Собственно то же самое было у Франции с Испанией в 1598-1610 годах.
Итак, как ситуация выглядела со стороны Франции?
Франция находилась в тисках между австрийскими и испанскими Габсбургами. Войска Габсбургов угрожали Бургундии, Нормандии, Лотарингии, Гиени и Гаскони, средиземноморскому побережью, Лангедоку. Со времен Филиппа Красивого Франция потеряла Фландрию и Франш-Конте, часть Бургундии, королевства Беарн с Памплоной, во времена Франциска I была выдавлена из Миланского герцогства и части Генуэзской Ривьеры, лишилась альпийских перевалов и была беззащитна вторжению больших армий.
Как то же самое выглядело со стороны Испании?
Связь испанских провинций во Фландрии с метрополией могла осуществляться двумя путями — северным путем, по морю, но там на 1600-й год хозяйничали английские, голландские и французские каперы, и южным путем — побережье Испании-балеарские острова-Сардиния-Генуя-Милан-Рейн-Фландрия.
Ко времени царствования Филиппа III от северного пути почти отказались — там шли жесткие морские схватки (читатели "Неизвестной войны" это хорошо знают), и оставался южный путь, где краеугольным камнем были Генуя, Милан и Швейцария.
И вот 2 мая 1598 года Франция и Испания подписывают Вервенский мир, который восстанавливает статус-кво обеих держав по результатам соглашения в Като-Камбрези (1559): Франция отказывается от своих позиций в Италии (отказывается от притязаний на Савойю, Пьемонт, Милан и т.д.), зато сохраняет за собой Кале, захваченный испанцами в 1597-м, а так же лотарингские крепости Туль, Мец и Верден.
Но уже в 1600 году Генрих IV и его маршал Ледигьер проводят молниеносную операцию в Савойе, в результате которых захватывают крепости Ла-Бресс, Бюже и Вальроме, запирающие стратегическую позицию — Арвский мост, который находится всего в дневном переходе от швейцарских перевалов. Таким образом Генрих держит переход испанских войск по Швейцарии за горло — может ударить в любой момент, и теперь любая логистическая операция перехода через Швейцарию превращается в операцию военную.
Далее Генрих ведет переговоры со швейцарскими католическими кантонами. Предмет переговоров — беспрепятственный проход французских или союзных войск через их территорию. 29 января 1602 года 11 из 13 кантонов подписывают такое соглашение с Францией.
Так же Генрих решил проложить путь, которым нонеча воспользовался белорусский "батька" Лукашенко, поставляя в Россию "белорусские устрицы и мидии" — покупая в Голландии промышленные товары он продает их Испании, выдавая за французские. Филипп, узнав об этом, вводит на все французские товары 30-процентную пошлину, в ответ Франция вводит санкции... тьфу,запрещает экспорт французского зерна в Испанию, а причем для испанцев французское зерно на 1603-й год составляет 30 процентов от импорта.
Генрих засылает своих доверенных лиц к испанским морискам, и призывает их поднять восстание, обещая снабдить пушками, ружьями, порохом, и даже прислать свой воинский контингент.
За это, согласно соглашению, мориски выставят против испанского короля 80 тысяч солдат и передадут в руки французского короля три города (в том числе обязательно один портовый). Раскрыл этот заговор испанцам никто иной, как английский король Яков I, можете представить лицо испанского посла, узнавшего, что творится у короля под носом.
Наконец в 1608-м Генриху удалось перекрыть для испанцев часть швейцарских перевалов Граубюндена и Вальтелины.
Ну а если еще вспомнить, что Беарнец всячески пытался отговорить голландцев от перемирия с испанцами, а когда его все-таки заключили (9 апреля 1609 года) — развязал проблему Юлих-Клеве, и угрожал захватить Люксембург (в этом случае французы становились на Нижнем Рейне и опять-таки перекрывали "дорогу во Фландрию" испанцам) и готовился начать войну.
Если вы думаете, что испанцы сидели сложа руки — то конечно же ошибаетесь. 1602-й год — заговор Бирона, планирующий убийство Генриха, объявление Людовика XIII бастардом, и передачу прав на корону Бальзаку д'Антрагу — сыну Карла IX и Марии Туше.
Дальше больше.
Филипп, используя бежавших к нему лигистов, вообще предлагает объявить салический закон анахронизмом и возвести на трон Клару-Изабеллу-Евгению — дочь Филиппа II Испанского и Елизаветы Валуа, самой что ни на есть прямой внучки Генриха II Французского.
Ну и наконец Конде, принц крови, который тоже имел права на французский престол в случае смерти Генриха и объявления будущего Людовика XIII бастардом (а это было вполне возможно, если признать развод с королевой Марго незаконным).
Во всех этих случаях речь шла ТОЛЬКО О ФИЗИЧЕСКОМ УСТРАНЕНИИ Генриха IV, поэтому политическую версию сбрасывать со счетов нельзя никак, и признать ее второй по значимости, после версии с фанатиком-одиночкой.
Незапланированное отступление. Битва при Кутра[2]
Итак, гугеноты начали отход, заманивая противника в ловушку. Роялисты неоднократно пытались навязать бой, но всякий раз безуспешно. Последний шанс принудить воинство Генриха Наваррского к сражению, пока оно не ушло вглубь Гиени, представился, когда гугеноты оказались в месте слияния рек Иль и Дронна, неподалеку от городка Кутра. Времени, чтобы переправиться на другой берег и продолжить бег к югу, уже не оставалось, и Генрих решил принять бой. Здесь на небольшой равнине размером менее чем километр на километр 20 октября 1587 года и состоялось первое победоносное для гугенотов сражение. По иронии судьбы противник навязал Генриху Наваррскому победу, от которой тот так стремился убежать.
Жуайез и Беарнец, полководцы, стоившие друг друга, заняли позиции перед боем. Протестанты разместили свою артиллерию на возвышении, доминировавшем над равниной. Их левый фланг упирался в берег Дронны, а правый — в лесок, на опушке которого окопались стрелки с аркебузами. Три эскадрона оставались в резерве позади артиллерии. Центральный корпус выстроился в форме полумесяца, чтобы проще было осуществлять маневр по окружению противника. Тактическим новшеством было то, что между эскадронами конницы разместились аркебузиры. Если войско гугенотов составляли главным образом испытанные в боях воины, то Жуайез привел с собой новобранцев, отважных молодых дворян, горевших желанием сразиться с еретиками, но не имевших военной подготовки и вырядившихся так, словно они собрались не на войну, а на увеселительную прогулку. Уже в ходе сражения выяснилось, что и диспозиция королевского войска была менее удачной, чем у гугенотов.
Перед боем Генрих Наваррский обратился к своему воинству с речью, призывая победить или умереть во славу Господа. Отдельные слова нашлись у него для кузенов, Конде и Суассона, вместе с которыми он впервые шел в сражение: «Помните, что вы Бурбоны по крови! С нами Бог! А я докажу, что достоин быть старшим в роду!» Принц Конде откликнулся: «Младшие тоже покажут свою доблесть!» Затем по обычаю протестантов последовали общая молитва и пение псалмов. Воинство Жуайеза, следившее за происходящим в лагере противника, отпускало по этому поводу презрительные шуточки и уже предвкушало скорую победу. Однако дело обернулось иначе. Залпы удачно расположенной артиллерии гугенотов внесли смятение в ряды королевской кавалерии. Несмотря на это, она продолжила стремительную атаку и даже потеснила авангард противника, но вскоре натолкнулась на непреодолимую преграду — резервные эскадроны. Тем временем аркебузиры Беарнца своими выстрелами наносили противнику страшный урон. Длинные копья, которыми были вооружены королевские всадники, в образовавшейся сумятице были совершенно бесполезны и лишь затрудняли их движение. Вслед за кавалерией дрогнула и инфантерия роялистов. Жуайез личным вмешательством пытался восстановить порядок в своем обратившемся в бегство войске, но все было тщетно. Генрих Наваррский по своему обыкновению не отсиживался в безопасном месте, геройствуя в самой гуще сражающихся. Своим белым, издалека видимым султаном на шляпе он словно вызывал огонь на себя, не позволяя, чтобы кто-то прикрывал его. «Расступитесь! — кричал он. — Не заслоняйте меня! Я хочу, чтобы меня видели!» Вопреки логике и здравому смыслу, каким-то необъяснимым чудом он остался цел и невредим, не получив ни ушиба, ни царапины — и даже подошву на его сапоге на сей раз не оторвала вражеская пуля. Воистину Провидение хранило его до поры до времени. Меньше повезло Жуайезу. Этот королевский любимчик, ненавистный для многих «миньон», уже понявший, что сражение проиграно, был сражен пулей, не успев сдаться в плен. Рассказывали, что его последними словами были: «Могли бы получить сто тысяч золотых монет выкупа!» Та же участь постигла и его младшего брата Клода де Сен-Совёра.
