«Сколько же лет я не был в такой обстановке… где не пахнет ни войной, ни тайгой!» – с тоской подумал он, подошёл к окну и упёрся кулаками в подоконник.
Гостиница «Сибирь», где он сейчас находился, стояла в середине второй от берега параллельной Амуру улицы китайского города Сахалина, и из её окна был виден советский Благовещенск. Александр Петрович смотрел на него: он разобрал купола собора и острые шпили крыши магазина Кунста и Альберса, вон на середине дороги к пассажирскому дебаркадеру высится Триумфальная арка; баржи и лодки облепили пристань и берег, вот пограничный сторожевой монитор «Яков Свердлов», постоянно стоящий на якоре прямо на амурском фарватере и пускающий по ветру едкую тонкую струйку угольного дыма. По набережной ходили и ездили люди, конные упряжки и редкие автомобили, а вон между зданиями виден забор городского рынка.
Несколько дней назад, только со второго этажа благовещенского статотдела, он точно так же смотрел на Сахалян, видел крышу гостиницы «Сибирь» и не думал, что попадёт в неё и будет смотреть на Благовещенск. Ощущение мира и спокойствия, которое исходило от обстановки в комнате и от женщины, открывшей дверь Александру Петровичу, было непривычно и не похоже на совсем недавнюю, прежнюю жизнь; поэтому казались сном видневшиеся через реку в полуверсте: советский берег, Благовещенск, статотдел, совгражданин Александр Петрович Кожин, прапорщик царской армии нищий Тельнов… Александр Петрович глянул вниз – на улице перед гостиницей стоял Кузьма Ильич: «Интересно, а что он делает под окнами, этот глупый старик! Я ведь просил его сидеть на постоялом дворе и ждать меня…»
Лычёв вошёл через бесшумно открывшуюся боковую дверь. Он был в скромной солдатской гимнастёрке защитного цвета с золотыми, шитыми зигзагом генеральскими погонами русской императорской армии и в чёрных галифе с леями и жёлтыми лампасами.
Адельберг обернулся, и атаман спросил:
– Что там такого интересного, уважаемый Александр Петрович? Вы ведь только что оттуда! Или не верится? Понимаю, понимаю. – На правах хозяина Лычёв подошёл и протянул руку. – Как добрались?
– Благодарю вас, ваше высокопревосходительство, но пока ещё не добрался, – конечным пунктом моего маршрута является Харбин.
– Ну как же, как же, Александр Петрович! Как же! Осведомлены! Однако прошу вас, давайте без чинов!
– Хорошо, Сергей Афанасьевич! Без чинов так без чинов! Тогда разрешите полюбопытствовать, чем обязан таким вниманием к моей скромной персоне?
Лычёв пригласил гостя сесть в кресла рядом с курительным столиком, открыл коробку, достал сигару и щёлкнул её кончик серебряным резаком.
– Такая глушь, уважаемый Александр Петрович, а табак настоящий – Гавана! Всё-таки молодцы!.. Оборотисты эти, черти косоглазые! Не успеешь глазом моргнуть, война не война, всё доставят. И извольте заметить, всё настоящее! Если коньяк, то французский; табак турецкий или вирджинский! Или вот, – Лычёв покрутил сигару, – кубинский! А уж наши дамы в этом захолустье! Если чего-нибудь нет в Сахаляне или Фугдине, можно заказать в Харбине, на крайний случай в Тяньцзине или Шанхае, и вам всё привезут в лучшем виде!
Он, обкуривая кончик сигары, говорил спокойным голосом и покачивал ногой, обтянутой глянцевым голенищем лакированного сапога.
– Что на той стороне? Что нового в Советах? Вы ведь служили у них по ведомству статистики?
– Да, уважаемый Сергей Афанасьевич! – не проявляя удивления, подтвердил Адельберг. – По ведомству статистики! Однако подробностей рассказать не могу, потому что особо не интересовался. Надеюсь, вам понятно, по какой причине.
Лычёв качнул ногой, густо выдохнул дым, помолчал и постарался скрыть недовольство, вызванное независимым поведением гостя.
– А можно всё же полюбопытствовать, полковник, что это за причины? На мой взгляд… – Он сделал задумчивый вид. – Да вы курите, или вот коньяку, – он протянул руку к бутылке, но Адельберг отказался, – понять, что происходит вокруг, а особенно в лагере противника, всегда полезно, не так ли? А тем более когда собираешься возвращаться к своим!
– Вы, без сомнения, правы, но в моём положении проявлять любопытство было опасно, а потом, то, что происходит в Дальневосточной так называемой республике, и без того достаточно понятно.
– И что же?
Разговор и тон Лычёва начали раздражать Адельберга, однако его надо было довести до конца, и не было никаких резонов входить в контры на первых же шагах, тем более что теперь было уже приблизительно ясно, к чему ведёт атаман.
– Сергей Афанасьевич! Советам в самое ближайшее время надо, первое, разобраться с нами! Я надеюсь, вы понимаете, о чём я говорю! А дальше, если это им удастся, оглядеться вокруг и начать строить новое государство – более сильное, чем было у нас…
– И какие у них для этого имеются возможности?
– Это вопрос непростой, и вряд ли сейчас кто-то сможет дать на него правдивый ответ. Это будет зависеть от многих причин, в том числе и от нас с вами.
– Поясните!
– Вероятно, борьба большевиков за своё господство на этом не закончилась!
– Ну что ж! Я думаю, вы правы! – с прояснившимся лицом сказал атаман. – Об этом я и хотел с вами поговорить.
– Весь внимание!
– Господин полковник, как видите, и мы тут сложа руки не сидим!
Адельберг согласно кивнул, вспомнив вопрос Лычёва о его работе в благовещенском статотделе.
– Я со своими казаками обеспечиваю весь прикордон по Амуру от Сахаляна и до Хабаровска. Есть силы, оружие, амуниция, налажено снабжение, есть поддержка союзников. Здесь у нас тихо, но только здесь и сейчас. А там, – сказал Лычёв и махнул рукой в неопределённом направлении, – в районе Владивостока, там всё только должно начаться. Кстати, все остатки армии Владимира Оскаровича, – каппелевцы, как они себя называют, стоят в Приморье, и вот-вот… Я не знаю, что вас держало в Советах, но, если вы хотите поспеть к событиям, вам надо поторопиться…
При упоминании о союзниках Адельберг неприязненно поёжился.
– Мне известно, Александр Петрович, что вы сопровождали эшелон с золотом, кстати, какова его судьба? Может быть, мы знаем не всё?
Адельберг внимательно посмотрел на Лычёва.
– Мой вопрос вызван тем, – продолжил тот, – что при всех достатках, которые у нас имеются, средств не хватает… Но самое главное не это. Нам не хватает опытных офицеров. Слишком великой оказалась убыль офицерского корпуса на фронтах и в Ледяном походе. Таких, как мы с вами, единицы. У меня много храбрых и мужественных офицеров, но они только умеют лихо рубиться, то есть имеют боевую закалку, и мало у кого из них хорошие знания, особенно по разведывательной части. – Лычёв замолчал и испытующе посмотрел на Адельберга.
– И что вы предлагаете? – спросил тот.
– Я думаю, вы должны догадываться, что на вас рассчитывают не только как на опытного боевого офицера, но и как на специалиста в делах разведки. Хотя, если есть желание, можете взять пару сотен моих казаков и пройтись по «красным тылам», особенно в тех местах, которые вы хорошо знаете!
– Ваше высокопревосходительство! Сергей Афанасьевич, – после некоторой паузы сказал Адельберг, – я догадывался, что мне ещё будет предложено послужить, и это справедливо! Однако сейчас я имею единственное намерение – добраться в Харбин к семье, а после этого можно будет о чём-то разговаривать. Пока это всё, что я могу вам ответить!
– А что всё-таки сталось с вашим литерным эшелоном?
– Это надо спросить у чехов.
– Сколько же там было ценностей?
– Несколько ящиков со слитками, по-моему четыре, и три саквояжа с другими ценностями. У меня не было полной описи имущества, была только расписка в получении под охрану.
– А в каких числах вас перехватили чехи? Или арестовали!
– Ваше высокопревосходительство, это допрос? – Адельберг приготовился встать.
– Конечно нет, господин полковник, однако обстоятельства, согласитесь, любопытные, тем более что после 5 февраля 1920 года вас, барон, никто не видел до самого вашего прибытия несколько недель назад в Благовещенск, да ещё и с поддельными документами.
Понимая, что его участие в разговоре с атаманом далее бессмысленно, Адельберг вытащил хронометр и открыл крышку.
– Какая любопытная вещица, – неожиданно заинтересовался Лычёв, – знакомая!
Адельберг удивлённо посмотрел на него.
– Я видел уже такой редкий хронометр. И знаете у кого?
– У кого?
– У его высокопревосходительства генерала Мартынова.
– Евгения Ивановича? При каких обстоятельствах?
– При известных! В 1910 году, когда он принимал округ, я был ему представлен как призёр окружных скачек.
– Кажется, припоминаю! Вы тогда были сотником…
– 1-го казачьего полка на восточной линии!
– И они вам памятны?
– Они памятны всем, кто принимал участие в ристалищах. Он лично по этому хронометру засекал время.
