...
Он догадался сделать пробу: нарочно двинул стулом, в расчете, что если поблизости есть кто-нибудь и послышатся шаги, то он скроется за дверь, опять в свой проход, к которому он успел уже привыкнуть настолько, что там, как ему почему-то казалось, было отличное и даже безопасное убежище.
Стук стула не вызвал никакого переполоха. Это убедило Елчанинова, что посторонние разошлись отсюда, а домашние легли спать. Тогда Елчанинов смело взял фонарь и пошел наугад.
Тут только он вспомнил и пожалел, что не догадался расспросить у Зонненфельдта как следует о расположении комнат. Однако было уже поздно раздумывать об этом, приходилось действовать.
Рядом со столовой была библиотека. Елчанинов миновал ее. За ней находилась другая комната, по обстановке похожая на гостиную.
«Отсюда должен быть выход в переднюю, – сообразил Елчанинов, – а из передней, вероятно, есть лестница вниз».
Ему показалось, что из двух дверей, бывших в гостиной, кроме той, в которую он вошел, в переднюю ведет та, что налево. Он отворил ее и очутился в кабинете с большим круглым письменным столом, мягким диваном и высокими кожаными креслами.
Был один миг, когда вдруг им овладела не робость, а чувство, близкое к ней, – бессилие; ему почудилось, что он заблудился в лабиринте этого проклятого дома; но это был один только миг.
В кабинете была еще одна дверь, которая вела в большую и почти пустую комнату.
«Опять комната! – подумал Елчанинов. – Где же у них, наконец, лестница?»
Но, осмотревшись, он вдруг увидел, что на этот раз он, кажется, попался, так что ему не уйти. В следующей за этой комнатой горел тусклый свет ночника; там двинулась какая-то тень, и ясный голос спросил:
– Кто там?
Елчанинов остановился и замер.
На пороге показалась Вера. Елчанинов видел испуг на ее лице, когда ее глаза заметили его и остановились, широко открытые.
– Я здесь, чтобы по вашему приказанию спасти Станислава! – подал голос Елчанинов, боясь не за себя теперь, а за нее, чтобы ей не сделалось дурно от внезапного испуга, вызванного его неожиданным появлением.
Вера узнала его. Но тотчас же она быстро приложила палец к губам, чтобы он молчал.
– С кем это ты разговариваешь? – спросили ее из комнаты, где горел ночник.
– Ни с кем! Это тебе показалось, – громко ответила она. – Я принесу сейчас свежей воды для компресса.
И она, нарочно стуча каблуками, прошла через комнату, движением головы показав Елчанинову, чтобы он следовал за ней.
Они вышли в кабинет.
У Елчанинова, вместо того чтобы забиться сильнее, сердце сжалось. Ему стало ясно, что Вера сидела у кровати больного Трамвиля и ухаживала за ним, в то время как он, Елчанинов, по ее приказанию, может быть, подвергается смертельной опасности, и злое, недоброе чувство заговорило в нем; ему захотелось сейчас, сию минуту погубить всех – и себя, и Веру, и, главное, этого маркиза.
– Как вы попали сюда? – спросила она, близко пригибаясь к нему и положив свою руку на его, в которой он держал фонарь.
Ее голос, ее взгляд и прикосновение сразу перевернули все в Елчанинове, и он почувствовал, что может погубить себя, а ее не только погубить не в состоянии, но даже, если это нужно будет для нее, не погубит, а спасет самого маркиза.
– Как вы попали сюда? – повторила она, видя, что он не отвечает.
Елчанинов вздрогнул и прошептал так же тихо, как она говорила с ним:
– Сейчас совершенно не время рассказывать об этом!.. Вы здесь одна?
– Кажется.
– Там, в той комнате, маркиз?
– Да.
– Кроме него никто не живет здесь?
– Нет. Внизу только один новый слуга арап; он, вероятно, спит.
– Вы не знаете, как пройти к подвалу?
– Знаю. Надо спуститься по внутренней лестнице до самого низа, там будет дверь, за которой заперт Станислав.
– Он здесь еще?
– Здесь. Я сегодня была в саду и опять говорила с ним через окно.
– Можете вы показать мне лестницу? – продолжал свои вопросы Елчанинов.
– Да это та самая, по которой вы поднялись сюда; на верхний этаж ведет одна только лестница.
– Нет, есть другая. Я вошел по другой.
– Зачем же вы вошли сюда, на второй этаж?
– Иначе нельзя было.
– И вы говорите, что сюда есть еще другая лестница?
– Есть, есть.
– И вы пришли один?
– Тут, во-первых, многим делать нечего, а во-вторых, ведь вы же велели мне хранить тайну.
– И потому вы решились действовать один? Но вы могли, вместо меня, встретиться здесь с кем-нибудь другим; это чистая случайность, что я осталась сегодня здесь у постели маркиза. Сегодня он в первый раз пришел в себя.
– Ради Бога, дайте мне забыть о нем, не говорите о маркизе!
– Отчего? – спросила Вера.
Елчанинов сделал над собой усилие и ответил, но вовсе не то, что думал:
– Некогда разговаривать про маркиза. Нужно скорее освободить бедного заключенного. Для него каждая лишняя минута в подвале, вероятно, вечность!
– Вы правы! Идемте! Тем более что Станислав ждет своего освобождения. Я сказала ему сегодня, чтобы он ждал, что его придут освободить.
– Значит, вы поверили в меня?
– Мне хотелось верить... мне показалось, что вы хороший человек, а теперь я вижу... Впрочем, пойдемте... Тихонько идите за мной! – вслед за тем Вера вывела Елчанинова на лестницу и сказала: – Вот сюда, спускайтесь вниз.
– А как отсюда пройти в столовую?
– Через эту дверь. Она ведет в библиотеку. Столовая рядом.
– А я из библиотеки попал в гостиную. Теперь я буду знать. Прощайте!
– До свидания, до завтра.
– Вы хотите видеть меня?
– Приходите завтра в два часа через оранжерею в сад!
– Вы хотите узнать, будет ли спасен Станислав?
– И останетесь ли вы невредимы сами. Приходите, я буду ждать.
– Однако вы не договорили того, что начали; вы сказали, что вам показалось сначала, что я хороший человек, а теперь вы видите... Что вы видите теперь? Скажите мне!
– Некогда разговаривать, вы сами остановили меня. Для Станислава каждая минута дорога.
– Ничего! Одно слово. Скажите! Что вы видите теперь?
Елчанинов стоял уже на ступеньках лестницы, Вера перегнулась через перила.
– Что вы молодец! – шепнула она.
Он, сам не помня себя, схватил ее руку, поцеловал и стремглав кинулся вниз, словно ничего не помня и не сознавая. Если бы это была не лестница, а башня, высотой до самого неба, он теперь прыгнул бы и с нее не задумываясь.
Лестница вела в подземный этаж дома, и здесь Елчанинов нашел дверь подвала.
Огромный железный болт был задвинут на ней и крепко держал ее, но висевший на болте замок оказался открытым, так что стоило только отодвинуть болт, чтобы отворить дверь.
Елчанинов чувствовал в себе такую силу, что приготовился выломать дверь подвала, и вдруг она оказалась препятствием, легко устранимым, к его сожалению. Именно с сожалением отодвинул он болт.
То, что, может быть, здесь была приготовлена ловушка для него самого, ему и в голову не пришло. Он не подумал об этом.
Елчанинов нашел Станислава в подвале, он был на ногах и стоял почти у самой двери. Елчанинов поднял фонарь, чтобы осветить себе лицо и показать Станиславу, кто он такой.
– Пан пришел ко мне! – захлебываясь и чуть дыша, залепетал Станислав.
– Вы узнаете меня? – так же тихо спросил Елчанинов.
– Узнаю... вы товарищ пана Кирша! Значит, панна Вера не обманула; она сказала, что меня придут освободить. Ведь вы освободить меня пришли, да? – говорил он не без труда.
Нижняя челюсть у него плохо слушалась; он дрожал всем телом и от дрожи не попадал зуб на зуб.
– Да, я пришел освободить вас, – поспешил успокоить его Елчанинов. – Идемте!
Он так был уверен, что Станислав не станет медлить, чтобы последовать за ним, что схватил его за руку и двинулся было вперед, но тот уперся и жалобно протянул умоляющим голосом:
