Хану доложили, что весь двор заполнен людьми: они раздирают себе головы и распевают зикиры. Ибрагим–хан бросил взгляд на Вагифа. Тот постарался выразить на своем лице полное безучастие. Хан послал узнать, что нужно этим людям, но никто ничего не мог объяснить. Душераздирающие вопли по–прежнему проникали в комнату.
— Взглянуть, что там такое… — предложил Вагиф, заметив, что хан не остался равнодушным.
Они вышли на веранду. Люди в белых саванах раздирали себе крючьями головы, выкрикивая слова зикиров. Жутко было глядеть на эти залитые кровью белые саваны. С появлением хана вопли стали еще громче, еще пронзительней. Звуки зикиров, срывающиеся с окровавленных губ, видимо, растрогали хана.
— Ахунд, ты ученый человек, — дрожащим голосом произнес он, обернувшись к Вагифу. — Объясни мне, что это значит!
— Хан, да пошлет тебе долголетие аллах, ради имама Гусейна, погибшего в Кербеле от руки злодеев!.. — голос Вагифа прервался, он прижал к глазам платок.
— О чем они просят? — тихо спросил хан.
— Сегодня должны быть приведены в исполнение твои приговоры… Но ты не можешь не смилостивиться!.. Ради имама Гусейна!
— Ахунд, — сказал хан, и слезы полились ему на бороду. — Ты знаешь, я не хочу греха!..
Ибрагим–хан был набожным человеком, Вагиф знал, что делал.
— Люди! — свесившись через перила, обрадованно закричал он. — Хан милует осужденных! Ради имама Гусейна! Идите по домам и молите аллаха, чтоб даровал хану здоровье и долголетие…
— Да пошлет ему аллах здоровье! Да сохранит его аллах всемогущий!
Голоса, славящие хана, слились в оглушительный гул…
Вагиф снова приподнял чашку и достал из–под нее кольцо.
— Ну вот, Мирза Алимамед. Мне сегодня везет!
Слуга взял поднос и стал расставлять на нем чашки.
От движения воздуха огонек заколебался и несколько раз лизнул свечу, расплавляя сало.
— Еще бы! — с улыбкой отозвался Мирза Алимамед. — в чем тебе не везет? Даже в государственных делах — успех!
— Что ты имеешь в виду? — поинтересовался Вагиф.
— Все твои начинания всегда достигают цели.
Чашки были расставлены снова. Вагиф с усмешкой взглянул на Мирзу Алимамеда.
— Что дашь, если снова мой верх?
— Что хочешь!
Вагиф поднял чашку — под ним лежало кольцо.
— Ну, это уже чересчур! — воскликнул пораженный Мирза Алимамед.
Вагиф рассмеялся.
— А тебе не кажется, что некоторые ханы довольно часто допускают в своих поступках это самое «чересчур»?
Мирза Алимамед с опаской взглянул на Вагифа. Тот кончив игру, взял со стоящего перед камином низкого столика несколько сушеных плодов тутовника, съел и пододвигаясь к камину, возле которого грел руки Мирза Алимамед, негромко произнес:
— Посмотрим, какие новости доставит Муса — Солтан. Когда он в первый раз вернулся из России, вести были добрые.
— И теперь будут добрые.
— Как знать… — Вагиф задумался. — Примут ли они наши условия? Я написал, что мы согласны принять покровительство России при условии сохранения ханского трона. Поймут ли они, в чем тут дело? И согласятся ли?
— А если не согласятся, что мы теряем?
— Ничего, разумеется. Но нам нужно время. Нужно выждать, посмотреть, как будут разворачиваться события. Продвижение русских на Кавказ весьма обеспокоило и Иран и Турцию. Знаешь, что пишет Сулейман–паша? Русские в Тифлисе — это огонь, который сожжет вас всех. Как тебе это кажется — убедительно? — Вагиф вдруг улыбнулся.
— Ты что смеешься? — Алимамед удивленно взглянул на друга. — Смешное вспомнил?
— Нет! Мне вдруг пришла в голову мысль: в кои–то веки удается нам побыть наедине, но мы и тут не можем спастись от этих нудных разговоров!.. Ведь во всем ханстве ты единственный человек, с которым можно посидеть, потолковать, излить душу… — Вагиф помолчал. — А все–таки правильная эта пословица: «От чрезмерного усердия только чарыки рвутся». Зря хлопочем. Конечно наши старания не бесплодны, и когда–нибудь мы достигнем цели. Но очень уж она далека!.. Жизнь — это река, поток… Что мы с тобой против этого потока? Ханы дерутся, хватают друг друга за глотку. Ради власти ни готовы на все: брат убивает брата, отец — сына! Они выкалывают друг другу глаза, рушат селения, губят тысячи людей, и все ради прихоти того или другого повелителя!.. Сил нет глядеть! Сердце ноет, ноет, и ничем не заглушишь, не утишишь проклятую эту боль!.. Знаешь что, давай пошлем за Кязымом! Очень занятный человек! Может, развлечет немножко!..
Вагиф велел слуге тотчас отправить нукера за Кязымом.
— К добру ли? — спросил Кязым, появляясь в дверях. Он был встревожен — слуга Вагифа поднял его с постели.
— Только к добру! — приветливо отозвался Вагиф. — Проходи, располагайся, как дома!
Кязым сел. Взглянул на угощение: сушеные плоды тутовника, очищенные орехи.
— Отведай! — предложил ему Вагиф.
Кязым засмеялся.
— Как нахичеванскую дыню есть, небось не вспомнил! На орехи зовешь!.. Знаешь, что не по зубам мне!
Вагиф попытался что–то сказать, но Кязым прервал его, у него уже готова была присказка:
— Однажды Молла Насреддин увидел во сне, будто деньги даром раздают. Всех оделили и ему дали, только всем светлые деньги, а ему почему–то черные! Обиделся Молла, крик поднял. Даже проснулся от своего крика.
Глядит — в руках–то пусто. Закрыл опять глаза: «Ладно, пускай будут черные, давайте!» Так и я, давай хоть орехи!
Он взял с блюда несколько ореховых ядрышек и бросил в рот. Вытирая платком слезы, Вагиф глядел на Кязыма — ждал от него новых веселых историй. А тот мял беззубыми челюстями ядрышки, пытаясь разжевать
— Что, братец, — усмехнулся Вагиф, — сломалась твоя мельница?!.
— Да как же ей не сломаться–то: за свой век столько ячменя челюстями перемолол, что, как услышу на улице «Тоггуш!»[55], враз останавливаюсь.
— Ну, Кязым, — воскликнул восхищенный Вагиф, — и впрямь нет тебе равного в острословии! Теперь, как начнет хан понапрасну гневаться, отправляйся во дворец! Большие дары получишь!
Кязым, опустив голову, смущенно потер руки.
— Спасибо на добром слове, только мы, ахунд, люди простые, нам дворцы ни к чему. Знаешь, небось пословицу: «Кто с ханом бахчу засевает, у того урожай со спины снимают»?
Мирзе Алимамеду, человеку осторожному и осмотрительному, не по себе стало от подобных вольностей, и он поспешил переменить тему.
— Смотри, ахунд, — Мирза Алимамед кивнул на догоревший камин, — огонь–то, кажется, хочет нас предать!..
— Ничего, с этим мы справимся!
Вагиф крикнул слугу, приказал подбросить в камин дров и сменить догоравшие свечи.
— И скажи, пусть халвы приготовят! — попросил Вагиф. — Посидим еще — ночь длинна!..
— Ты сказал «халва», и мне сразу случай один вспомнился, — с усмешкой начал Кязым. — Я тогда молодой еще был, в Иране воевал. Возле Ахара в плен попал. Пригнали нас в Ахар, меня одному хану продали в нукеры… Важный хан был, из самих Джаванширов!
— Выходит, у вас родство!.. — усмехнулся Вагиф.
— Да уж выходит… Вообще–то он вроде меня: не больно за богатством гнался. Как говорится, «пускай брюхо пусто, лишь бы забот не густо». Небольшое именьице у него было, тем и жил, в войны особо не ввязывался. Пуще всего на свете любил он занятных людей — все добро свое на них перевел. И нукеров себе выбирал повеселее, позабавнее. Вот раз поднимается он по лестнице, а я — за ним следом. Взял да прямо на лестнице и пощекотал ему ногу. Обернулся он, глядит гневно, а я ему: «Прости, хан, ради аллаха, я ведь думал, это ханум!..» Расхохотался он: «А ты, — говорит, весельчак, мне это нравится! Откуда родом–то будешь?» — «Из Карабаха». «Это почему же он так называется?» — «А потому, — говорю, — что мы все снегом скрепляем: ведут люди меж собой счет, обязательно на снегу пишут, чтоб крепче морозом скрепило». Усмехнулся хан: «Ну что ж, считай, что твою сегодняшнюю проделку я тоже на снегу записал. Иди!» Я сошел было с лестницы, и окликнул его: «Хан, а хан! Не понял я: мою судьбу ты написал черным, или на снегу мою вину?»[56]. Усмехнулся хан, только эта его усмешка мне уже не понравилась, струхнул я. Какой–никакой, а хан, перечить ему не положено; разгневается, так и голову отрубить может. А он вдруг как закричит: «Убирайся, не то халву будут есть на твоих поминках!» — «Я бы рад убраться, хан, да ворота заперты!» Рассмеялся он, посветлел лицом: «Ты, говорит, видно, большой забавник! Ладно, проси у меня что хочешь, только уходи с глаз долой!» «Раз такое дело, — говорю, — отпусти меня. Вели через Аракс переправить, на родину вернусь! Подумал, подумал хан — и согласился. Даже денег на дорогу дал».
— Выходит, не по вкусу ему пришлись твои штучки, хоть он и любитель! — Вагиф улыбнулся.
