Павла стояла напротив, она видела душевное борение Ольги, и, когда исчезли строгие складки на переносице, она поняла, что княгиня готова проявить к Григорию милость. Сама же Павла смотрела на Ольгу с пронзительной любовью, и княгине даже стало неловко. «Почему она готова сгореть на костре за меня? Ничего не понимаю». И сказала тихо, почти шепотом:
— Пусть собирается в путь. Распорядись, чтобы коней и сани для него приготовили.
Павла прослезилась. Она торопливо смахнула ладонью слезы и молча покинула опочивальню. А Ольга еще долго была какая‑то рассеянная и дольше обычного занималась с сыном. И не было желания идти к трапезе. Сквозь дымку лет она всматривалась в далекое прошлое, во все, что было связано с Егоршей, и ей показалось, что в ту пору, там, в Изборске, Егорша принес ей много отрадных дней.
И подошло время отъезда. Княгиня Ольга, оставив сына на попечение воеводы Асмуда, взяла с собой Павлу, нескольких бояр и в сопровождении дружины покинула Киев до самой весны…
Княгиня Ольга ехала медленно, в городах останавливалась на несколько дней. Вначале на Белгородской земле, потом на Смоленской и Полоцкой землях она установила места сбора дани, утвердила на них погосты и тиунов к ним приставила. Ольга размерила по землям княжеские ловища разного зверя и пернатой дичи, по рекам — грани лова рыбы. Так же степенно, обстоятельно все исполняя, княгиня уходила все дальше в северные земли и наконец достигла родной Псковщины. Да прежде на несколько дней остановилась в Изборске и даже побывала в деревне Выбутино. Там, на Изборской земле, Ольга впервые за всю поездку близко сошлась с отцом Григорием: они вместе побывали на жальнике и стояли рядом у могил ее и его родителей. Близ могилы князя и княгини Изборских Григорий тихо, но значительно сказал:
— Они не были верующими во Христа, но жили по-христиански. Никогда и никого не обидели, не обделили милосердием и человеколюбием.
Ольга в эти минуты пристально смотрела на Григория, на его обнаженную голову, и не заметила ни одного сивого волоса в густых прядях, не было седых волос ни в бороде, ни в усах. И голубые глаза его были еще по — детски ясные, а на лице лишь две глубокие морщины пролегли от крыльев прямого и красивого носа к кончикам губ. «Надо же, он моложе меня», — мелькнуло у Ольги. И вспыхнуло давно забытое: «Да люб же он мне тоже был. Помню в свои девять весен я вздыхала о нем, Егорше, подушку ласкала, словно это и не подушка, а его лицо. А он? Вижу, вижу! И по сей день любит меня!»
Изборская земля теперь не была удельной. И князя в Изборске не было, а правил городом и уездом посадник Влас, поставленный в свое время князем Игорем. И жил он с семьей в палатах князей Изборских, где родилась Ольга. В первый же день приезда княгини Влас освободил палаты и не появлялся в них, пока княгиня не уехала в Псков. Ольга была благодарна Власу. И все дни пребывания в городе она чувствовала себя дома как в далекую пору детства. Два дня было в доме шумно, потому как Ольга устроила званый пир для всех местных вельмож, торговых людей и мастеров, кои строили ладьи для Игоревой флотилии. На том пиру Ольга проявила к изборцам милость и избавила их еще на три года от дани и повинностей. Изборцы от души крикнули: «Слава великой княгине! Слава нашей матушке!»
Хорошо погостила Ольга в родном Изборске, да пора было ехать в Псков. До него от Изборска рукой подать. Молодой город, поднявшийся на берегах реки Великой, прирастал палатами, крепкими домами, торговыми амбарами по берегу реки. И мост через реку Великую горожане начали строить, да туго с деньгами было. И Ольга выдала из своей казны денег, наказала, чтобы все они были за трачены на возведение моста. Опять же Ольга установила погосты, кои объединяли несколько деревень. Уставы сбора дани зачитала на городском вече, тиунов и приемщиков назначила. С тем и покинула Псков, взяла путь на Новгород, где не была уже лет двадцать.
Новгородцы встретили княгиню Ольгу ласково — все-таки внучка князя Гостомысла. На просторном холме, где было капище богов, горожане устроили в честь великой княгини гулянье, похожее на пир. Новгород был обязан князю Игорю и княгине Ольге многими милостями. Город и земля Новгородская платили стольному граду Киеву дань по своему усмотрению и разумению: сколько рука даст. Да не скупились, и Киев не был в обиде на новгородцев. Не убавились городу милости и после смерти князя Игоря. Княгиня Ольга высоко чтила родной город князя Игоря.
На третий день по приезду великой княгини новгородцы собрались на вече. Да попросили гостью рассказать, какие — такие уставы утверждала Ольга для праведной жизни россиян. Ольга не поскупилась и все рассказала новгородцам об уставах, о дани, оброках и повинностях, о погостах, становищах и ловищах.
И вече единодушно согласилось, что Ольгины уставы хороши и не задушат русичей тягостью, но милосердны.
— Благодарим тебя, великая княгиня, от всей земли русской, — воздал честь Ольге от имени вече новгородский посадник — воевода и боярин Мистиша.
Княгиня Ольга порадовалась доброму слову новгородцев. Уж ежели они, привередливые и вольнолюбивые, признали, что уставы хороши, значит, и вся Русь их примет.
Так оно и было, как показала жизнь.
Ольга же возвращалась в Киев умиротворенная и сердечно расположенная к священнику Григорию. Он в этой поездке немало времени провел в беседах с Ольгой. А во время возвращения в Киев он отметил, что княгиня уже не язычница, что никогда в ней больше не вспыхнет жажда кровной мести, жажда причинять людям боль, приносить горе. Но все это случилось не потому, что Ольга прозрела сама по себе, а по той причине, что Русь простила ей древлянскую трагедию.
«Что ж, придет время, — думал в пути отец Григорий, — и русская православная церковь тоже простит великой княгине многие ее грехи и заблуждения».
Глава тринадцатая
СВЕНЕЛЬД
Уставы и уроки великой княгини Ольги, переустройство державы, посильная дань для народов принесли на Русь мир и покой. Никто и никого не притеснял. В городах на торжищах все ломилось от избытка даров земли, труда смердов. И не было войн, никто не убивал друг друга, не жаждал крови в жертвы идолам Перуна. И по всей Руси жрецы принимали от поклонников Перуну только животных и птицу. И опять‑таки сие случилось благодаря великой княгине. Она запретила бросать на жертвенные камни людей, кто бы они ни были. Даже разбойников и убийц было запрещено приносить в жертву богам. И вот уже какой год на Руси никто не бунтовал, не горели города и селения, разве что от гроз. Русичи мирно занимались охотой, рыбной ловлей, кустарным промыслом, бортничали, бабы вели хозяйство, растили детей.
И словно боясь нарушить мирный труд на Руси, не тревожили ее и внешние враги. На всех рубежах только звери и птицы вольно гуляли с земель кагана или царя, князя или короля на землю великой Руси. Даже дикие кочевники — хазары и печенеги — не совершали налетов на селения руссов. Когда же в той дикой Хазарии кто‑то из воевод или вельмож приходил к кагану с советом идти войною на Русь, каган говорил советчику: «Иди и умри». И воевода или вельможа уходил к себе домой и предавал себя смерти. НиктО из соседей не хотел воевать с великой княгиней Ольгой, мудрейшей из женщин той поры. К ней относились с почтительностью даже императоры Византии.
А в самом Киеве, в княжеских палатах, были, однако, воеводы и вельможи, которые под маской почтительности скрывали черные замыслы. Было так. Воевода Свенельд попросил у княгини Ольги позволения пополнить свою дружину молодыми воинами. Ольга дала Свенельду согласие и волю. Он же не стал искать воинов на Руси, но отправил своих людей собирать вольницу в варяжских землях.
Спустя год вербовщики привели из полуночного края сотен пять отчаянных голов. Свенельд принял их по — отечески, но не рискнул оставить в Киеве или в Вышгороде, но влил в ту часть великокняжеской дружины, коя стояла в Белгороде. Около года молодые варяги служили прилежно, вместе с другими воинами занимались сельским трудом. Еще с Олеговых времен повелось так, что в мирное время дружина занималась земледелием и скотоводством, сама себе добывала прокорм. Но вскоре такая жизнь варяжским воинам наскучила. И заявили они своим сотникам и тысяцким, что их позвали воевать, но не работать в поле иль в хлеву. Сотники и тысяцкие поначалу приструнили вольницу. Но варяги лишь на время утихли. А там вновь, уже большим числом, потребовали от воевод, чтобы те вели их завоевывать чужие земли. «Мечи наши коростой покрылись, боевые кони на коров стали похожи», — кричали они. Когда же их крику не вняли, тайно сбились в ватаги и покинули воинское становище.
Вскоре по Белгородской земле поползли слухи, что в лесных урочищах появились ночные тати, кои выходят на шляхи и грабят торговых людей, нападают на караваны судов по рекам, на обозы в степи. Не брезгуют и у смердов отнять последнее.
