все, кроме сочувствия.
Праздник превратился в поминки – еще никогда эль так не горчил.
– Как же быть, мистер Дафти? Без лицензии не заработать сотню рупий, это ж почти пятьдесят долларов серебром. Здесь, в Калькутте, у меня больше года уйдет, чтоб скопить этакую сумму.
Дафти задумчиво почесал большой, похожий на сливу нос и прихлебнул эль.
– Скажите-ка, Рейд, я не ошибаюсь в том, что некогда вы были корабельным плотником?
– Да, сэр, я начинал подмастерьем на балтиморской верфи Гарднера, одной из лучших в мире.
– И как, еще управитесь с молотком и ножовкой?
– Вне всяких сомнений.
– Что ж, для вас, пожалуй, работенка найдется.
Захарий навострил уши. Требовался плотник для обновления плавучего дворца, по суду доставшегося мистеру Бернэму от бывшего расхальского раджи. Сейчас судно было пришвартовано возле калькуттского особняка Бернэмов, но им давно не пользовались, оно обветшало и нуждалось в хорошем ремонте.
– Погодите, речь о том корабле, где в прошлом году раджа угощал нас обедом? – спросил Захарий.
– О том самом. Только сейчас он превратился в развалюху. Пупок развяжешь, чтоб привести его в божеский вид. Давеча миссис Бернэм меня достала – вынь да положь ей молотчика.
– Молодчика? О чем вы, черт возьми?
– А вы все такой же несмышленыш, Рейд? – ухмыльнулся Дафти. – Пора уж маленько освоить наш индийский зуббен. “Молотчиком” здесь называют плотника, ремесленника и всякого работягу. Ну что, возьметесь? Барыш будет хороший – хватит, чтоб расквитаться с долгами.
Захария накрыло волной безмерного облегчения.
– Конечно, возьмусь, мистер Дафти! Располагайте мной!
Он был готов приступить к работе уже завтра, но оказалось, что миссис Бернэм занята подготовкой к отъезду – слабой здоровьем дочке доктора рекомендовали покинуть Калькутту, и она увозила ее в имение своих родителей, что в горном селе Хазарибагх. К тому же общественные обязанности и благие дела поглощали ее время настолько, что мистер Дафти никак не мог с ней поговорить. Наконец ему удалось перехватить миссис Бернэм на лекции недавно приехавшего английского врача, которую она же и устроила.
– О, это был кошмар, мой мальчик, – рассказывал лоцман, отирая взмокший лоб. – Толстозадый лекарь всё нудил и нудил о какой-то жуткой эпидемии. Ну хоть получилось перемолвиться с миссис Бернэм, завтра она примет вас у себя. В десять утра вам удобно?
– О чем речь! Спасибо, мистер Дафти!
Для Ширин Моди тот день начался вполне обычно, и оттого показалось совершенно невероятным, что новость добралась до Бомбея без всяких предвестий и уведомлений. Всю жизнь Ширин придавала огромное значение знакам и предзнаменованиям (муж Бахрам частенько над ней посмеивался и корил за суеверность), но теперь, как ни старалась, не могла припомнить ни единого намека, который можно было бы расценить как пророчество того, что принес тот день.
Нынче к обеду она ждала своих дочерей Шерназ и Бехрозу с их детьми. Пока муж был в Китае, эти еженедельные совместные трапезы, да еще визиты в Храм Огня, стоявший в конце улицы, служили ей главным развлечением.
Ширин обитала в верхнем этаже семейного особняка Мистри, расположенного на Аполло-стрит в одном из самых оживленных бомбейских районов. Главой семьи долгое время был ее отец сет Рустам-джи, знатный корабел. После его смерти семейное дело переняли братья Ширин, которые с женами и детьми занимали нижние этажи. Из замужних наследниц в доме оставалась одна Ширин, сестры же ее, согласно обычаю, перебрались в жилища своих мужей.
Дом Мистри был шумной обителью, день-деньской полнившейся голосами слуг, поваров, нянек и сторожей. Рустам-джи отвел дочери самую тихую часть дома и настоял на том, чтобы после обручения молодые жили под его крышей, поскольку в то время Бахрам был беден и в Бомбее не имел родственных связей. Заботливый отец, сет хотел быть уверен, что после замужества Ширин ни в чем не будет знать недостатка, и в том вполне преуспел, однако превратил молодых супругов в этаких нахлебников семейства.
Бахрам не раз предлагал отделиться, но Ширин возражала, не представляя, как ей одной вести хозяйство во время долгих отлучек мужа в Китай; она не хотела покидать родное гнездо, в котором выросла. Лишь много позже, когда родители умерли, а собственные дочери вышли замуж, Ширин почувствовала себя приживалкой. Не сказать, что домашние держались с ней неласково, напротив, они были чрезвычайно предупредительны, словно с гостьей. Но все, и в первую очередь слуги, прекрасно понимали, что истинные хозяйки в доме ее невестки. Никто не спрашивал мнения Ширин, когда, например, решался вопрос устройства сада на крыше, ее просьбы приготовить экипаж рассматривались в последнюю очередь или вообще забывались, а в склоках челяди всегда доставалось ее лакеям.
Порою Ширин погружалась в то странное одиночество, какое бывает в доме, где слуги числом изрядно превосходят хозяев. Еще и потому она с таким нетерпением ждала еженедельных обедов с дочерьми и внуками и тщательно к ним готовилась: долго составляла меню и выискивала старинные рецепты, следя за тем, чтоб повар снял пробу с того, что получилось.
Нынче Ширин раз-другой наведалась в кухню, надумав добавить в меню дар ни пори, чечевицу с миндалем и фисташками в кляре. С утра она командировала слугу на рынок за нужными ингредиентами. Его не было долго, и вернулся он какой-то странный.
– В чем дело? – спросила Ширин.
Слуга стал что-то мямлить, а потом сказал, что внизу Вико, управляющий Бахрама, разговаривает с ее братьями.
Ширин оторопела. Вико был с хозяином неотлучно, с тех пор как год назад они вместе уехали в Китай. Если управляющий вернулся в Бомбей, то где же Бахрам? И почему Вико встретился с ее братьями, прежде чем повидался с ней? Даже если его выслали вперед по неотложному делу, Бахрам, конечно, передал с ним письмо и подарки.
Ширин растерянно смотрела на слугу: этот человек был при ней много лет, хорошо знал Вико и вряд ли мог ошибиться. Однако она спросила:
– Ты, часом, не обознался?
Слуга с таким видом покачал головой, что у Ширин захолонуло сердце.
– Ступай и скажи Вико, что я хочу его видеть немедленно, – приказала она.
Внимательно оглядев себя, Ширин сообразила, что еще не готова к приему посетителей; кликнув горничную, она поспешила в спальню и распахнула дверцы гардероба. Взгляд ее упал на сари, которое было на ней в день отъезда Бахрама. Дрожащими руками Ширин взяла наряд с полки и приложила к своей исхудалой, угловатой фигуре. Сияние богатого шелка, озарившее комнату, окрасило зеленью продолговатое лицо, большие глаза и седину на висках.
Ширин присела на кровать, вспоминая прошлогодний сентябрь, когда Бахрам отбыл в Кантон. В тот день ее сильно встревожили дурные знаки: ночью мужнин тюрбан свалился на пол, а утром она разбила свой красный свадебный браслет. Эти предзнаменования так ее обеспокоили, что она умоляла мужа отложить отъезд. Но Бахрам сказал, что медлить нельзя, но вот почему – она запамятовала.
Прибежала горничная:
– Звали, биби-джи?
Очнувшись от воспоминаний, Ширин стала одеваться, и тут со двора донеслись громкие голоса. В том не было ничего необычного, но Ширин отчего-то взволновалась и велела служанке сбегать разузнать, в чем там дело. Вернувшись, горничная доложила, что галдели посыльные, которых отправили с сообщением.
– Каким сообщением? Кому?
Этого служанка не знала, и Ширин спросила, поднялся ли Вико.
– Нет, биби-джи. Он все еще внизу, говорит с вашими братьями. Они заперлись в конторе.
– Вот как?
Ширин заставила себя сидеть спокойно, пока горничная расчесывала и укладывала ее лоснящиеся волосы
