Елизавета откинулась назад, прислонившись к стволу дерева, и протянула руку Роберту. Он поцеловал её и удержал в своих руках, когда она попыталась её отнять.
В ответ она улыбнулась — то была лукавая, но довольная улыбка.
— Нас ждёт очередной скандал, — сказала она, — но мне всё равно. Какой сегодня чудесный день! Знаешь, Роберт, у меня возникает желание быть не королевой, а просто женой какого-нибудь захолустного помещика — тогда я смогла бы так жить всю жизнь!
— Такая жизнь была бы тебе по вкусу от силы несколько дней, — рассмеялся Дадли и прислонился к тому же дереву, что и она, так что их плечи соприкоснулись. — Но ты, госпожа, прирождённая королева, а королевам свойственно время от времени играть в скотниц. Только эти игры надолго не затягиваются. Знаю я тебя — не пройдёт и недели, как ты не будешь себе места находить и начнёшь раздражённо мечтать о том, чтобы к тебе, как старый жирный кот, неслышно подкрался Сесил с кучей каких-нибудь тревожных вестей из Шотландии или Франции.
— Коты оттого так и опасны, что передвигаются неслышно. А Сесил — вовсе не жирный кот.
— Но и не тигр, — парировал Роберт.
Он осмеивал Сесила потому, что знал: этого человека нужно опасаться. Ещё больше Роберт ненавидел секретаря королевы оттого, что ему ни разу не удалось настроить Елизавету против него. Королева назначила Дадли членом Тайного совета, отдала ему на откуп ввоз вин, благодаря чему он получал огромные доходы, он был допущен ко многим государственным тайнам, но между ним и Елизаветой оставался непреодолимый барьер — власть Вильяма Сесила.
— Бывают и молчаливые тигры, — напомнила она. — Не все они шествуют по лесу с важным видом, как ты, мой Роберт, или рыкают, как старый Сассекс. Тигр — это, пожалуй, отличная характеристика для Сесила. Надо будет запомнить.
Она взяла конфету из золотой вазочки в виде галеры с фигуркой Купидона на носу. Эту вазочку она получила в подарок от Роберта к Новому году. Кроме неё, он тогда подарил ей дюжину чудесных рубиновых пуговиц и пару перчаток из мягкой, как бархат, испанской кожи, которые были от запястий до пальцев покрыты её вензелями, вышитыми жемчугом и алмазами.
Елизавета любила сласти; вазочка с ними всегда стояла у её кровати, на доске для триктрака или шахматном столике, даже возле её места в Зале совета. Это были фиалки, розы и мятные лепёшки в сахаре и марципане. В еде и питье королева была очень умеренна и отличалась довольно плебейскими вкусами — например, испанскому вину предпочитала грубый эль; но при этом на всё сладкое она была падка, как ребёнок. Некоторое время она наблюдала за Робертом; тень буковой листвы, которую шевелил лёгкий ветерок, испестрила землю вокруг них светлыми и тёмными пятнами.
— Кстати, о тревожных вестях из Шотландии и Франции, — сказала она наконец. — У меня к тебе есть вопрос. Возможно, мне удастся возвысить тебя до того положения, которого ты так давно желал. Тебя это интересует?
Он молниеносно обернулся к ней и так сжал се руку, что она поморщилась:
— Если ты имеешь в виду предмет всех моих надежд, — произнёс он, — если эго положение обозначает брак с тобой...
— Ты всегда мечтал о браке с королевой, не так ли, Роберт? — весёлым тоном продолжила она. — Как насчёт того, чтобы наконец осуществить эту мечту?
— О чём ты, госпожа? Есть лишь одна королева, о которой я всегда мечтал.
— На мне ты жениться не можешь. — Елизавета отняла у него руку и выпрямилась. Их никто не слышал: королева отослала леди Ноллис и леди Уорвик подальше, а слуги ушли подкрепиться сами. — Мы, кажется, об этом договорились?
— Нет, — ответил Роберт. — Я никогда с этим не соглашался и не соглашусь. Я только поумнел и молчу, если ты сама об этом не заговариваешь. Минуту назад, когда ты начала этот разговор, я решил, что ты переменила своё решение.
— Я и в самом деле часто меняю свои решения, — согласилась Елизавета. — Считается, что переменчивость женщинам свойственна, и мне это бывает чертовски полезно. Но в этом вопросе я не переменюсь. Моё отвращение к браку с тобой, мой Роберт, так же сильно, как моя любовь к тебе, можешь не сомневаться ни в том, ни в другом. Но если ты хочешь взять в жёны королеву, как насчёт королевы Шотландии?
Она увидела, как на его лице появляется выражение удивления, переходящего в гнев.
— Ты насмехаешься надо мной, — сказал он. — Прошу вас, не надо, ваше величество; для меня это больная тема, и я не могу ею шутить.
— Напротив, я говорю вполне серьёзно. Моей кузине нужен муж; в отличие от меня, ей просто не терпится потерять свою независимость. Мне трудно представить кого-нибудь, кто бы смог сдерживать её амбиции и служить моим интересам лучше чем ты, если ты займёшь место её мужа. Что скажешь, Роберт? Если ты не можешь стать королём Англии, Шотландия — не такой уж и плохой утешительный приз, а что до её королевы, то, говорят, она очень красива.
Дадли издал злобный смешок:
— Сомневаюсь, что она поблагодарит тебя за это предложение. Ты забыла: надо мной тяготеет подозрение в убийстве, я пользуюсь такой незавидной репутацией, что ты не желаешь выйти за меня замуж, а в глазах Марии Стюарт её вдобавок отягощает то, что я считаюсь твоим любовником. Я никогда не видел шотландскую королеву, но думаю, ей вряд ли придутся по вкусу объедки с твоего стола.
— А по-моему, ей придётся по вкусу всё, что угодно, если это хоть на шаг приблизит её к английскому трону. Сядь, Роберт, и успокойся. Предположим, что этот вариант показался бы ей привлекательным; каков бы тогда был твой ответ?
— Мой ответ, — холодно ответил он, — отрицательный. Тебе придётся найти другой способ избавиться от меня.
— Но почему же? — настаивала она. — У тебя будет огромная власть, равные с ней права, а если ты сумеешь себя с ней поставить... слушай, Роберт, ты же сможешь стать королём!
— Просто ты настолько лишила меня воли, что я предпочту сидеть возле тебя, как комнатная собачка, — ответил он. — Поищите другую кандидатуру, ваше величество, я не согласен оказать вам эту услугу.
— Если бы ты действительно был лишён воли, Роберт, — ласково сказала она, — ты бы согласился на всё, что бы я ни предложила. И это было бы очень глупо, потому что я не намерена позволить тебе жениться на ней или на ком бы то ни было ещё. Но я могу тебя попросить некоторое время поиграть в жениха. Ты можешь сделать это для меня?
— Поиграть? — Он уставился на неё, а потом вдруг пожал плечами. — Я не в силах тебя понять. Ты сама мне это предлагаешь, дразнишь меня, а потом заявляешь, что у меня всё равно не было выбора.
— По зрелом размышлении ты мог бы понять, в чём дело. Но первый порыв всегда важнее взвешенного решения. Я рада, что ты отказался. Но я хочу, чтобы ты, как я уже сказала, поиграл эту роль. Я намерена предложить тебя Марии Стюарт в качестве жениха; во-первых, как ты правильно заметил, она будет оскорблена. Тогда я подслащу своё предложение множеством обещаний и в то же время встану горой против некоей другой особы в списке её женихов. Это всего лишь предположение, и жаль портить чудесный вечер разговором об интригах, но я не смогу осуществить свой план, если ты мне не поможешь.
— А кто этот другой? — спросил Дадли, — И почему ты хочешь выдвинуть меня в качестве альтернативы ему?
— Потому что это, может быть, единственный способ заставить её выбрать его. А кто он — пока что не важно.
— Это задумка Сесила или твоя, госпожа? — Он помог ей встать, и она улыбнулась ему в лицо.
— Сесилу о моих подлинных мотивах ничего не известно. Не льсти ему, этот план придуман целиком и полностью мной. Он подумает, что ты продолжаешь преследовать свои далеко идущие цели, а я напрасно тебе доверилась. Мне предстоит услышать немало предостережений: мол, если ты женишься на Марии Стюарт, твоим следующим шагом будет попытка вдвоём с ней свергнуть меня с престола. Ты должен быть к этому готов и всё вытерпеть. В ближайшие два месяца тебе предстоит многое сделать, но ты должен помнить о двух вещах. Ты не поедешь в Шотландию. И не удивляйся, если я притворюсь, будто отправляю тебя туда.
Когда охотники вернулись в Хандсон, Елизавета заявила, что она устала и нуждается в отдыхе. Прежде всего она осмотрела тушу огромного оленя, с которого лорд Хандсон обещал снять шкуру, а из головы набить для неё чучело. Затем она сменила запылённую амазонку на длинное платье из малиновой парчи, отороченное по вороту и манжетам собольим мехом, и маленький капюшон из чёрного бархата с такой же отделкой. Поскольку сальные свечи неприятно пахли, фрейлины зажгли восковые — ещё одно свидетельство того, какой роскошью её окружил кузен; затем королева отпустила свою прислугу и села за клавесин поиграть для собственного удовольствия. Когда ей требовалось подумать, она любила оставаться одна; зачастую она часами играла в пустой комнате и, казалось, была поглощена музыкой, а на самом деле её мысль работала над какой-то запутанной проблемой, распутывая нити и снова сплетая в такой узор, который был ей нужен.
