Таким все это представало взорам наблюдавших из окон людей, которые подносили к глазам театральные бинокли, чтобы приблизить к себе лица, особенно лица тех, кто как раз выходил из экипажей с гербом на дверце. Люди называют имена, обмениваются репликами, шепотом сообщают интимные тайны…
Вот в открытом экипаже подъезжает венский бургомистр, красавец Луегер, и это означает, что вскоре прибудет…
Да, да, собственной персоной!
С находящейся неподалеку улицы Ров грянул ружейный залп, и военный оркестр на площади заиграл кайзер-марш.
Запряженная восьмеркой липицианских альбиносов, мелкими шажками вытанцовывающих по мостовой и крепко удерживаемых длинными вожжами, укрощающими их темперамент, приближается остекленная, вызолоченная императорская карета, на заднем пурпурном сидении которой восседает его величество император Франц Иосиф I.
На площади в лучах солнца сверкнули выхваченные из ножен сабли гвардейских офицеров, воинские подразделения берут на караул, цилиндры тонут в пучине толпы.
Как только император вышел из кареты и проследовал по ковровой дорожке в сумрачный грот кафедрального собора святого Стефана, к порталу стали подъезжать другие дворцовые экипажи — это приезжали эрцгерцоги, каждому из которых полагалась упряжка из четырех лошадей. Все они в генеральской униформа с широкой орденской лентой через плечо и с орденом Золотого Руна на цепочке вокруг шеи.
Тут интерес зрителей несколько ослабевает, поскольку толпа дипломатического корпуса, военачальников, членов правительства и т. д., и т. д. уже отнюдь не столь занимательна.
И пока внутри собора святого Стефана происходит нечто столь недоступное простым смертным, что это даже не возбуждает их любопытства, зрители начинают готовиться к долгому ожиданию; при этом никто не покидает своего места и каждый старается как можно веселее провести время. Кто взял с собою детей, тому есть чем заняться: ребятишек нужно развлечь, прежде всего показывая на парадные униформы военных, на лошадей гвардейцев, на оркестр, а когда терпение детворы вконец истощается, на смену этой программе приходит завтрак, на который дома ввиду столь раннего ухода времени не было. И это тоже стало традицией, так как опыт показал: еда — самый верный способ помочь детям забыть о том, что у них болят ноги, что им негде посидеть и не на что больше поглядеть. Кто не обременен семейством, мигом налаживает контакт с рядом стоящими, благо недавнее зрелище дало более чем обильную пищу для разговоров.
Но вот наконец-то начинается…
Из главного соборного портала выползает тонкой змейкой вереница сирот из детских приютов. Они идут парами, одетые в темные костюмчики; крепко держатся за руки, идут и поют. Они поют тонкими, неокрепшими голосками, не спуская глаз с фигуры молодого священника, идущего впереди. Направление их пути, теряющегося в узких улочках старого города, обозначено зеленью разбросанной травы, смягчающей шаги по твердой мостовой.
После сирот поток процессии густеет, рассиявшись белизною и золотом, — это идут епископы и аббаты в островерхих скуфьях и с увенчанными завитушкой посохами в руках; следом прелаты и рядовые священники из венских костелов и монастырей; за ними бородатые иерархи греко-католической церкви в выпуклых коронах.
Но все это лишь предвестники, идущие впереди основного, отмеченного особой святостью, ядра торжественной процессии. Из сумрака собора святого Стефана выплывает на солнечный свет пышный парчовый балдахин, под сенью которого архиепископ несет огненно-лучезарную дароносицу. С обеих сторон руки архиепископа поддерживают молодые священнослужители, помогая ему нести тяжелую драгоценную ношу. А вокруг священнослужителей под балдахином многочисленные министранты{[57]} неутомимо размахивают кадилами, словно сизые облачка дыма долженствуют облегчить массивность сверкающего видения. В знак того, что этот символ, святая святых церкви, находится под защитой династии и двора, его эскортируют шеренги марширующих гвардейцев из личной охраны императора.
И только потом, соблюдая надлежащую дистанцию, отдельно ото всех, шествует император в белом маршальском мундире и алых штанах с широкими золотыми лампасами. Он идет с обнаженной головой, в правой руке держа шляпу с плюмажем из зеленых перьев, а левую возложив на эфес сабли!
Он смотрит прямо перед собой, он сосредоточен, он недосягаем, один посреди свободного пространства. Если по прибытии люди на тротуарах и в окнах домов встречали его громкими приветственными возгласами и цветами, то теперь никто в теснящейся толпе зрителей не рискует нарушить тишину, в которой слышатся лишь робкие, нежные голоски министрантских колокольцев.
И лишь на расстоянии нескольких шагов от императора процессия снова вспыхивает красками и золотом военных, дипломатических и чиновничьих униформ. Вслед за многочисленной группой эрцгерцогов появляется нескончаемая вереница генералов — предводителей рыцарских орденов в ниспадающих складками пурпурных и белых мантиях с белыми и черными крестами, министров с золотыми галунами, тайных и имперских советников…
И как всегда, процессия шаг за шагом медленно движется в такт многочисленным военным оркестрам, в звучание которых время от времени врывается грохот ружейной пальбы с улицы Ров; она движется по Каринтскому проспекту, через Новый Рынок к капуцинскому костелу, перед входом в который высится алтарь, — здесь процессия сделает первую остановку, священник прочитает соответствующий пассаж из Евангелия и благословит знатных паломников. Всего в нескольких метрах под мостовым покрытием, там, где остановилась процессия с императором, в цинковых и бронзовых гробах и саркофагах лежат предки Франца Иосифа, а в самом конце длинной череды склепов находится усыпальница, которую распорядился приготовить и отделать для себя сам Франц Иосиф; выложенная белым кафелем, она напоминает скорее мясную лавку, однако вместо соответствующего товара здесь уже помещены гробы с останками единственного сына императора кронпринца Рудольфа и императрицы Элизабет, которых уложили сюда самоубийство и убийство…
И как всегда, из года в год, в урочное время процессия снова приходит в движение, чтобы сделать вторую остановку перед алтарем у дворца Лобковица, где зачитывается следующий отрывок из Евангелия;
третья остановка — перед костелом святого Михаила и последняя — у подножья морового столпа на улице Ров…
…Как всегда, из года в год, как всегда…
Прагер Тагблатт, 18.6.
Во вторник 16 июня ученики второго «Ц» класса пражского Коммерческого училища совершили экскурсию в Конопиште, чтобы осмотреть тамошний парк, доступ в который для широкой публики открыл на несколько дней эрцгерцог Франц Фердинанд. Они осмотрели замок и все достопримечательности обширного парка, вызвавшие у них неподдельное восхищение. Прежде чем они ступили в самую красивую часть парка — в розарий, с руководителем экскурсии учителем Рашнером долго беседовал сам наследник престола, который вместе с супругой как раз совершал прогулку по парку. Наследник расспрашивал об учебном заведении, откуда прибыли экскурсанты, спросил, понравился ли им парк. Он выразил удовлетворение по поводу того, что ученики в восторге от достопримечательностей замка, показал им дорогу к розарию и затем самым радушным образом попрощался с ними. После осмотра ученики-экскурсанты отправились в Жабовржески — одно из самых очаровательных местечек империи. Вечером экскурсанты возвратились из Бекешова в Прагу.
В том же месяце
Новый прибор, предотвращающий
морские катастрофы
Известный изобретатель Хайрем Максим изобрел прибор, благодаря которому любое судно может плыть по морю в полной темноте, ночью и в тумане. Идею прибора Максиму подсказали… летучие мыши. Речь идет о приборе, который состоит из передатчика и приемника и вызывает колебания воздуха наподобие тех, какие производит крыльями летучая мышь. Но вместо ничтожных сил животного в приборе используется двигатель в двести или триста лошадиных сил. Мощные воздушные волны наталкиваются на препятствия, встречающиеся на пути плывущего судна, и, отражаясь, возвращаются назад, улавливаемые приемником. Колебания воздуха прибор Максима вызывает с помощью пара, и таким образом судно как бы чувствует в темноте преграду.
Автомобильные катастрофы
Об автомобильных катастрофах пишет известный будапештский автомобилист Герман Гредель:
«Кто в последнее время следит за хроникой автомобильных происшествий, тот, безусловно, не может не заметить, что число их угрожающе возросло. Виной тому прежде всего несоблюдение правил автомобилевождения. Шоферы покушаются даже на тротуары, предназначенные исключительно для пользования пешеходов, вследствие чего последние перестали чувствовать себя в безопасности. Тут сказываются прежде всего легкомыслие молодости, недостаток опыта, стремление обратить на себя внимание. За руль нынче садятся даже молодые дамы в возрасте шестнадцати-семнадцати лет. Автор предлагает (хотя и рискует этим уронить себя в прекрасных глазах молодых дам), чтобы полиция разрешала водить машину женщинам не моложе двадцати лет. Публика вправе рассчитывать на то, что жизнь пешеходов будет цениться больше, нежели хотя и понятная, но рискованная амбициозность молодых представительниц высшего общества».
