— Да. Благодарю вас, святой отец!
Она неловко сжала руку священника и держала ее в своей руке, не выпуская. Долгое время они сидели ничего не говоря. Фредегонда была слишком взволнована для того, чтобы что-то сказать. Горло ее сжималось, в глазах стояли слезы. Она одновременно испытывала смущение и торжествовала. Священник буквально окаменел при мысли, что кто-то может увидеть их: такая близость между служителем Бога и лежавшей в постели женщиной, единственным одеянием которой была ночная рубашка, превосходила всякие границы допустимого. Донесшийся издалека шум шагов дал ему благоприятную возможность убрать руку и слегка отодвинуться от кровати, что он сделал излишне поспешно, не найдя что сказать.
Судя по шороху тканей, бряцанию оружия, перешептываниям и смешкам, к ним направлялась целая толпа. Первым вошел настоящий гигант, в богатой одежде, однако со скрамасаксом у пояса, ничуть не похожим на парадное оружие. Его красная довольная физиономия была хорошо знакома Фредегонде, но она никак не могла вспомнить его имени. Гигант тем временем неожиданно подмигнул ей и тут же снова принял нарочито серьезный вид. Тогда Фредегонда наконец вспомнила — Дезидериус. Волосы и усы галла сейчас были подстрижены по римскому образцу, а одежда не уступала роскошью королевской. Следом за ним вошел человек, которого она никак не ожидала увидеть, хотя и ждала больше чем кого бы то ни было, — Хильперик, окруженный незнакомыми ей мужчинами и женщинами. Его голову охватывал широкий золотой обруч — это была корона его отца Хлотара, — и сам он в это мгновение выглядел таким красивым и благородным, каким был в ее мечтах об их общем королевском жребии. Вокруг него толпились придворные в роскошных нарядах, набившиеся в комнату и дружелюбно смотревшие на нее, — не как на диковинного зверя, а как на свою добрую знакомую, которую они пришли навестить. Все это казалось настолько абсурдным, настолько нереальным, что Фредегонда, проглотив слезы, натужно улыбнулась.
— Дамуазель Фредегонда…
Произнеся эти слова, Хильперик остановился, ожидая, пока все разговоры стихнут. Этих нескольких мгновений молодой женщине хватило только на то, чтобы в полной мере оценить, что означало такое обращение. Так никогда не обратились бы к служанке — лишь к свободной женщине благородного происхождения. И когда она это поняла, король Суассонский продолжил свою речь:
— Дамуазель Фредегонда, я собираюсь при всех воздать должное вашему мужеству. Пусть все, кто здесь находится, будут свидетелями: отныне я — ваш должник и… ваш преданный друг.
На сей раз он наконец-то решился прямо посмотреть на нее. Более того — он ласкал ее взглядом.
— Отныне вы больше не состоите на службе у королевы, — объявил Хильперик и вновь остановился, не спеша продолжать свою фразу, чтобы получше насладиться произведенным эффектом.
Однако результат не оправдал его ожиданий, поскольку Фредегонда все еще не могла прийти в себя, втайне смакуя слово «дамуазель», а также выражение устремленных на нее глаз Хильперика. Остальные слова почти не доносились до ее слуха, и их содержание ничуть ее не волновало. Заметив ее рассеянный вид и, очевидно, испугавшись, что она может снова потерять сознание, король решил сообщить ей, по крайней мере, самую важную для нее новость:
— Вы больше не служанка королевы, ибо это занятие подходит лишь для простолюдинки, но отнюдь не для благородной женщины… Поэтому вы становитесь ее дамой-компаньонкой, и она будет вашей крестной матерью.
С этими словами Хильперик обернулся к капеллану, который смиренно склонил голову при упоминании о предстоящем крещении. Словно в подтверждение слов короля, он осенил себя крестным знамением.
— А теперь я прошу всех удалиться, — обратился Хильперик к придворным. — Королева поручила мне передать на словах послание для нашей возлюбленной фредегонды, которое никто не должен слышать, кроме нее. И вы тоже выйдите, святой отец, прошу вас.
Когда все направились к двери, Фредегонда откинулась на подушки и закрыла глаза — как ей показалось, всего на несколько мгновений. Но когда она снова открыла глаза, Хильперик сидел у изголовья, и на его лице читалось беспокойство.
— Прости меня, — прошептала она дрожащим голосом. — Я не…
— Не говори ничего. Тебе нужно отдохнуть. Целители сказали, что только это и нужно. Покой и отдых. Через день, а может быть, уже и сегодня вечером, тебе можно будет подняться. Ты хочешь есть или пить?
Она кивнула.
— Я пошлю твою служанку за всем, что тебе нужно. Да, — добавил он, видя, что она улыбается, — твою служанку. Не помню, как ее зовут… Ну, неважно. Дай ей любое имя, какое захочешь.
Фредегонда снова улыбнулась, на сей раз через силу. Значит, он говорит о галуазке…
— Спасибо.
— Нет, это я должен благодарить тебя. Теодебер рассказал нам, что ты спасла Хловиса и Мерове несмотря на то, что он сделал…
Фредегонда попыталась немного прояснить воспоминания, словно окутанные туманом. То, что Мерове сделал… Что бы ни рассказал старший, что бы он ни осознал из случившегося — Мерове был ни в чем не виноват, а она конечно же не заслуживала никаких почестей… И тем более — от Хильперика…
— Нет, это не…
— Не говори ничего, — снова остановил ее Хильперик. — Ты спасла детей — это главное. Я бы не вынес, если бы потерял их… И тебя вместе с ними.
Фредегонда закрыла полные слез глаза и попыталась избавиться от чувства неприязни, которое испытывала к самой себе.
— Я думала, — прошептала она, — что ты меня больше не хочешь…
Хильперик улыбнулся и взял ее за руку.
— Это правда, я пытался забыть тебя, но не смог. Однако, я ведь должен чувствовать себя счастливым из-за того, что имею сейчас… Разве я не король? Разве нет у меня сыновей, чтобы наследовать мне? Разве я не богат?
На мгновение он замолчал, но еще прежде, чем Фредегонда успела что-то сказать, он сам ответил на свои вопросы:
— Мое королевство — всего лишь жалкая милостыня, которую мне бросили, как нищему. Я знаю, что старшие братья охотно отрубили бы мне голову, если бы не Зигебер. Но как часто я говорил себе, что предпочел бы смерть такому бесчестью! Я прекрасно вижу, как смотрят на меня Осаний и остальные! Их настоящий повелитель — в Реймсе! Зигебер — вот кто на самом деле король Суассонский! А я — я ничего не значу!
— Неправда! — воскликнула Фредегонда. — У тебя есть преданные люди, которые пойдут за тобой куда угодно. И еще — у тебя есть я.
— Это так… И те несколько часов, в течение которых я не знал, выживешь ли ты, были воистину ужасны… Я хочу, чтобы отныне ты всегда была рядом со мной. Всегда…
Они долго смотрели друг на друга в наступившей тишине. Фредегонда подумала о том, что сейчас Хильперик склонится к ней и поцелует в губы, но он этого не сделал. Она осторожно убрала руку, которую он сжал слишком сильно.
— Тогда уж скорее тебе стоило бы стать моим крестным, а не Одовере, — через силу улыбнувшись, сказала она.
— О нет, только не это!
— Почему?
— Потому что после этого мы не сможем быть любовниками.
И, поскольку Фредегонда при этих словах взглянула на него с удивлением, Хильперик придвинул табурет ближе к изголовью и склонился над ней.
— Капеллан и этот старый святоша Осаний стараются всячески улучшать мое христианское образование, — насмешливым тоном произнес он. — Наверняка они считают, что я недостаточно хороший христианин, чтобы быть хорошим королем… Так или иначе, они мне все уши прожужжали о крещении Хловиса, растолковали смысл всех церемоний, роль крестных отца и матери. Так вот, если я стану твоим крестным отцом, то в глазах Церкви я буду все равно что настоящий отец. И если мы будем спать вместе, это будет считаться кровосмешением.
— Вот как? — Фредегонда лукаво улыбнулась. — Значит, ты собираешься спать со мной?
— Ну уж не сейчас, во всяком случае!
Острая пронизывающая боль заставила Фредегонду мгновенно проснуться. И снова первое, что она увидела, — был испуганный взгляд служанки, сидевшей у изголовья. Ее служанки… С трудом сдерживая готовые сорваться с губ стоны, она прижала к груди перевязанную руку и держала так до тех пор, пока не утихла боль, похожая на то, будто ее пронзают многочисленные кинжалы. И, когда Фредегонда наконец смогла вздохнуть свободно, она принялась рассматривать женщину, которую определили к ней на службу. Выражение круглого лица, лишенного всякой миловидности и каких-либо признаков возраста, сразу поразило ее. Никто никогда не смотрел на нее с таким… таким страхом! Настоящим, безумным страхом, над которым она, наверное, посмеялась бы, если бы не испытывала такую боль. Девица, очевидно, была глупа, но страх, буквально парализовавший ее, вряд ли можно было объяснить только этим.
— Все хорошо, — прошептала Фредегонда. — Я, должно быть, неловко повернулась во сне.
