– Ладно, – сказал Фроди. – Пора домой. Мне кажется, что урок пойдет на пользу этому Кари.
– А если призовет на тинг? – спросил Эгиль.
– На тинг? Пожалуйста! – отозвался Фроди. – Тинг есть тинг.
– И мы явимся?
– Почему бы нет?
– А что делать с ним сейчас?
– С Кари, что ли?
– Меня это мало беспокоит, – сказал Фроди. – Развяжите ему руки, а кляп сам изо рта достанет. А дальше пусть поступает с невестой как ему заблагорассудится.
На том и порешили.
Коротышка разрезал мечом веревку. И вскоре все пятеро исчезли в лесу.
Кари достал изо рта вонючую тряпку и повис на веревке, охватывающей поясницу. Он все больше клонился к земле, а Гудрид лежала без чувств на мягкой и теплой траве.
Потом Кари пришел в себя. Первая мысль, первое желание: убить себя, всадить в сердце меч. Зачем ему жить теперь?
Он ничего не видел все время – плотно закрыл глаза. Но не мог он заткнуть себе уши – он слышал все. Нет, он должен умереть!
Кари с трудом развязывал прочную веревку, от которой вздулись и онемели ноги.
А спустя еще несколько мгновений он плелся к лужайке, к ней, к своей Гудрид. Не ведая зачем, повинуясь некой силе, словно лунатик…
С первого взгляда Кари решил, что Гудрид мертва, и почел это за благо. Но, опустившись на колено, убедился, что Гудрид жива, точнее – что в ней теплится еще то, что называют жизнью. Лицо ее было мертвенно-бледным, с кровавыми подтеками на щеках и на шее. Он бессознательно направился к воде и принес ее в кожаной шапке. Вылил всю на лицо Гудрид.
Она вздрогнула. Сквозь мутную пелену увидела его. И нашла силы, чтобы приказать:
– Уйди! Не смотри на меня!
Он стал к ней спиной и зашептал:
– Гудрид, я слышал все. Я был привязан к дереву, во рту у меня был кляп… Гудрид, ты должна жить…
– Жить! – сказала она, рыдая. – Жить? Для чего?
Он не знал – для чего…
Она всхлипнула и затихла. Он медленно повернулся к ней.
– Отвернись! – приказала она шепотом.
– Гудрид, я отомщу и за тебя, и за себя.
– Зачем?
– Чтобы уехать потом из этой проклятой страны. Чтобы бежать отсюда! Тейт был прав, но я не послушал его: надо было бежать. Бежать вместе с тобою.
Она плакала, плакала навзрыд. А он не успокаивал ее. Можно ли успокоить девушку, ставшую добычей зверья?
– Плачь, – советовал он, – плачь и не жалей себя. Со слезами уходит горе. Хочешь, и я поплачу вместе с тобой?
Что мог он предложить дороже слез? Слез поруганной любви. Слез глубочайшей из обид…
– Гудрид, – сказал он тихо, – скальд говорил, что в жизни случается многое. Он учил, что нет более жестокой шутки, чем жизнь. Я не верил. А скальд был прав.
Потом они долго-долго молчали. Недоставало слов ни ему – для утешения, ни ей – для жалобы.
– Гудрид, – сказал через какое-то время Кари, – если моя любовь может послужить тебе хотя бы малым утешением, то прими ее.
– Ты говоришь о любви?
– Да.
– После всего, что произошло?
– Да.
Она прижалась щекою к земле и зарыдала горше прежнего.
Он наклонился к ней, прижался щекою к ее щеке.
И слезы их слились в один поток…
Был у Кари, сына Гуннара, единокровный брат – сын вдовы, жившей за горушкой недалеко от дома Гуннара. Звали его Сигфус. На две зимы старше Кари – крепыш и большой задира. Не надо ему ни пива, ни браги – в нем всегда, в любое время бушевала страсть к кровавому поединку или настоящей кулачной потасовке.
Он дружил с Кари, почтительно относился к отцу и его жене и ко всему семейству Гуннара. Мать Сигфуса, кроткая и милейшая женщина по имени Йорунн, потеряла мужа через три месяца после замужества. Он не вернулся из плавания на север. Не досталось ему ни единой рыбешки, зато сполна настрадался посреди ледяной воды, в которой и замерз. Не помогли ему ни богатырская сила, ни молитвы, обращенные к Одину.
Гуннар помогал молодой вдове хлебом и рыбой, дичью и даже пивом, дабы дом держался сносно. И, как это часто бывает, дело кончилось тем, что Йорунн понесла от Гуннара. Узнав об этом, жена Гуннара, разумеется, опечалилась. Однако нашла в себе силу, вошла в положение вдовушки Йорунн.
В детстве Кари и Сигфус часто играли вместе, и никто не подавал виду, что они от разных матерей, Сигфус звался «сын Гуннара». От отца унаследовал скуластое лицо, короткие уши и лохматые брови. А Кари больше походил на свою мать, чем на отца. И тем не менее было что-то общее в их облике, хоть характеры были разные.
Кари скрывал от Сигфуса до поры до времени свои походы на зеленую лужайку. Теперь же, когда явился он к Йорунн и вызвал к воротам брата, лица на нем не было. Он скорее походил на кусок льда, чем на живого человека, на существо с теплой кровью.
Сигфус подивился тому, что сводный брат не входит во двор.
– Что это значит? – спросил он. – Разве дорога ко мне закрыта?
Кари молчал.
– Случилось что-нибудь? – спросил Сигфус.
– Да, – ответил Кари, пересиливая себя.
– С кем?
– Со мной.
– Где?
– На зеленой лужайке.
– Его имя?
Кари обхватил руками воротный столб, чтоб не упасть, ибо ноги его подкашивались.
– Их было пятеро, – простонал Кари.
– Пятеро против одного? – Сигфус ничего не понимал.
Сходил в дом за кружкой пива и напоил брата.
– Теперь немного лучше… – проговорил Кари.
– Может, еще?
– Нет.
Кари присел на корточки возле частокола и рассказал доподлинно все, ничего не утаивая. Сигфус слушал его, не веря ушам своим. Он много слышал рассказов о различных злодеяниях, но о таком, о котором поведал ему брат, – не приходилось еще.
Сигфус сбегал в дом, напился пива, чтобы унять великое трепетание сердца и души своей. И принес брату целый жбан.
– Выпей, – сказал он, – ведь человек не может снести такого горя. Пей, и мы поговорим.
Кари прильнул к краю глиняной посудины, словно к роднику лесному.
Потом оба брата долго молчали, глядя на траву, сидя на корточках у потеплевшего на открытом солнце частокола. Кари горевал, а Сигфус – думал…
– Я знаю Фроди, – сказал наконец Сигфус.
Кари ничего не сказал.
– Если ты ничего не поделаешь с ним, то предоставь это дело мне.
– Нет, – сказал Кари.
– Что же тогда?
– Ничего.
– Ладно, Кари, я буду ждать твоего слова… Непростое это дело…
Солнце пригревало все сильнее. Начиналось настоящее лето. Невозможно придумать костер, который мог бы сравниться с солнцем, если даже вырубить лес по берегам фиорда и сложить в кучу его да поджечь…
– Считай, что я погиб, – сказал Кари чужим голосом.
– Как это понимать?
– Как слышал.
«Неужели так напуган мой брат?» – подумал Сигфус.
– Кари, – сказал он, – я хочу спросить: знаешь ли ты, что делать?
Кари замотал головой, точно лошадь на водопое. Но в следующее мгновение сказал:
– Знаю.
– Что же?
Растягивая каждое слово и после каждого слова переводя дыхание, как после крутого подъема, Кари выговорил:
– Я начну бродить по лесу… Может, день, может, два, а может, и неделю… Я хочу повстречать его… Хочу поглядеть на него… А тебя прошу быть рядом… Свидетелем… Не подвергая себя опасности… Просто стоять в сторонке…
Сигфус вспылил:
– Ты меня принимаешь за кого-то другого… Вот что, Кари: дело это непростое. Его не оставляют. Если оставишь ты – не оставлю я. Но, полагаю, ты не из тех… Ладно, буду с тобою… Когда?
– Что – когда?
– Когда отправляемся в лес?
– Домой я не вернусь, Сигфус. Скажи своей матери, чтобы сходила к моим и сообщила, что мы с тобою охотимся в лесу и, может, не скоро явимся домой.
Сигфус подумал. «Пожалуй, так, – сказал он себе, – а иначе невозможно. Иначе жить невозможно…»
– Я схожу к себе, Кари. Оденусь, захвачу с собой меч и еще кое-что…
Ничего не ответил Кари. Сидел себе на корточках, прислонясь спиною к частоколу. Он мысленно уже бродил по лесу, по проторенным и по нехоженым тропам. А рядом с ним – его верный Сигфус, готовый броситься на любого, кто преградит дорогу…
Очень скоро Сигфус явился настоящим воином – грозным, ладным, готовым к битве. Перед ним Кари казался крестьянином с мотыгой в руке…
Сигфус забросил за плечи небольшой мешочек и направился к лесу. К тропе, что вела в самую глухомань…
Скальд Тейт был не один. Вместе с ним за столом сидел человек приблизительно тридцати пяти зим от роду и пил маленькими глотками брагу.
Был он сухощав, с обветренным лицом, с горбинкой на носу. Такой черноволосый, черноглазый, с голубоватыми белками. Тейт назвал его имя: Эвар, сын Транда, с острова Торгар, что на севере.
Скальд сказал, указывая на вошедшего Кари:
– Вот он и есть, который желал бы плыть вместе с тобою.
– А тот, другой? – спросил Эвар.
– Это мой брат, – ответил Кари.
Эвар подумал, что Сигфус как раз и не был бы лишним на корабле. Кари показался ему слишком долговязым. Однако молод, а молодые руки на корабле пригодятся. Кари и Сигфус от браги отказались, сославшись на неотложное дело. Они не объяснили Эвару, в чем заключается дело. А скальд был в курсе всего – и происшедшего, происходящего, и того, что еще должно произойти.
