Вскоре распространились слухи о том, что только часть парашютистов одета в немецкую военную форму, а остальные выглядят фермерами, полисменами, почтальонами, шоферами, священниками. Некоторые были даже в одежде монахинь. Как отличить своих от чужих? Быть может, незнакомый посыльный из мясной лавки тащит в своей корзине ручные гранаты?
В Роттердаме и Гааге (крупных населенных центрах), находившихся под непосредственной угрозой нападения, нервное напряжение дошло до высшей точки.
Еще ранним утром немцы захватили в районе Роттердама аэродром Валхавен, а также железнодорожные и шоссейные мосты через оба рукава реки Маас. Захват аэродрома облегчило то обстоятельство, что командир оборонявшего его голландского отряда, ожидая нападения со стороны голландских нацистов, развернул часть своих сил в направлении на Роттердам. Жители южной части Роттердама видели, как проживавшие в городе немцы, в особенности воспитанники немецкой школы, служили проводниками для воздушнодесантных войск. Захваченные в плен немецкие солдаты-парашютисты якобы располагали “схемами того небольшого участка местности, на котором им предстояло действовать. Были отмечены и места сбора после приземления”{118}. [136]
Захват мостов через реку Маас немцы осуществили совершенно внезапно. Когда первые немецкие солдаты, высадившиеся с гидросамолетов, добрались до берега в складных резиновых лодках и начали переходить через мост, изумленные прохожие стали спрашивать у подвернувшегося под руку мальчика-рассыльного: “Кто это такие?”{119}. Находившиеся поблизости голландские войска не смогли бы выбить немцев с захваченных ими мостов: десантники оказались слишком хорошо вооруженными. Один голландский капитан сумел пройти через мосты уже после их захвата немцами. Его глазам представилась следующая картина. “Из шведского судна, находившегося к западу от моста, выгружались минометы, мотоциклы с прицепами, радиоаппаратура и другое военное имущество”{120}. На острове посреди реки, который соединялся мостами с обоими берегами, располагался ряд немецких фирм с их конторскими и складскими помещениями; именно здесь были заранее тайком накоплены запасы военного имущества, использованные затем десантниками.
Расположенный в Роттердаме штаб военного округа вначале не знал, что предпринять для устранения внезапно возникшей опасности. В штаб поступали тревожные сообщения, “звонили по телефону и являлись лично гражданские лица, которые рассказывали о действиях парашютистов в различных частях города, а также о выстрелах из домов, производимых неизвестными лицами”{121}.
“Обыскали сотни домов; особое внимание обращали при этом на те из них, где, как было известно, проживали члены голландской нацистской партии. Солдаты спускались [137] в подвалы, забирались на чердаки; подозрительные личности задерживались и передавались полиции”.
В Гааге днем 10 мая также наблюдалось большое волнение. Никто не предполагал, что резиденция королевы и здание правительства окажутся под столь непосредственной угрозой. Оборона города оказалась неподготовленной, точных инструкций не было. Войска состояли главным образом из молодых новобранцев; командный состав не знал, откуда следует ожидать нападения немцев, поскольку те высаживались с воздуха и притом одновременно во многих пунктах. Еще до 6 часов утра вокруг центра города были выставлены оборонительные заслоны. Министр иностранных дел Голландии E. H. ван Клеффенс по пути в свое министерство, куда явился немецкий посол, чтобы вручить ультиматум, задержался на двадцать минут: он был вынужден убеждать караул и даже звонить в генеральный штаб Голландии, так как недоверчивые часовые не соглашались его пропустить{122}.
Примерно в это же самое время командующему противовоздушной обороной Гааги доставили документы, найденные среди обломков немецкого транспортного самолета, разбившегося в центре города. Набросанные от руки схемы показывали кратчайший путь от одного из столичных аэродромов к королевскому дворцу, а также к району Шевенинген, где находилось личное имение королевы. Однако наиболее тревожным сигналом являлось следующее обстоятельство. В найденных в самолете документах говорилось:
“В районе боевых действий находятся наготове гражданские лица, выступающие по особому приказу. Они снабжены пропусками прилагаемого образца. Десантные войска должны оказывать этим людям всяческое содействие. Необходимо тщательно проинструктировать по этому поводу весь личный состав”.
Упомянутый образец пропуска обнаружить не удалось. Тем не менее стало очевидным, что противник использует в качестве сообщников гражданских лиц.
Меры предосторожности усилили до предела. Некоторые голландские офицеры утверждали, что они сами [138] подвергались обстрелу, другим приходилось устранять недоразумения, когда голландские граждане пытались задерживать некоторых офицеров, направляя на них пистолеты. С каждым часом нарастало чувство всеобщей неуверенности, в особенности после распространения слухов о предательстве некоторых видных лиц, в частности председателя компании голландских авиалиний и министра почт.
Общая нервозность еще более усилилась вследствие относительной изоляции гражданского населения. Многие телефонные линии оказались перерезанными, доставка почты прекратилась. Только газеты все еще продолжали выходить по-прежнему. Смысл всех газетных сообщений был один и тот же; новости скудны и тревожны. Люди сидели у своих радиоприемников, жадно вслушиваясь в обескураживающие сообщения корпуса гражданской обороны. В одной из очередных радиопередач население призывали не верить распространяемым слухам об отравлении источников питьевой воды, распускающих подобные слухи предлагалось задерживать.
В первой сводке военного командования, 11 мая, ожидаемой с нетерпением и беспокойством, указывалось на деятельность пятой колонны, сообщалось, что в немецком бронепоезде обнаружены предметы голландского военного обмундирования. Однако общий тон сводки являлся успокаивающим. В частности, указывалось, что “попытка немцев внезапно захватить главное полицейское управление в Гааге полностью провалилась”.
В тот же день генеральный штаб объявил, что
“проживающие в Гааге немцы пытались наступать из западной части города, по направлению к центру. Немцев обстреляли и оттеснили обратно. Многих из них при этом перебили, а уцелевшие капитулировали”.
Кроме того, официально сообщалось, что по одному из голландских войсковых подразделений “стреляли неизвестные лица, одетые либо в штатское платье, либо в голландскую военную форму”.
Стала очевидной настоятельная необходимость немедленно обезвредить немецких подданных, а также членов NSB, чтобы пресечь враждебные действия с их стороны.
Начиная с 1938 года голландская полиция затратила [139] немало усилий, выявляя фамилии и адреса подозрительных лиц, которые по тем или иным соображениям не внушали доверия. В целом по стране взяли на учет примерно 1500 немецких подданных и около 800 голландцев, большей частью членов NSB. 10 мая, в 5 часов утра, на места были разосланы шифрованные телеграммы, разрешающие прокурорам провести аресты всех этих 2300 лиц. Главнокомандующий вооруженными силами Голландии приказал всем остальным немецким подданным или выходцам из Германии не покидать своих жилищ. Под действие приказа подпадало несколько десятков тысяч политических беженцев и евреев, эмигрировавших из Германии. Для проведения арестов организовали специальные группы, полицейские автомобили направились во все концы страны.
Широким кругам населения не было известно, что все лица, учтенные в качестве опасных, оказались вскоре под замком. Да и что в сущности значило “опасный”? Разве каждый из членов NSB не являлся предателем, а каждый немецкий подданный - членом пятой колонны! Всякий считал себя вправе задержать любого подозрительного немца. “Солдаты, сержанты, лейтенанты и бургомистры - все решили, что они тоже могут приступить к арестам”{123}. С арестованными обращались по-разному. Кое-где, особенно в крупных населенных пунктах, многие жители не могли сдержать своих чувств при виде арестованных сторонников Адольфа Гитлера и Антона Муссерта. Особую ненависть у населения вызывали голландские нацисты.
То там, то здесь слышались крики “Руки вверх!” Национал-социалистов сгоняли вниз по лестнице вместе с женами и детьми. С поднятыми вверх руками они должны были стоять у подъездов своих домов, пока не заканчивался обыск. Им угрожали револьверами и винтовками с примкнутыми штыками. Каждое движение с их стороны рассматривалось как попытка совершить нападение. То и дело слышалось “Вынь руки из карманов!”, “Заткни глотку, а то получишь пулю!”, “Подлые предатели!”, “Утопить бы вас, чертей!”{124}. [140]
