Я уже рѣшилъ уйти съ бала, какъ вдругъ, невдалекѣ отъ себя, увидѣлъ нѣчто совсѣмъ мнѣ незнакомое и меня заинтересовавшее. Это была пара — мужчина подъ руку съ дамой. Онъ… но я сразу даже глазамъ своимъ не повѣрилъ, до такой степени необычна и дика была эта фигура. Человѣкъ довольно высокаго роста, худой, съ длинными руками и ногами, лѣтъ сорока, а можетъ и больше. Гладко выбритое измятое лицо: длинные волосы по плечамъ, сильно вылѣзшіе кругомъ лба и уже, посрединѣ головы, съ значительной плѣшью. Можетъ быть, и даже вѣроятно, человѣкъ этотъ въ молодости былъ красивъ, но, очевидно, безпутная жизнь до времени исказила его, а главное, онъ производилъ впечатлѣніе какой-то маски.
Одѣтъ онъ былъ въ черный фракъ съ длиннѣйшими фалдами; бѣлое гофрированное жабо покрывало всю грудь его, и изъ-подъ рукавовъ фрака, чуть не на четверть аршина, до половины кисти рукъ, болтались такія-же гофрировки. Всѣ его пальцы такъ и сверкали сомнительными брильянтами. По жилету, на двѣ стороны, была выпущена толстая золотая цѣпочка, и цѣлая коллекція брелоковъ такъ и звенѣла при каждомъ его шагѣ. Шелъ онъ необыкновенно гордой и величественной походкой, сложивъ тонкія, безцвѣтныя губы въ презрительную мину, полуопустивъ вѣки выцвѣтшихъ, оловянныхъ глазъ. Вообще вся его фигура, походка, нарядъ представляли смѣсь высокомѣрія, чванства и комизма.
«Что-же это за скоморохъ? — подумалъ я. — Откуда онъ взялся?… Вѣрно какой-нибудь пріѣхавшій давать здѣсь представленія чревовѣщатель, фокусникъ, профессоръ бѣлой магіи»…
Но я мгновенно совсѣмъ забылъ о немъ, взглянувъ на его спутницу. Эта была очень молоденькая женщина, самое большое лѣтъ девятнадцати. Противуположность ея съ тѣмъ, кто велъ ее подъ-руку, поражала своей невѣроятностью. Назвать ее хорошенькой было слишкомъ мало — мнѣ давно не приходилось встрѣчаться съ такимъ симпатичнымъ, милымъ, граціознымъ и изящнымъ созданіемъ. Она ровно ничего не сдѣлала для того, чтобы поднять и оттѣнить свою красоту. Нарядъ ея былъ очень, очень скроменъ. Темное, изъ лѣтней дешевой матеріи платьице, кое-какъ сшитое, могло-бы испортить почти всякую фигуру, но ее — не портило, а напротивъ — только еще болѣе выдѣляло стройность ея таліи, гибкость движеній, прекрасную форму плечъ.
Бѣлокурые густые волосы были скручены въ низкоположенную косу, прикрѣпленную большой черепаховой гребенкой. Ни браслета, ни брошки, — ничего, одна красная ленточка на нѣжной, будто изъ севрскаго фарфора шеѣ, да маленькій букетикъ живыхъ цвѣтовъ у корсажа. И все-же она казалась сказочной Сандрильоной передъ всѣми этими шустрыми дѣвочками и «адамовыми головками», Глаза большіе, голубые, съ длинными рѣсницами и мечтательнымъ, какимъ-то идеальнымъ выраженіемъ.
Я не замѣтилъ въ ней смущенія, неловкости, робости, но чувствовалось въ ней что-то странное, что нельзя было отъ нея оторваться. Однако, всего страннѣе, всего непонятнѣе было то, какимъ образомъ такое созданіе появилось подъ руку съ этимъ скоморохомъ, профессоромъ бѣлой магіи.
Вотъ они прошли мимо меня.
— Ты должна танцовать! — разслышалъ я его хриплый голосъ.
— Зачѣмъ?.. Уволь!.. Зачѣмъ я танцовать стану? — прошептала она, останавливая на его чванномъ, противномъ лицѣ свой чудный взглядъ.
Что-же въ этомъ взглядѣ?.. что это? Неужели любовь?.. Да нѣтъ, быть того не можетъ! А въ голосѣ мольба, и страхъ… почти отчаяніе.
Я забылъ о жарѣ, обо всемъ, слѣдилъ только за ними. Онъ заставилъ-таки ее танцовать, и она кружилась по залѣ то съ однимъ офицеромъ, то съ другимъ. Потомъ произошло что-то странное: я увидѣлъ на лицѣ ея внезапно вспыхнувшую краску, а затѣмъ мертвенную блѣдность. Она подошла къ «чревовѣщателю». Я рядомъ съ ними, явственно слышу — она шепчетъ дрожащимъ голосомъ:
— Громко, вѣдь… всѣ слышали… она сказала, что съ такими какъ мы нельзя быть въ одной комнатѣ… Уведи меня… я не могу больше…
— Когда я, наконецъ, отучу тебя отъ этихъ пошлостей! — отвѣчаетъ онъ раздраженнымъ полушопотомъ. — Ты пойми, мы должны быть выше всего этого!
Но выраженіе ея лица такъ было краснорѣчиво, вся она такъ трепетала, что онъ все-же сдался. Онъ взялъ ее подъ-руку и направился къ выходу изъ залы.
Я послѣдовалъ за ними.
Ночь была душная и совсѣмъ темная. Нѣсколько жалкихъ фонарей, поставленныхъ въ паркѣ на громадномъ разстояніи другъ отъ друга, были зажжены, очевидно, съ цѣлью раздражать больныхъ и здоровыхъ. Эти фонари наглядно указывали на то, что гдѣ-нибудь, въ какомъ-нибудь благоустроенномъ паркѣ, свѣтло, и люди не принуждены подвигаться среди кромѣшнаго мрака, рискуя на каждомъ шагу свалиться въ оврагъ, выколоть глазъ какимъ-нибудь сучкомъ, и вообще свернуть себѣ шею. Но я хорошо изучилъ всѣ дорожки парка, да и до дому было недалеко.
Не въ такомъ, однако, положеніи оказались «чревовѣщатель» и его спутница. Они медленно двигались передо мною, останавливаясь на каждомъ шагу и соображая. Вотъ онъ споткнулся, чуть не упалъ и крикнулъ:
— Однако, чортъ возьми, этакъ мы живыми до дому не доберемся!.. Да и гдѣ домъ, куда теперь?.. И спросить-то не у кого!
Я, конечно, рѣшилъ придти имъ на помощь.
— А вы въ чьемъ домѣ живете? — спросилъ я.
Онъ назвалъ домъ.
— И я тамъ живу, — сказалъ я. — Идите за мною.
Путешествіе наше было окончено, хотя и медленно, но благополучно. Мы добрались до освѣщеннаго корридора и, когда я остановился у своей двери, оказалось, что «чревовѣщатель», мой ближайшій сосѣдъ. Комнаты наши рядомъ и отдѣляются только тонкой стѣною. Тогда я сообразилъ, что утромъ кто-то перебрался въ это, до сегодня незанятое, помѣщеніе и что я уже слышалъ, возвратясь съ утренней прогулки, хриплый и недовольный голосъ новаго сосѣда.
— Такъ и вы тутъ! — съ необычайной важностью выпрямляясь передо мною, въ то время какъ его спутница проскользнула въ двери, произнесъ онъ. — Ваша фамилія?
Я назвалъ себя.
— Та-акъ-съ!.. — протянулъ онъ. — Ну, а меня… вы, конечно, знаете?
Я даже смутился, откуда и какимъ образомъ я могъ знать его?
— Нѣтъ, до сегодня я не имѣлъ удовольствія васъ видѣть, — сказалъ я, стараясь не улыбнуться.
— Странно, я — Лидинъ-Славскій…
Невозможно выразить ту важность, съ какою онъ произнесъ эту фамилію. Ну, совсѣмъ какъ-бы онъ мнѣ сказалъ: «я Бисмаркъ», или, по меньшей мѣрѣ, «Фердинандъ Кобургскій».
«Лидинъ-Славскій?! что это такое?.. — соображалъ я. — Дѣланное имя… вѣрно, актерское прозвище». Лидинъ-Славскій — какъ-будто я что-то такое слышалъ, но что именно, не могъ вспомнить. Однако, я видѣлъ ясно, что если признаюсь въ своемъ невѣжествѣ, то создамъ себѣ въ немъ непримиримаго врага, а мнѣ этого, хотя-бы ради его спутницы, не хотѣлось.
— А, очень пріятно! — проговорилъ я.
Онъ покровительственно пожалъ мнѣ руку.
— Такъ вы меня никогда не видали, ни въ одной изъ моихъ ролей? — повидимому, съ очень искреннимъ, изумленіемъ вдругъ воскликнулъ онъ.
Теперь я вспомнилъ. Да, конечно, Лидинъ-Славскій, это провинціальный драматическій акторъ, имя котораго еще недавно попалось мнѣ въ какой-то газеткѣ.
— Я живу въ Петербургѣ,- постарался я извиниться. Но и это не вышло.
— Да я игралъ и въ Петербургѣ… въ «Клубѣ взаимнаго вспоможенія»… шекспировскія и шиллеровскія роли, — объявилъ онъ. — По, можетъ быть, вы искусствомъ не интересуетесь?
— Напротивъ, я очень люблю театръ.
— Пріятно слышать. Такъ вотъ что, сосѣдъ: теперь еще не поздно, зайдите ко мнѣ, побесѣдуемъ, разопьемъ бутылку; я привезъ съ собою недурное вино…
Благосклонность послышалась въ его голосѣ.
Я хотѣлъ сказать, что мнѣ пора спать, что я лѣчусь и вина не пью, но я вспомнилъ прелестное и загадочное лицо его спутницы, и вмѣстѣ съ нимъ вошелъ въ его комнату. Это была такая же комната, какъ и моя. Въ ней никого не оказалось. Та, ради которой я вошелъ сюда, ушла въ помѣщеніе рядомъ, бывшее очевидно спальней, и полузатворила за собою дверь, предварительно, однако, зажегши на столѣ двѣ свѣчки.
Лидинъ-Славскій оглядѣлся, тряхнулъ головою и крикнулъ:
— Софи, гдѣ ты? поди сюда, да принеси намъ бутылку вина и два стакана. Садитесь… — величественно указалъ онъ мнѣ на кресло возлѣ стола.
У порога спальни показалась Софи. Она была блѣдна, тѣнь неудовольствія легла между ея сдвинувшимися тонкими бровями, сказалась въ уныломъ и въ то-же время строгомъ, на мгновеніе остановившемся на мнѣ, взглядѣ.
Лидинъ-Славскій небрежно произнесъ мою фамилію и прибавилъ:
— Это моя жена, рожденная… — онъ назвалъ одну изъ очень извѣстныхъ старыхъ русскихъ фамилій.
Я поклонился. Она кивнула головою, скрылась и черезъ мгновеніе принесла и поставила на столъ бутылку и два стакана.
— Извините, ужасно голова болитъ, я лягу, — проговорила она своимъ нѣжнымъ голоскомъ, полувзглянувъ на меня, и исчезла, Дверь за нею заперлась.
