— Скажи, что ты не веришь в Христа! — крикнул Блотульф.
Страх перевесил в священнике все остальное. Жара в кузнице была невыносимой, ему казалось, что он испечется заживо. Мысли, молитвы — все выгорало в этом пекле, испаряясь, словно пот с кожи, перемешивалось с дымом, тонуло в гудении пламени. Одна-единственная мысль оставалась у него в голове: мысль о холодном, чистом воздухе, что был по ту сторону двери.
— Отпусти меня! — крикнул он. — Я не верю в Христа!
Блотульф презрительно усмехнулся.
— Я так и думал, — сказал он. — Но, прежде чем ты уйдешь, ты должен узнать, что если бы твоя вера в Бога была бы достаточно сильной для того, чтобы вытерпеть, когда тебе слегка подпалят шкуру, я бы тоже поверил в Него. И я бы вышел отсюда вместе с тобой.
С этими словами он отворил дверь и выпустил священника, после чего снова запер дверь.
И священник принялся кататься по траве, чтобы затушить на себе пламя.
Он в точности не помнил, что делал после этого. Он полагает, что ушел в лес, закрыв руками уши, чтобы не слышать страшных звуков пожара.
Закончив свой рассказ, он расплакался, как ребенок.
— Я изменил своему призванию, изменил своему Богу, — рыдая, говорил он. — И чего стоит теперь та жалкая жизнь, которая у меня осталась?
Некоторое время Кальв молча смотрел на него.
— Вспомни про святого Петра, о котором ты говорил, рассказывая об Англии, — сухо заметил он под конец. — Ему тоже пришлось отречься от Бога, прежде чем стать ему ровней…
Из Свейи через леса пробирался пешком один человек. Босой, с непокрытой головой, он был одет в рясу из грубой материи, перепоясанную веревкой.
В усадьбах Инндалена люди удивлялись, что он странствует в одиночку: на дорогах было далеко не безопасно, повсюду рыскали разбойники и те, что были вне закона, так что люди обычно брали себе попутчиков. Но по его одежде и манере говорить было ясно, что это священник.
Некоторые пытались выведать у него, куда он держит путь, но от него мало чего можно было добиться. Он отвечал только, что направляется на покаяние.
Достигнув Вердалена, он направился в сторону Лексдалсваннета, вдоль западного берега фьорда. Добравшись до Сема, он снова повернул в глубь фьорда, к Стейнкьеру.
И возле полуразвалившихся домов старой усадьбы ярла Свейна его странствия, наконец, закончились. Остановившись, он принялся смотреть через фьорд в сторону Эгга.
Потом повернулся и вошел в церковь. Осторожно открыв дверь, он медленно пошел к алтарю, упал на колени и принялся молиться.
Священник Энунд снова вернулся в Стейнкьер.
Через некоторое время он вышел из церкви и направился на пристань. Пристань была на другом берегу руки, и паромщику понадобилось немало времени, чтобы переправить туда тяжелую лодку. Священник был очень удивлен, увидев, что паромщик был тот же самый, что и во времена ярла.
Сам же паромщик не сразу узнал его. И только когда они переправились на другую сторону, он неуверенно спросил:
— Ты не священник Энунд?
— Да, — ответил Энунд. Но когда лодка причалила и паромщик хотел упасть перед ним на колени, он спокойно и решительно поднял его.
— Не вводи меня в соблазн, Торбьёрн! — сказал он и добавил: — Если хочешь оказать мне услугу, расскажи, что произошло в этих местах за последние десять лет.
Сев на камень на берегу реки, он принялся слушать рассказ паромщика.
— Значит, Сигрид дочь Турира все еще живет в Эгга, — задумчиво произнес он, когда Торбьёрн закончил свой рассказ. — И сыновья Эльвира тоже…
— Этим летом здесь остался только младший из них, — сказал Торбьёрн. — Оба старшие в походе.
— Спасибо тебе! — сказал священник, вставая и направляясь в сторону Эгга. Он пошел нижней дорогой, мимо высокого каменного забора, окружавшего усадьбу Хеггин. На холме он остановился и оглядел долину. Потом медленно побрел дальше, ощущая в душе мир, неведомый ему все эти годы, что он странствовал по свету.
Добравшись до Эгга, он остановился перед новой церковью. Там, недалеко друг от друга, стояли два надгробных камня — они стояли с тех самых времен, когда там был языческий храм, и он узнал остатки старинного храма, превращенного в церковную галерею.
Подойдя к входной двери, он открыл ее и замер, стоя на пороге: высоко на хорах висело изображение святого, в котором он узнал Эльвира.
Перед алтарем стоял на коленях какой-то человек, такой же священник, как и он сам, и Энунд подошел и стал на колени рядом с ним.
Тот вздрогнул и быстро взглянул на него, потом еще ниже наклонил голову, продолжая бормотать молитвы. И когда он встал, Энунд тоже поднялся, и они бок о бок направились к выходу.
Когда они вышли из церкви, Энунд сказал, что раньше был здесь священником.
Тот опять посмотрел на него, и в его взгляде было глубокое почтение.
— Я отказался от своего предназначения, — пояснил Энунд, — и Господь в конце концов дал мне понять, какой тяжкий грех я совершил, изменив своим прихожанам. Поэтому я и вернулся назад, и я полагаю, что Его воля заключается в том, чтобы я остался тут.
— Ты изменил своему призванию? — воскликнул низкорослый священник, словно перед ним была великая загадка. — Но разве ты не тот священник Энунд, которого люди называют святым?
— Священник Энунд — это я, но святым я никогда не был. И если люди и называют меня так, то это проделки дьявола, желающего завести их в тупик, а меня совратить.
— Меня зовут Йон, — сказал другой. — Последние пять лет я был священником в Эгга. В округе было два священника, но священник Освальд умер год назад после падения с лошади. С тех пор я здесь один. В стране не хватает священников, и епископу некого было послать на его место. Я же… — он запнулся и опустил голову. — Я не очень способный священник, хотя и прилагал к этому немало усилий, и в течение этого года я не справляюсь со своими обязанностями. Так что ты послан мне самим небом. Но тебе придется съездить в Каупанг и переговорить с епископом.
— В какой еще Каупанг[11]? — спросил Энунд.
— Это торговое местечко недалеко от Нидароса, — пояснил священник Йон, — король останавливается там, посещая эти края, а у епископа Гримкелля там двор, в котором он живет в промежутках между поездками.
Энунд кивнул, они пожали друг другу руки, после чего вместе направились в Эгга.
Когда они пришли, Сигрид была во дворе. Она что-то выговаривала одной из служанок. Девушка плакала, но Сигрид была неумолима; она даже не заметила, что во двор вошли священники.
— Я могу еще понять, что ты споткнулась в погребе и что сушеная рыба выпала у тебя из рук, — сказала она, — но то, что ты не собрала рыбу, всю до одной, этого я понять не могу! Хотя могла догадаться, что одна рыба упала в чан, где бродит пиво. И если бы ты сразу вытащила рыбу, пиво, возможно, было бы спасено. Теперь же его осталось только вылить…
Девушка шмыгнула носом, священник Йон кашлянул, и Сигрид повернулась к ним.
— Жалко выливать пиво, — осторожно заметил он. — Может быть, оно еще пригодится во время поста…
— Можешь идти, — сказала Сигрид служанке; внезапно у нее пропало желание отчитывать ее. Только теперь она заметила священника, пришедшего вместе с Йоном, и лицо его показалось ей знакомым.
— Ты не узнаешь меня, Сигрид? — спросил он.
Она шагнула вперед и протянула ему обе руки.
— Думаю, я узнаю тебя, Энунд! — сказала она. Но от ее взора не скрылось, что годы оставили на его лице след: глубокие морщины, поседевшие волосы.
Священник Энунд остался во Внутреннем Трондхейме. Вскоре после своего прибытия он отправился в Каупанг, и ему повезло: епископ был в это время в городе и с радостью принял его.
Но Энунд не захотел жить в Эгга, когда вернулся назад. Он привел в порядок один из домов в усадьбе Стейнкьер и поселился в нем. И человек по имени Рут переселился к нему вместе со своей женой, чтобы вести хозяйство.
В первые годы после бегства ярла из страны хозяйство в Стейнкьере было запущено. Но когда в Эгга прибыл Кальв, он стал, по приказу конунга, использовать луга и пашни. Постепенно дома в усадьбе снова заселялись.
В первое время народ толпами валил к Энунду: и те, кто когда-то принадлежал к его маленькому приходу, и те, кто был в то время еще язычником.
Он разговаривал со всеми; утешал их, сурово осуждал, предостерегал. Но если кто-то намекал на его святость, он сухо замечал, что подобные мысли внушены дьяволом и являются греховными.
Он опять вернулся к своей старой привычке бродить по окрестностям и беседовать с людьми. И теперь его с радостью принимали даже там, где раньше для него были закрыты двери. Но вскоре он понял, что должен принять предложение Кальва взять у него лошадь. Теперь приход был не таким маленьким, как раньше; и объехать его можно было только верхом на коне.
Первое время Сигрид ждала, что Энунд попросит ее переговорить с глазу на глаз.
