разрушил нашу репутацию. Ты будешь таким лапочкой, если уведешь его отсюда, а я поищу машину.
Он пожимает мне руку.
— Конечно. Пошли, дружище, — говорит он Питеру и уводит его в фойе.
Прежде чем уйти, я хочу сделать одну вещь. Я обвожу взглядом зал в поисках Дианы. Куда она делась? Часы пробили всего лишь час, так рано прием покидают только гости в возрасте. Я не знаю, когда мне удастся увидеть ее в следующий раз, и я хочу поговорить с ней с глазу на глаз, без Мосли. Возможно, даже извиниться за «Потасовку», из-за которой Мосли навсегда запретил мне появляться там, где будет он, и в их с Дианой доме. Несмотря на наши разногласия, я не хочу терять сестру навсегда. Мне и так слишком одиноко.
Глава двадцать шестая
ДИАНА
12–23 июля 1935 года
Суррей, Англия
Диана выскальзывает из Черкли-корта, едва заканчивается их беседа с лордом Бивербруком и Уинстоном. Она запрыгивает в свой «вуазен» и хвалит себя за предусмотрительность: она поехала сама за рулем и попросила прислугу припарковать машину на подъездной дорожке у дома, чтобы легко сбежать. По правде говоря, она рада, что неожиданно жесткий разговор с Уинстоном о Гитлере, Юнити и евреях закончен, но сбежала она не из-за него. У нее назначено свидание с М.
Взглянув на свои наручные часы, она понимает, что выехала позже, чем планировала. Они с М договорились провести вместе в городе две ночи, прежде чем он с детьми уедет на летние каникулы в Италию. Она намерена сделать эти вечера незабываемыми, потому что хотя она и присоединится к их отдыху на вилле Реннеллов на мысе Позиллипо в Неаполе во вторую неделю каникул, всю первую неделю он будет там наедине со своей бывшей невесткой. Диана хочет затмить Бабá как своими политическими умениями, так и постельными.
Она мчится по проселочным дорогам Суррея, вот уже показался город, Диана с облегчением выдыхает. Между Белгрейв-сквер и Кадоган-плейс пять дорог сходятся в один опасный перекресток, она сбрасывает скорость, маневрируя в удивительно плотном для этого позднего часа потоке машин. Вдруг на перекресток из ниоткуда выскакивает огромный черный «роллс-ройс» и врезается прямо в ее автомобиль. Ее руки упускают руль, машина вылетает с полосы, ее крутит, а потом выбрасывает с дороги в кювет.
Время замедляется. Она слышит ужасный хруст и чувствует, что летит внутри автомобиля, но словно сама по себе, и воздух стал вязким, как вода. Машина падает на гравийное дно придорожного рва мягко, как на подушку — так кажется Диане, глаза ее закрываются, и она будто уплывает куда-то.
Но ненадолго. Чьи-то руки поднимают ее, вырывая из сна, и уносят прочь. Она слышит шепот голосов, какая-то женщина, заикаясь, говорит: «Н-не смотри на нее, дорогая. Кошмар, что у нее с лицом».
Диана внезапно ощущает тепло в своих волосах и на щеке. Титаническим усилием подняв руку, она касается одним пальцем своего лица. Липкая субстанция, шершавая от крошечных камешков, стекает с ее лба, покрывая щеки и нос. «Что бы это могло быть?» — думает она и снова проваливается в забытье.
Когда она просыпается, свет ослепляет так, что она инстинктивно закрывает глаза. Ресница за ресницей она разлепляет веки снова, понимая, это не яркие лучи средиземноморского солнца, как она надеялась, а слепящая белизна обстановки вокруг, пронзительный верхний искусственный свет. Она в больнице.
Она тянется к своему лицу, смутно припоминая теплую влагу, которую там ощущала. Была ли это кровь? Вместо плавных изгибов скул и изящного патрицианского носа она чувствует грубые шрамы, глубокие раны и слои бинтов, она кричит.
Монахини в рясах вбегают в ее палату, и Диана понимает, что это церковная больница.
— Ну, ну, дорогая. Скоро приедут ваши родные. — Монахиня с одутловатым лицом похлопывает ее по руке.
Диана может думать только об М. Он будет переживать, почему она не приехала.
— Можно мне телефон, пожалуйста? Мне нужно позвонить, — говорит она или пытается сказать. Кажется, разборчиво получилось сказать лишь одно слово — «телефон».
— Тише, дорогая, — отвечает добрая монахиня, и снова похлопывает Диану по плечу. — Вам нельзя волноваться. Уверена, ваша семья позаботится о вас. Вам надо отдохнуть после этой ужасной аварии.
Диана протестует, но быстро выдыхается и на нее снова опускается тьма. Так проходит день, то есть она думает, что это один очень сумрачный день с краткими проблесками, когда она приходит в сознание и видит попеременно Мулю, Пулю, Дебо, Тома и Нэнси. Но не М. Никогда М.
И затем внезапно она совершенно приходит в себя. Резко садится на кровати, замечает дремлющего рядом в кресле отца.
— Пуля, — шепчет она неожиданно беззащитному, скрюченному старику. — Пуля! Что случилось?
Он распахивает глаза, улыбается: — Рад, что ты вернулась, дорогая.
— Где же я была? — спрашивает она полушутя. Она пытается улыбнуться, но от усилия по ее лицу разливается боль. Она оставляет эту попытку.
— С чего начать рассказ? — спрашивает он, тоже шутливо, потирая глаза и прогоняя сон. — Попробую так: все началось с ужасной автокатастрофы. Понадобились две операции, чтобы восстановить твое прекрасное лицо. И благодаря поддержке и щедрости лорда Мойна…
Какое, черт возьми, отношение лорд Мойн имеет к ее лечению?
Она перебивает: — Отец Брайана?
— Да, он бросил все силы, чтобы собрать Шалтая-Болтая обратно, и настоял, чтобы за это взялся лучший хирург в Лондоне, доктор из Новой Зеландии Говард Джиллис. И слава богу, что он так встревожился: теперь врачи говорят, что ты выйдешь из этой больницы такой же красавицей, как и до аварии. Вряд ли это удалось бы, если бы остались грубые широкие швы.
Она вздыхает с облегчением. — Я в неоплатном долгу перед ним.
Пуля кивает, и новые вопросы начинают роиться в ее голове. Он сказал, что она перенесла две операции? Она не помнит ни одной из них, ей кажется, что она попала в больницу вчера вечером. Или, возможно, день или два назад.
— Давно я здесь? — спрашивает она.
— Дней десять. Нет, — он задумывается, — одиннадцать, если считать день, когда тебя привезли.
— Одиннадцать дней? — Она в шоке.
— Да. Если ты беспокоишься о Джонатане и Десмонде, не переживай, пожалуйста. Они у Брайана, разумеется, с няней, и мы с Мулей навещаем их. Мы не хотели, чтобы они видели тебя в таком состоянии, поэтому не приводили их сюда.
Она любит своих мальчиков, но уверена, что Брайан и няня отлично заботятся о Джонатане и Десмонде. Нет, не из-за них она встревожена:
— А что с М?
Отец напрягается. Он никогда даже не пытался скрывать свою неприязнь к М, он не может простить Мосли, что тот разрушил брак Дианы.
— Так что
