Но главное, подтвердилось, что Питтак действительно уже отправил к Гив’е впереди своего войска карательный отряд, чтобы в темноте обойти посты иврим на утёсе Снэ. Карательный отряд был так многочислен, что растянулся от михмасского лагеря до этих постов пожилых охранников. Большинство карателей составляли новобранцы, не имевшие боевого опыта, зато торопившихся отправить домой побольше добра из Кнаана. И пока их командиры носились с палками вдоль растянувшегося строя, каратели потихоньку воровали у стражников их добро, собранное в пещере. Незадолго до появления двух иври на утёсе там произошла драка между карателями и стражниками из-за эфраимской рабыни. Драку с трудом прекратили.
Йонатан и Рыжий понимали, что возвращаться обратно им нельзя. Во-первых, спускаться в темноте по отвесной скале было слишком опасно. Во-вторых, на Снэ они придут не раньше, чем к утру, а за это время каратели могут уже пройти к Гив’е, если только их не заметит со своего поста Авинадав.
Что же делать?
– Давай, – шепнул Йонатан оруженосцу, – я на минуту покажусь охране. Если позовут к себе – это будет знаком, что Господь отдал филистимлян в наши руки. А если станут бросать в меня камни – это уже будет знаком нам убираться отсюда поскорее.
Сосчитав до трёх, Йонатан приподнялся так, чтобы сверху не были видны его ножны с мечом. Один из стражников, жаривших на углях мясо, тут же его заметил. Он не удивился и тихонько позвал:
– Иди сюда, иври! Здесь тебя ждёт еда.
Не ответив, Йонатан отполз в сторону, подтянулся на руках и оказался на плато. Стражник, потеряв его из виду, сделал ещё один шаг к краю, и подмётки его сандалий коснулись макушки Иоава. Этого Рыжий стерпеть не смог. Он дёрнул стражника за ноги, и тот, вскрикнув, полетел вниз. Иоав всадил в него нож, вскочил на труп, подпрыгнул и очутился рядом со своим командиром. Йонатан выхватил из костра огромную головню и побежал по плато, пронзая мечом попадавшихся на пути филистимлян и поджигая палатки, повозки, хвосты привязанных к столбам мулов. Следом за ним точно также – в одной руке меч, в другой горящая ветка, – нёсся рыжий оруженосец.
Потом они не могли вспомнить, кто дал оружие иврим, сидевшим в пещере, скорее всего, те подобрали его сами. Но по крикам на иврите, Йонатан и Иоав догадались, кто бежит за ними по охваченному паникой плато.
Каратели и стражники ринулись друг на друга, убивая и сталкивая с обрыва. Часть филистимлян, стоявших на дороге, побежала к утёсу, но большинство, топча упавших и сбрасывая с повозок своих и чужих, кинулась обратно, под защиту земляных валов михмасского лагеря. Командиры, не пытаясь остановить ночную панику, прорывались к Михмасу, прокладывая себе дорогу ударами палок. А за ними неслись, подсвеченные шарами горящих по сторонам дороги кустов, Дагон и Кронос[34], как потом уверяли спасшиеся филистимляне. Кронос был ниже ростом и уже в плечах, в его глаза невозможно было взглянуть, чтобы не испепелиться на месте. Огромные лоскуты пламени раскачивались вдоль перепачканной кровью морды – не иначе, как Кронос на ходу пожирал попавшихся ему карателей. Потом бог споткнулся о дохлого осла и полетел на дорогу, успев запустить факел в удирающих филистимлян. Кронос рычал, ругался и извергал из пасти струи огня. Дагон наклонился над ним, а мимо пробегали с выпученными глазами каратели, воплями предупреждая своих о приближение разъярённых богов.
И был ужас в стане <...> И охранный отряд, и каратели обезумели. И содрогнулась земля, и стала ужасом Божьим.
Глава 10Поднявшись на вершину Белла – самую высокую точку в Гилгале, король, Авнер бен-Нер, и солдаты-иврим в изумлении смотрели на поток факелов, хлынувший в филистимский лагерь. В сплошном гуле, доносившемся оттуда, разобрать что-либо было невозможно. За спиной Шаула высказывались догадки: с тыла по филистимлянам ударили подошедшие ополчения племён иврим Ашера и Звулуна, восстали рабы и даже, что филистимский жертвенник провалился сквозь землю. Воины ждали слова короля.
Шаул вместе со всеми вглядывался в ночную темень и тоже не мог ничего понять. Оруженосец Итай подбежал к нему с поясом, на котором раскачивались ножны с мечом, а другой оруженосец закрепил под затылком у короля застёжки бронзового шлема. Окончательно сосредоточился Шаул, когда почувствовал в руке привычную тяжесть боевого биньяминитского топора.
К королю подбежал запыхавшийся вестовой из дозора – он сидел в кустах возле самого филистимского лагеря.
– Господь лишил их рассудка! – прокричал вестовой. – Они подняли мечи друг на друга – смятение великое! <...>
Увидели стражи Шауловы, что полчище разбито и бежит в разные стороны.
Успокоясь, вестовой стал рассказывать, глотая воду из поднесённого меха.
– У входа в лагерь идёт рубка охраны с карателями, рвущимися к своим палаткам. Охрана пытается их задержать, но подбегают всё новые каратели и напирают на передних.
– Кто же по-твоему их гонит? – недоверчиво спросил Авнер бен-Нер.
– Разглядеть мы не смогли, кажется, вся армия Йонатана с утёса Снэ пошла в атаку. Но, может, в темноте так показалось.
– Пора и нам туда, – глядя на зарево, разгоравшееся в лагере врага, сказал командующий.
– Пора, – Шаул положил правую руку на меч. В левой он держал бронзовый топор. – По-ра!
– За Шаула и Шмуэля! – хрипло закричал Авнер бен-Нер и поднёс ко рту рог.
В холодном воздухе громко и резко прозвучал шофар – сигнал к атаке.
– За Шаула и Шмуэля! – орали воины, несясь вниз к филистимскому лагерю. На бегу они размахивали копьями и мечами, спотыкались, падали, вскакивали и догоняли своих.
Стража ивримского стана едва успела раскидать завал из земли и камней на входе в Гилгал и сама присоединилась к бегущей толпе. Впервые впереди атакующих раскачивался на древке королевский флаг, изготовленный молодыми оруженосцами.
Шаул нёсся вместе со всеми, рубил, крушил, вращал над головой тяжёлым топором, иногда замечая, как рядом с ним оруженосец вскидывает и опускает щит, прикрывая своего короля от пущенной из темноты стрелы или дротика.
Внутри филистимского лагеря было светло и жарко от пылающих палаток и повозок. Сражаясь с выскакивающими отовсюду врагами, король старался видеть, как идёт весь бой, и ликовал, оттого что натиск ивримской армии, уже смявшей охрану лагеря у входных ворот, нарастает. Вдруг он заметил, как под натиском тяжёлой пехоты из Ашдода пятится к земляному валу отряд биньяминитов. У самого вала они побросали щиты и, зажав в обеих руках мечи, орудовали ими, обороняясь от наседавших филистимлян. Шаул налетел сзади на ашдодцев, вращая над головой топором и ухая. При каждом его взмахе несколько филистимлян по обе стороны от короля оказывались на земле с окровавленными головами.
– Хорошо дерётесь, земляки! – прокричал Шаул и, видя, что враги здесь смяты и обращены в бегство, понёсся к другой группе сражающихся. Авнер бен-Нер и оруженосцы ринулись за ним. Вдруг Шаул спохватился: кому же я помог? Баане, Рехаваму? Ведь это же сыновья того самого Римона из рода Берота, о котором сказали, что он перешёл на сторону филистимлян! А теперь, значит, семья вернулась? И неплохо дерётся.
Битва внутри лагеря подходила к концу. Филистимляне бежали во все стороны, одни к воротам, другие карабкались на земляной вал – только бы выбраться из огня. Иврим преследовали врага. В лагере оставалось только человек сто во главе с самим королём Шаулом, остальные гнались за врагом по Аялонской дороге.
Стан горел. Огонь добрался до филистимского жертвенника, и по камням потёк горящий жир. Отовсюду поднимался к небу дым, и солдаты, сражаясь, свободной рукой прикрывали глаза.
– Пит-так! – раздался рёв короля Шаула, и все замерли на месте.
Остановился и высокий человек в середине лагеря.
Длинные седые волосы выбились у него из-под шлема с железным гребнем. Змей был отчеканен на его нагруднике, на щите распласталась свирепая физиономия бога Дагона. В руке Питтак держал железный дротик, летел он недалеко, зато, попав, пробивал тело насквозь. Питтак не участвовал в сражении. Стоя в окружении своих телохранителей, он дротиком указывал, куда следует направить силы. Серен Питтак был спокоен и уверен: и такие бунты довелось ему прекращать в бесчисленных военных лагерях в его жизни, и в таком положении добиваться перелома, а потом и победы.
Вдруг все расступились, и против Питтака оказался гигант с белоснежными волосами, того же возраста, что и филистимлянин. Похоже было, что в азарте боя туземец сошёл с ума: он шёл навстречу серену и кричал: «Питтак!»
Может, это и есть их король! – обрадовался филистимский военачальник. Почти не замахиваясь, он швырнул дротик в туземца, но тот увернулся, и дротик, пролетев мимо, врезался в спину какого-то солдата, не то иври, не то филистимлянина, и тот теперь корчился на земле, захлёбываясь кровью. Питтак смотрел только на приближающегося туземца. Теперь в руке у филистимского военачальника был длинный железный меч, а на всём побережье ни один воин не умел так рубиться на мечах, как серен Питтак. Он проделал в воздухе перед собой такую цепочку молниеносных движений мечом, что замершим на месте солдатам обеих армий показалось, будто тело Питтака обернулось в железо. Эти приёмы вызвали восхищение даже у Авнера бен-Нера. Никогда иврим не видели ничего подобного. Да и что за военный опыт был у них и у их короля! Вот у Питтака...
