Голос Екатерины дрожал от злобы. Сильная непоколебимой честностью Лефевра, Екатерина Сан-Жень полными пригоршнями кидала правду прямо в лицо нахалкам, проходимцы-мужья которых грабили империю, дожидаясь, пока можно будет изменить императору.
Каролина неаполитанская была смела, да и гордость от сознания, что она королева, еще больше придавала ей храбрости.
– Герцогиня, вероятно, хотела бы вернуть нас к эпохе республиканских добродетелей! – сказала она с презрительным смехом. – О, вот-то были славные времена, когда все говорили друг другу «ты», а человек, слишком часто мывший руки, уже вызывал подозрение!
– Не смейте оскорблять солдат республики! – промолвила Екатерина дрожащим голосом, – они все были героями, как Лефевр! Они сражались не так, как сражаются ваши мужья, ваши любовники, – ради чинов, привилегий, майоратов, ради возможности нажиться за счет народных денег. Солдаты республики сражались, чтобы освободить угнетенный народ, чтобы разбить оковы рабства, прославить Францию и защитить свободу. Те, кто явился после них, сражаются тоже храбро, но их привлекает не сама слава, а то, что она может принести. Они ищут лишь добычи, которая загромождает фургоны кавалеристов, предводительствуемых – правда, с большой отвагой – вашим королем Мюратом. Император не видит, что в тот день, когда войскам придется думать не о наживе, а о том, как защищать родину, когда им придется бороться за опустошенный Эльзас, быть может, даже за Шампань, – все эти славные победители потребуют отдыха. Никто из них не захочет сражаться за отечество ради одной только чести; все потребуют мира, все заголосят, что Франция истощена, что ей необходим отдых. Да, нашему дорогому императору еще придется пожалеть о солдатах республики! Когда в минуту опасности он будет искать вокруг себя друзей, то найдет только мужей королев, которым очень важно будет прежде всего сохранить случайно добытые ими троны!
Каждое слово было пощечиной для смущенных принцесс. Элиза резко встала и сказала Каролине:
– Пойдем отсюда, сестра; мы не умеем разговаривать на одном языке с прачкой, которую слабость нашего брата сделала герцогиней!
Обе они покинули зал с оскорбленным видом и сухим поклоном императрице, которая не могла понять, из-за чего рассердились ее свояченицы.
Фушэ подошел к Екатерине и сказал с легкой улыбкой:
– Вы говорили немножко слишком резко, герцогиня! Ведь я изо всех сил барабанил тревогу на табакерке! Но вы понеслись, и ничего не могло бы остановить вас!
– Не беспокойтесь, господин Фушэ, – спокойно произнесла Екатерина, – я лично расскажу все императору, и когда он узнает, как все это произошло, он только похвалит меня!
22 июня 1807 года Франция торжествовала победу. Лефевр взял Данциг; 14 июня Наполеон нанес поражение русской армии при Фридланде, а Сульт овладел Кенигсбергом.
14 июня была славная годовщина, и суеверный Наполеон назначил генеральное сражение на это чис-бо, бывшее днем Маренго.
Вся русская армия под командой генерала Беннигсена шла на Фридланд, чтобы прикрыть Кенигсберг. Около Фридланда извивается река Аль, на которой было наведено много мостов. Маршал Ланн с 10000 гренадеров и стрелков Удино, с гусарами и драгунами Груши поспешил преградить дорогу русской армии.
В три часа утра был открыт огонь. Дело обещало быть жарким и решительным. Это был натиск всех сил, которыми располагал русский император Александр, обещавший Фридриху Вильгельму попытаться решительным боем спасти Пруссию.
Ланн, у которого было гораздо меньше войск, находился в большой опасности, когда Мортье вывел в бой дивизион Дюша. В этот момент ядром убило лошадь под маршалом Мортье, но судьбой ему не суждено было умереть в этот момент. Ему пришлось встретить смерть не под неприятельским огнем в пылу сражения: много лет спустя, на бульваре Тамполь во время парада национальной гвардии он был поражен насмерть взрывом адской машины Фьекки, покушавшегося на Людовика Филиппа.
Сопротивление, оказанное Ланном, дало Наполеону возможность подойти. Он скакал галопом впереди своего эскорта, сияя доверчивой надеждой, в нетерпении поскорее лично вмешаться в дело и повести войска к победе.
Удино, весь окровавленный, в изорванном мундире, крикнул императору на ходу:
– Поторопитесь, ваше величество! Мои генералы больше не могут выдержать. Но дайте мне только подкрепление, и я прогоню русских ко всем чертям за реку.
Наполеон ответил безмолвным жестом и, остановив лошадь, стал в бинокль рассматривать поле сражения.
День уже клонился к вечеру. Ланн, Мортье, Ней, окружившие императора, советовали отложить продолжение сражения до следующего дня, говоря, что к этому времени по крайней мере можно будет собрать всю армию.
– Нет! – ответил император. – Необходимо продолжить то, что вы начали так хорошо. Не каждый раз удается поймать неприятеля на такой ошибке!
И он стал объяснять внимательно слушавшим маршалам, как он собирался смять русских, не принявших во внимание извилистого русла Аля, которое не позволит им развернуть надлежащим образом свои силы. С поразительной дальновидностью он тут же распорядился занять город Фридланд. Но для успешного выполнения намеченного следовало произвести атаку справа и отбросить русских к реке. Однако для того чтобы выполнить это смелое движение, надо было сначала поручить верному и бесстрашному командиру овладеть мостами, и с этим поручением император обратился к храбрейшему из храбрых, маршалу Нею.
Наполеон резко схватил его за руку и сказал, показывая на Фридланд:
– Вот туда следует идти! Ступайте все прямо и прямо, не оглядываясь ни назад, ни по сторонам! Врежьтесь в эту толпу людей и пушек! Разрушьте мосты! Займите Фридланд во что бы то ни стало! Не заботьтесь о том, что будет происходить справа, слева, сзади. Я останусь около армии, чтобы следить за всем и быть начеку. Ступайте, маршал, и дайте Маренго другую бессмертную годовщину!
Ней отправился в бой с таким энтузиазмом, что император, показывая на него, сказал Мортье:
– Теперь Ней уже не человек, а лев!
В то время как герой, которому было суждено погибнуть от пуль убийц реставрации, шел к мостам, энергично защищаемым русскими, Наполеон собрал своих генералов и с поразительным хладнокровием стал диктовать им свои инструкции из боязни, чтобы в пылу проведения намеченных маневров не были забыты его указания и желания.
Он поместил Нея справа, Виктора – между Неем и Ланном, Мортье – немного спереди, а позади – поляков под командой Домбровского и драгунов Латур-Мобура. Расположенная таким образом французская армия представляла собой внушительную массу в восемьдесят тысяч человек.
Приказание не наступать на левый фланг и ждать, пока русские будут смяты справа, было отлично понято и великолепно выполнено.
Огонь почти смолк. Русские думали, что сражение кончено по крайней мере на этот день. В молчании, которое было похоже на затишье, обыкновенно предшествующее взрыву бури, французская армия располагалась группами по намеченному Наполеоном плану сражения. Сигнал к началу боя должна была дать батарея из двадцати пушек, около которой поместился сам император.
Наполеон хотел дать передохнуть тем, кто держал в своих руках его счастье и славу Франции. Не обращая внимания на нетерпеливые вопросы генералов и выклики солдат, которым хотелось броситься на неприятеля, он спокойно дожидался окончания того обходного движения, которое должно было произойти согласно намеченному им плану, и только тогда дал сигнал.
Ней двинул своих людей вперед. Это было каким-то схождением в геенну огненную. Русская артиллерия расстреливала атакующих, и опустошения, вызываемые огнем, оказались столь значительны, что из колонн вырывались целые ряды сплошь, и пехота дивизиона Биссона остановилась в нерешительности.
Тогда Наполеон приказал генералу Сенармону перенести орудия в упор против русских батарей. Генерал отважно расположил свои орудия под огнем неприятеля, и сражение вновь разгорелось.
Русские, смятые беглым артиллерийским огнем, сами попали в мышеловку, поставленную Наполеоном. Тогда спрятанная в лощине императорская гвардия двинулась со штыками наперевес на русские войска. В страшной резне русские вынуждены были отступить, мосты были разрушены, сожжены, и маршал Ней соединился с генералом Дюпоном среди объятого пламенем Фридланда.
Словно механик, нажимающий на каждый рычаг в определенное для этого время и таким образом управляющий хорошо выверенной машиной, Наполеон приказал двинуть всю армию. Натиск отличался стремительностью и силой. Русская армия в беспорядке отступила под покровом мрака.
Было десять часов вечера; победоносный Наполеон, сойдя с лошади, закусил куском хлеба из пайка, который ему протянул солдат; это было его первой едой за весь день.
