Оно и в самом деле было так. Всю зиму мастеровые и матросы килевали корабли в Килен-бухте, чинили обшивку, шили паруса. Работы было много. Люди работали, «переменяясь на две вахты». Из Херсона везли на волах новые мачты, обделывали их и ставили на поврежденные суда.
Незаметно подошла весна. Близилось начало кампании, и все больше беспокойства проявлял Войнович. Все его действия как бы невольно затягивали процесс подготовки эскадры к выходу в море — для поиска и атаки неприятеля. Далматинец, принятый на русскую службу 25 лет назад, он делал карьеру споро, хотя особых заслуг не имел. Вспомнился другой случай. Как-то зимой пришла весть из Стамбула — там объявился Тиздель с «Марией Магдалиной». После бури, со сломанными мачтами, он оказался у Босфора и сдался в плен туркам. «Будь я на месте Тизделя, как мог бы починил мачты и паруса и атаковал турок в проливах», — подумал Сенявин. Ему хотелось обменяться с кем-нибудь мыслями, но друг его Лызлов вот уже скоро два года как уволился в отставку и уехал в деревню. «Что приносят русскому флоту пришлые иностранцы, зачем так прытко стремятся на русскую службу?» — спрашивал он себя и заключал, что привлекает их прежде всего денежная сторона. Другое, но не менее важное обстоятельство — характер русского матроса, с которым проворнее сделать карьеру. «В самом деле, — продолжал размышлять Сенявин, — где, на каком флоте найдешь более трудолюбивого, беспрекословного и стойкого, чем русский матрос? А каков он в бою? Отважен, храбр беспредельно, всегда готов пожертвовать жизнью ради товарищей и Отечества…»
Кампания 1788 года началась с невеликой операции, но неожиданно громко. В Глубокой пристани базировалась гребная флотилия, охранявшая подступы к Херсону и Николаеву. При флотилии состояла дубель-шлюпка № 2 под командой кавторанга Сакена. Несмотря на разницу в возрасте, он был верным дружком Веревкина. Оба кончали Морской кадетский корпус, понюхали пороху на Балтике, перевелись на Черное море. Частенько вместе коротали вечера в Глубокой пристани. Остро переживал Сакен неудачу своего друга. В одном был твердо уверен, о чем всегда повторял товарищам:
— Турок Андрей пошерстил знатно, не одну посудину на дно отправил. Сам в руки не дался, видимо, контужен был, в беспамятстве. Потому до крюйт-камеры не добрался.
В середине мая Сакена послали с депешей к Суворову, в Кинбурн. Там и нес он дозорную службу. Подружился с командиром Козловского полка подполковником Федором Марковым.
18 мая в Лимане под Очаковом объявилась армада Гуссейн-паши в пятьдесят с лишним вымпелов. Спустя неделю турки опоясали Кинбурн завесой из тринадцати галер.
Утром 26 мая Суворов вызвал Сакена, вручил пакет:
— Поспешай-ка, братец, в Глубокую пристань. Извести командующего о гостях турецких. Пускай готовит им подарки.
Полководец испытующе посмотрел на командира дубель-шлюпки:
— Знаю, моряки перед неприятелем не робеют, но бери и смекалкой. Их ведь, видишь, тьма, как саранча, налетела.
Сакен ответил без бравады:
— Не впервой, ваше превосходительство. Не числом, так уменьем. Наиглавнейшее — Отечество не посрамить.
— Молодец, — похвалил Суворов, — с Богом.
На пристани Сакен крикнул унтер-офицера Галича:
— После полудня идем в Глубокую пристань. Загрузи весь боевой припас. Пробань пушки, проверь фальконеты. Экипаж накорми обедом. Подготовь ялик на буксир. Часом я приду.
Забежал в Козловский полк, где хранил кое-какие вещицы. Подполковник Марков, узнав, в чем дело, затащил к себе перекусить, спросил:
— А что так генерал-аншеф торопится?
— Видишь ли, — пояснил Сакен, — он по делу опасается, как бы Гуссейн-паша внезапно не атаковал гребную флотилию. Надобно готовить корабли и самим упредить турок.
— У тебя сколько пушек-то?
— Семь стволов, десяток фальконетов, полсотни матросов. — Сакен помолчал. — Маловато, конечно, противу супостата. Ан семь бед, один ответ.
— Помилуй Бог, что так?
Сакен тяжело вздохнул:
— Море не суша, там, брат, волна и ветер судьбу подчас решают. Добро, когда попутный, в корму, а вдруг повернет на мордотык? — Сакен ухмыльнулся. — У турок-то галеры наперед быстрей дубель-шлюпки пойдут против ветра, да и по ветру на длинной дистанции настигнут.
Раскурили трубки. Марков заговорил первым:
— Однако фортуны тебе, друже, желаю…
Сакен осклабился:
— Сия дама изменчива. Однако басурманам при любом исходе задарма не дамся. Ежели что, не поминай лихом.
На пристани Галич доложил о готовности. Вид у матросов был бодрый. Гребцы сидели по банкам, разобрав весла, канониры укладывали аккуратно ядра, подносили из крюйт-камеры последние заряды.
Марков и Сакен обнялись на прощанье. Ловко перемахнув на дубель-шлюпку, Сакен скомандовал:
— Отдать носовой! Оттолкнуть нос!
Дубель-шлюпка медленно развернулась носом в море.
— Отдать кормовой! Весла на воду!
Сакен взял подзорную трубу. Он решил пока не поднимать парус, чтобы не привлекать внимание турок. Была надежда, что турки в послеобеденный час не заметят их.
— Сколько? — спросил Галич, когда Сакен опустил трубу.
— Без малого три десятка.
Сакен обвел взглядом обширный Днепровский лиман. Слева, неподалеку, простиралось Черное море. Справа, в дымке, едва просматривалось устье Буга, а дальше, где-то на горизонте, крутой берег обозначал устье Днепра, и за ним, невидимая отсюда, Глубокая пристань.
— На фалах фок поднять! — Парус затрепетал на ветру.
Из-за косы показался нос турецкой галеры. Длинней стали гребки, весла прогибались от напряжения, вздулись жилы на мускулистых руках матросов. «Жаль, турки, видимо, нас заметили. Правда, неприятель пока далеко, но схватки, рано или поздно, не миновать», — подумал Сакен.
Командир не торопясь прошел вдоль борта. Остановился посредине палубы, у мачты.
— Видимо, братцы, схватки с басурманами нам не избежать. Время есть рассудить. Однако присягу исполним с честью. Постоим за нашу Веру, Государыню, Отечество!
На одном выдохе ответили матросы:
— Постоим! Поколотим нехристей!
Улыбка озарила лицо командира.
— Спасибо, братцы! — Он потрогал на груди пакет с депешей Суворова. — Однако наш долг доставить в Глубокую пристань депешу. Потому, пока турки далеко, на яле пойдет унтер-офицер Галич и с ним восемь молодцов. — Сакен повернулся к Галичу: — Немедля отбери восемь матросов, подтяни ял и не мешкая отходи. — Он вынул из-под камзола кожаную сумку с пакетом и отдал унтер-офицеру. — Вручишь командующему эскадрой. Передашь на словах, что дубель-шлюпка флаг российский не посрамила.
Галич споро отобрал матросов, они подтянули ял и перебрались на него. Сакен окинул взглядом берега. Слева показалось устье Буга.
— Пойдешь ходко, скрытно, рубахи и фуражки скиньте, чтобы не маячить перед турками. Пойдешь к Семенову Рогу. Мы вас прикроем.
Они обнялись, Галич прыгнул на ял, отдал буксирный конец, шлюпка с хода взяла быстрый разгон и отвернула к берегу.
— Руль лево на борт! — Сакен решил заслонить от турок шлюпку и огнем отвлечь внимание неприятеля. — Левый борт, орудия наводи! Товьсь!
Тревожная тишина зависла над Лиманом. Ветер стих, совсем заштилело, паруса обмякли. «Три… пять… восемь», — пересчитывал командир турецкие галеры. С каждой минутой они медленно, но неуклонно сближались с дубель-шлюпкой. Четыре из них заходили с правого борта, другая половина охватывала дубель-шлюпку с севера. Ощетинились пушками, на палубах мелькали фески, сверкали обнаженные сабли. Неслись, будто хищники в предвкушении легкой добычи.
«В клещи берут, стервецы», — мелькнуло у Сакена. Кинул взгляд вправо. Шлюпка едва виднелась, уходила в камыши. «Слава Богу, успели».
Накатила вдруг безотчетная, молодецкая удаль. Взглянул на корабль, лихих матросов. «Ну, братцы, держись!»
Обнажил саблю, скомандовал:
— Пали!
Рявкнули пушки, картечь шарахнула по галерам, борт заволокло дымом. Турки на мгновение замерли и тут же открыли бешеный огонь.
— Алла, алла! — донеслось с галер.
Видимо, несколько ядер зацепили руль, дубель-шлюпка неуклюже развернулась навстречу галерам. Засвистели пули фальконетов. Еще мгновение — и четыре галеры навалились на дубель-шлюпку. На палубу посыпались со всех сторон десятки янычар. Распаленные боем, с налитыми кровью глазами, с воинственными выкриками набросились на команду. Матросы отбивались ножами, клинками, мушкетонами. Но силы были явно на стороне неприятеля.
Сакен стоял у распахнутого люка крюйт-камеры, где виднелись бочки с порохом, хладнокровно отражал удары саблей, держал в другой руке заряженный пистолет, вокруг командира сплотились кольцом около десятка матросов. «Пожалуй, через мгновение будет поздно». Сакен молниеносно окинул взором голубое небо, лазурное море вдали…
