убитому лорду-адмиралу.
– Но это, же не он…
Прошептал растерянный Д'Анж.
– Это не Бекингем!
Закричал он в отчаянии, ринувшись на противника. Клопюэль и оказавшийся с ним рядом крепкий, скуластый усач, в темно-синем, бархатном жилете, отразив атаку Д'Анжа, перешли в контрнаступление, тесня и угрожая противнику опасными выпадами. Уцелевшие британцы так же вступили в схватку с превосходившим неприятелем, впрочем, отбиваясь ожесточенно, но без азарта, понимая, что положение не сулит победоносного звона фанфар.
Проведя блестящий маневр, барон в молниеносном выпаде нанес укол усачу, лишив того возможности передвигаться, оказавшись один на один с Клопюэлем. Ярость и неуступчивость противников привела их на край причала, где господа продолжили поединок. Невзирая на весьма серьезный послужной список Клопюэля, ему не удавалось серьезно досадить сопернику, отвечавшему нормандцу неприятнешйми контр-рипостами. Отразив серию сильных рубящих ударов, при этом демонстрируя обширный арсенал великолепных парадов, Д'Анж, улучив момент, растянулся в туше, достав острием живота нормандца. Клинок вошел всего на несколько дюймов, отчего Клопюэль согнувшись, отпрянул на три-четыре шага. Барон в молниеносном прыжке взмахнул шпагой, распоров щеку и лоб кардиналиста, чье лицо залила кровь. И вот уже безжалостный клинок взмыл над нормандцем, чтобы нанести смертельный удар, когда прогремел выстрел.
Удар пули заставил барона сделать несколько шагов к самому краю причала, не позволив завершить расправу над ненавистным противником. Он выпустил шпагу, и перед тем как свалиться в морскую пучину, будто с того света, взглянул в глаза Ла Удиньера, ещё не опустившего пистолет, из ствола которого струился пороховой дымок. Взгляды Д'Анжа и Ла Удиньера встретились, будто поразив молнией обоих. Барон пошатнулся и, лишившись чувств, свалился с пристани, сгинув среди всплесков волн, меж датской шхуной и ветхой фризской бригантиной. Тот же час море поглотило его.
****
Тем же утром, в пяти лье на запад от Гавра, к песчаному берегу, в небольшой живописной бухте, причалил четырехвесельный ял, под косым латинским парусом. Несколькими часами ранее в предрассветной мгле, это суденышко, приняв на борт четверых гребцов и двух пассажиров, направлявшихся из Англии к французскому берегу, отчалило от борта голландского судна «Lam», взяв курс к побережью Нормандии.
Как только киль ялика врезался в береговой песок, из прибрежных скал, появился человек, поклоном поприветствовавший двух путников, покинувших шлюпку:
– С прибытием во Францию, Ваша Светлость.
Отвесив почтительный поклон, произнес незнакомец. Бекингем высокомерно кивнул, а Монтегю, подав руку мужчине, произнес:
– Милорд, это наш верный друг, господин Альдервейден, он часть моего плана. Я намеренно попросил вас прибыть в карете с гербами в дуврский порт, яркий красный плащ, так же, как вы догадываетесь, не был случайностью. Я желал, чтобы каждый бродяга британского королевства знал о том, что герцог Бекингем инкогнито, отправляется во Францию. И мой план, полагаю, удался.
– Это только начало Уильям, только начало.
Произнес герцог, морщась от солнечных лучей, разглядывая прибрежные скалы.
– Положитесь на меня, милорд, имея таких людей как Альдервейден, мы выпутаемся из любых неприятностей.
Граф, хлопнул валлона по плечу.
– Милорд, карета наверху, прошу вас.
На вершине утеса, куда вела узкая тропа, действительно ожидала карета, запряженная четверкой отменных каурых скакунов, сдерживаемых седоволосым возницей. Бекингем и Монтегю заняли места в салоне экипажа, а Альдервейден поднялся на козла.
– В Париж Позель, да побыстрей, не жалей рысаков.
Обратился лекарь к вознице. Кучер щелкнул кнутом, и карета сорвалась с места.
1 Гильом Гуффье, сеньор де Бонниве и Буаси – основатель Гавра (1517), французский вельможа и военный, адмирал Франции с 1515 года, особо приближенный к королю Францску I Валуа.
ГЛАВА 18 (77) «Аббатство Жюмьеж»
ФРАНЦИЯ. НОРМАНДИЯ. АББАТСТВО ЖЮМЬЕЖ.
В трех лье от Руана, в излучине реки Сены, средь чащи векового леса, раскинулось старинное аббатство Жюмьеж – бенедиктинский монастырь, по легенде основанный святым Филибертом в 654 году. Тот самый Сен-Пьер Жумьеж, куда бал сослан Тассилон Баварский при Карле Великом, для того чтобы в 788 году, основатель династии, присоединил Баварию к своей империи. История сей христианской твердыни насчитывает множество славных событий овеянных духом древности, занося в анналы не только периоды благоденствия и процветания, но и запечатлев в памяти горести и унижения.
Первая церковь на этом месте была заложена ещё в VII веке, однако после уничтожения и разграбления её норманнами в VIII веке, монастырь отстроили в ещё больших масштабах, чем до набега. А в X– XI веках Жюмьеж был перестроен в романском стиле и освящен при Вильгельме Завоевателе. С этого момента аббатство находилось под покровительством герцогов нормандских, что способствовало его процветанию, пик которого пришёлся на XI—XIII века. Жюмьеж стал главным монастырём Нормандии и важным центром образования и науки, собрание манускриптов в монастырской библиотеке насчитывало несколько сотен ценных трудов. В XIII веке монастырская церковь была перестроена в готическом стиле. Аббаты монастыря часто играли важную роль в государственных и церковных делах, как французского королевства, так и других стран Старого Света. Один из них, Роберт Шампарт, стал Архиепископом Кентерберийским в 1051 году. Многие другие аббаты стали епископами, а некоторые даже кардиналами.
И вот, ранним утром, в зелени густого парка, засаженного яблонями, дающими Нормандии ее знаменитый сидр, где расположилось поражающее силой своего благодатного воздействия аббатство Жюмьеж, послышался топот копыт дюжины всадников, сопровождающих тюремную карету. Подъехав к воротам монастыря, Ламбордемон, возглавлявший отряд, гарцуя на своём прекрасном вестфальском жеребце, громко воскликнул:
– Эй, открывай ворота!
Из оконца, возвышавшегося над землей на два с половиной – три туаза, прорубленного в одной из островерхих башен, с обеих сторон поддерживавших тяжелую арку ворот, появилась голова сонного монаха, неприветливо разглядывавшего всадников.
– А вы кто такие?
– Золотые львы Нормандии!
– На щите французского короля!
Услышав пароль, проворчал отзыв монах и, обернувшись, отдал команду братьям бенедиктинцам:
– Это свои, открыть ворота!
Вереница медленно потянулась в распахнутое пространство. Оказавшись за крепостной стеной, отделявшей святую обитель от суетного мира, перед стражниками предстала, во всем великолепии монастырская церковь, облаченная в готический ажур. В каждой линии величественной постройки, читалось необузданное желание мастера дотронуться до неба, отражалась, устремившаяся ввысь, сдерживаемая лишь контрфорсами, высеченная в песчанике плоть собора. Храм был красив, изящен и легок, камень как будто потерял вес, и купола воспарили не отягощенные мраморными статуями и барельефами.
Два упитанных монаха, в потертых черных рясах, предстали перед Ламбордемоном, как только, но покинул седло.
– Мир вам, добрый человек.
Лейтенант, перекрестившись на купола собора, поклонился служителям Господа.
– Вас ждут, следуйте за нами.
Сообщил один из братьев ордена Святого Бенедикта. Кивнув, офицер уже собрался было отправиться за бенедиктинцами, как вдруг остановился, будто вспомнив нечто важное:
– Брат мой…
Обратился он к монаху.
–…мы сопровождаем двух пленников, важных государственных преступников, потрудитесь распорядиться, чтобы их накормили.
Смиренно опустив голову, будто демонстрируя гостю выбритую тонзуру, слуга Божий выказал готовность выполнить просьбу гостя.
– Вален.
Воскликнул лейтенант.
–…проследите за арестованными.
Отдав распоряжения сержанту, он направился вслед за «черным монахом», как называют бенедиктинцев. Миновав просторный двор, гость с провожатым оказались у приземистой невзрачной постройки, укрывшейся в тени старых лип. Входя в низкие двери старинной трапезной, лейтенанту пришлось склонить голову, будто кланяясь незримому образу Божьему. После чего он потерял из виду провожатого, так как оказался в густом полумраке, и лишь через несколько мгновений, когда глаза привыкли к темноте, ему удалось разглядеть узкую каменную лестницу, что уходила по спирали вправо, вверх. Шаркающие шаги удалялись за поворотом, и офицер, пропуская по несколько ступней, поспешил вдогонку. Наконец свет, скупо проливавшийся из растворенной двери, позволил ему вынырнуть из мглы, и, преодолев последние ступени, оказаться в довольно просторной комнате, где его ожидал отец Жозеф. Капуцин сидел в массивном кресле, с высокой резной спинкой, возле квадратного стола, покрытого темнозеленой скатертью. На краю стола возвышался громоздкий, грубой работы подсвечник, удерживая с десяток толстых сальных свечей, свет которых разбавлял желтоватым мерцанием, мрачную сырость монастырского помещения.
