Поскольку прежнего жениха она никогда не видела, то и потери не ощущала.
Жаль ей было расставаться лишь с подарком – драгоценным ожерельем. Но это было необходимо.
Князь Воислав ударил по рукам с Дивиславом, а Вальгард передал Гостомыслу упрятанное в льняной мешочек ожерелье и напутствовал так:
– Передай это Ульву и скажи: я не могу держать у себя то, что он купил столь дорогой ценой. Он все поймет.
Киев, восьмой год после смерти Олега Вещего
Глядя на Ингвара, сына Ульва – Ингоря Улебовича, как его здесь называли, – никто не подумал бы, что когда-то он прибыл в Киев в качестве заложника.
Его привезли робким, щуплым рыженьким мальчиком, оторванным от родных и всего знакомого. Забросили в далекие страны, к чужим людям в сопровождении воспитателя, отцовского хирдмана по имени Свенгельд.
Двенадцать лет спустя это был уверенный в себе мужчина и воин, имеющий на счету два удачных похода – на деревлян и на уличей. В первом из них истинное руководство, конечно, брал на себя Свенгельд. Но успех обеспечивает удача вождя – и этой удачи у четырнадцатилетнего тогда Ингвара, потомка легендарного Харальда Боезуба, оказалось в достатке.
Он только что вернулся из похода в низовья Днепра на тиверцев и уличей, который продолжался почти три года.
Несмотря на то что Пересечен, где сидел старший уличский князь Драгобой, пришлось осаждать целых три года, Ингвар мог гордиться успехом похода. Еще сам Олег Вещий пытался покорить эти земли, но был вынужден отступить под натиском угров. Докончив то, что намеревался совершить Вещий, Ингвар из мальчика превратился в мужчину – в глазах дружины, киевских нарочитых мужей и всего полянского племени.
И в своих собственных.
Теперь его называли уже «князь Ингорь», хотя пока он не владел ничем, кроме своей дружины. Собственные кмети из варягов, смеясь, называли его «морским конунгом на суше».
Подчинение земель уличей и тиверцев, что лежали вдоль Буга, Днестра и Прута, обеспечивало киевским князьям прямой выход к Греческому морю: вдоль этого участка морского побережья пролегал путь в Царьград. Если бы Олег Вещий мог встать из кургана и посмотреть, как разрастается, будто тесто, Русская земля – те владения, которые он когда-то принял жалкими данниками хазар, – он был бы доволен своими преемниками.
У Ингвара захватывало дух при мысли, как широко раскинулись по миру владения союзных и близких ему родов: от Хакона ярла, родича отца, что сидел в Ладоге близ Варяжского моря, до Киева и побережья Греческого моря.
Вот только между этими концами великого торгового пути еще засело разное мелкое княжье, завидующее чужим успехам…
Но сейчас Ингвару не хотелось об этом думать.
Стояла осень; Свенгельд пока еще оставался с частью дружины в Пересечене, а Ингвар вернулся домой, в Киев, собирать урожай дедней и новой славы.
Даже за эти три года Киев изменился.
– Посмотри! – Мистина придержал коня и показал плетью. – Помнишь, мы на этом пустыре в «русь и хазар» играли, а теперь тут кто-то, вон какой двор выстроил!
– Да я уж наигрался, – буркнул Ингвар. – Три года без передыху…
– Хоромы знатные! – добавил Мистина с оттенком небрежной зависти. – Изба, и хлев, и клеть, и погреба – небось торговый гость какой поставился.
Они выехали вдвоем прокатиться и посмотреть, что изменилось за время их отсутствия. Казалось бы, три года – небольшой срок для поселения, которое стоит здесь уже веков пять и помнит битвы Сварога со Змеем Горынычем. Однако в прежнее время была заселена лишь вершина Киевой горы и кое-какие урочища внизу. Зато при жизни последних двух поколений Киев рос поистине как на дрожжах: при Олеге Вещем поселение на днепровских кручах избавилось от власти хазар, более того, сюда стала поступать дань из соседних земель.
– Теперь не то еще будет! – Мистина хмыкнул и шутливо толкнул Ингвара в плечо. – Да ты и сам можешь уже себе двор взгородить – посильнее этого! Не думал, а? Хозяйку приведешь… Теперь все девки твои!
– Да ну! – Ингвар поморщился и отмахнулся. – Себе хозяек ищи…
– А что, я дело говорю! – не отставал оживившийся Мистина. – Не будешь же и дальше в отроках у Олега сидеть! Ты теперь – не репа с ушами, ты – воевода, победитель, князь! Верно говорю! Хочешь, сегодня же с Олегом разговор заведем? И пусть невесту тебе ищет, где знает сам, хоть Солнцеву деву! Раз уж его родичи тебя так с прежней подвели…
– Да пусть ее леший берет! – выругался Ингвар. – И тебя вместе с нею!
Хлестнув коня, он помчался вдоль ряда дворов, спускаясь к Подолу.
Совсем недавно, казалось, он был почти пуст, а теперь на верхних уступах склона – нижний каждую весну заливался Днепром – теснились соломенные крыши. Внизу толпились у причалов всевозможные лодьи, от крупных торговых, вмещавших по два-три десятка человек, до простых рыбацких долбленок.
Мистина, ничуть не обиженный, со смехом поскакал за ним. Его вообще сложно было обидеть. «Я не обижаюсь, я сразу убиваю», – говорил он.
Мистина приходился родным сыном воеводе Свенгельду. Он был на пару лет старше Ингвара, они выросли вместе. Однако трудно было найти в дружине других двух столь же непохожих людей. И если из встречных один знал этих парней, а другой нет, то когда первый толкал другого локтем и говорил: «Смотри, княжич Ингорь едет!» – то другой, кланяясь, непременно смотрел на Мистину, едва замечая его спутника.
Мистина был на голову выше Ингоря (он вообще был самым высоким парнем в дружине), широк в плечах, с длинными руками и ногами. Длинные густые светло-русые волосы он расчесывал нечасто, а просто убирал назад и связывал в неровный хвост. Продолговатое лицо с довольно правильными грубоватыми чертами выдавало в нем уроженца Северных стран; дерзкие серые глаза придавали ему опасный вид. На людей он смотрел снисходительно-насмешливо, и хотя держался, как правило, дружелюбно и мог быть очень учтив, чувствовалось, что стать ему другом нелегко. Едва ли он хоть кого-нибудь на самом деле пускал в свое сердце; будучи всегда окружен людьми, он, казалось, вполне довольствуется дружбой с самим собой.
Умный, деловитый, толковый, распорядительный, притягательный и уверенный, он, несомненно, должен был далеко пойти.
Ингвар же рядом с ним почти терялся. Ниже ростом, хотя довольно коренастый и крепкий, с рыжеватыми волосами и неровно лежащей клочковатой юной бородкой, с грубоватым обыкновенным лицом, он по части вежества и красноречия сильно уступал сыну своего воспитателя. Хорошо он себя чувствовал только в походе или в гриде среди дружины. И впрямь казалось, что судьба совершила ошибку, именно ему позволив родиться в семье конунга. Не лишенный способностей, он почти не умел себя показать нигде, кроме как в схватке. Вот робким его никто бы не назвал: он был отважен, решителен, самолюбив, с детства привык к мысли, что должен защищать свои права и достоинство во враждебном окружении, и всегда готов был ринуться в драку.
Ничто не давалось ему легко, но зато он научился самому главному – упорству.
Мистина вскоре догнал его, они неспешно поехали рядом – мимо Подола, вдоль ручья.
Вдоль тропы теснились избушки и дворики за плетнями; собаки лаяли на двух всадников, припустил во все копытца поросенок, мальчишки бежали за конями, встречные кланялись. Двое отроков в замаранных серых рубашках тащили волокушу с глиной – накопали в овраге, где все жители брали глину для лепки посуды. За двориками вздымался поросший кустами крутой берег горы; построек на вершине отсюда не было видно.
А впереди расстилался Днепр, на котором даже крупные лодьи казались соринками. Он был одного цвета с небом и почти такой же ширины; взгляд невольно убегал вниз по течению, туда, где река и небеса сливались воедино.
Волхов, на котором Ингвар родился и провел раннее детство, тоже был священной рекой – он утекал на тот свет, и в тех краях это ощущалось очень ясно. У Волхова было свое небо, откуда он брал исток – серая, хмурая гладь озера Ильмень. На Волхове тоже случались ясные дни, когда вода его делалась насыщенно-синей, но и тогда не закрывал очей грозный бог Ящер, не смолкал едва слышный суровый шепот…
А Днепр тек в ярко-голубую вышину, обиталище солнечных богов. И ниоткуда, кроме как с киевских гор, это не было так хорошо видно!
Ингвар был уверен, что именно поэтому Олег Вещий выбрал сей городок, который в то время мало чем иным мог похвалиться. А вовсе не из-за греческих паволок, чудских куниц, баварской соли и угорских жеребцов.
– Я бы на твоем месте только об этом и думал, – добавил Мистина некоторое время спустя, будто их беседа и не прерывалась. – Все это, – он обвел плетью и причалы, и лодьи, и избушки среди зелени, – ну, пусть не все, но заметная доля, существует сейчас благодаря тебе, твоей отваге и удаче. И Олегу пришла пора с тобой поделиться.
