– А он не погубит Вара?
– Возьмем с него клятву именем его бога. Ее ни один иудей не посмеет нарушить.
– Досадно все же, что злейший враг Рима уйдет от возмездия.
– Тебе не все равно, умрет ли он сейчас на кресте, будет сброшен с Тарпейской скалы, утонет в море по дороге или, вылечив Вара, отправится на остров Эскулапа?
...Иуда вздрогнул: на этот остров на реке Тибр римляне отвозят старых и больных рабов и оставляют на произвол судьбы. С Тарпейской же скалы скидывают преступников и вражеских вождей после триумфов...
– А вдруг он опять возьмется за старое и поднимет восстание в Италии или Германии? Не хватало нам нового Спартака!
– До гладиатора-фракийца ему далеко, как до Вечерней звезды. Гавлонит, может быть, великий колдун и воин, но никудышный полководец. И самое главное, он похож на великана Антея – силен только на своей земле. Оторви его от родины, как Геркулес Антея от матери-Геи, и он превратится в обычного раба – врача, звездочета, ученого...
– Ладно, понял. А что насчет Квириния?
– Я не хочу, чтобы он добыл доспехи Актора...
...У римлян эта поговорка означала: приписать себе чужие успехи. Актор – воин из области аврунков в Италии, убитый Турном, который гордился добытым им копьем Актора.
– Каким образом?
– Мы – ты и я – разбили и поймали Иуду, а сей знатный муж, не снимающий пояса на тунике, на Албанской горе наверняка размышлявший над различием между короной «муралис» и короной «валарис», наверняка попытается использовать его для своего триумфа...
..Лишь знаток латинского языка и обычаев мог по достоинству оценить злоязычие Гая, сумевшего спрятать в короткой и с виду совершенно невинной фразе горшок с помоями и вылить его на наместника Сирии. Пояс на тунике у римского гражданина – символ изнеженности. На Албанской горе совершали жертвоприношения перед своим отъездом из Рима полководцы, отправлявшиеся на войну, и проконсулы, назначенные в провинцию. Только последний болван или человек, совершенно далекий от армии, не знал, что награда солдату, первым взобравшемуся на вражеский вал или стену, – корона «му-ралис», тот же самый золотой венок, который только называется по-другому – корона «валарис» и вручается воину, опередившему других при захвате неприятельского лагеря.
– Думаешь, ему могут дать триумф? – всерьез забеспокоился Колоний.
– Курульный нет, а овацию... Сенат может настоять, дабы досадить Августу и нам с тобой. Де-юре главнокомандующим является Квириний. Война выиграна, в битве пало более пяти тысяч врагов...
...В те времена в сражениях погибал один из десяти. Именно поэтому римляне наказывали струсившее воинское подразделение децимацией – казнью каждого десятого, выбиравшегося по жребию. Легионеров ставили перед выбором: пусть твою судьбу решит Марс – и тогда ты падешь с честью, либо Фата, слепая судьба, – и ты умрешь бесславной смертью. Если на поле брани осталось пять тысяч неприятелей, это означало, что побеждена огромная армия или что разгром врага был полным. Оба случая заслуживали триумфа.
– ...Остается только выставить на торжественном шествии живого вражеского предводителя – и все формальности соблюдены. У Вара было все то же самое – и победа, и легион убитых. Но Иуды он не представил и триумфа не удостоился...
– Постой, но ведь Красе не предъявил римскому народу живого или мертвого Спартака, однако получил овацию, хотя, правда, мечтал проехаться по Риму на колеснице, как Помпеи...
– Спартаковцев погибло шестьдесят тысяч, как заявил сам Красе[67]. Кроме того, он действительно спас отечество от величайшей опасности со времен Ганнибала. Но вернемся к Квиринию. Увидев Иуду, он сразу подставит свое лицо для сурьмления...
...В церемонии триумфа триумфатору, принимавшему облик бога дня Юпитера, окрашивали щеки красной краской сурьмой, которая считалась достоянием богов огня и дня...
– А если вожак восстания опять не пойман – не видать проконсулу никаких почестей! Если ты отдашь Иуду Квиринию, то навсегда станешь врагом Вара!
– А если отдам Вару?
– Станешь его другом на всю жизнь...
– И что мне это даст? Прости, что говорю такое о твоем патроне, но мы поклялись беседовать откровенно и честно. Наместник Германии знаменит своей жадностью. Весь Рим говорил, что он приехал в Сирию бедным, а уехал богатым...
– Да, сирийцы постоянно скрипели в его правление, а точнее, это делали их сундуки, из которых вытаскивались денежки. Да и Африку он не нищим покинул. Но мало кто знает, что золото и серебро шли на щедрую помощь друзьям, в том числе Тиберию, который много лет сидел в ссылке на острове Капри...
– И Август не разгневался на него за такую благотворительность?
– Вар – единственный, кто ухитрился сохранить хорошие отношения с обоими. Он потратил немало денег и сил на благо также и Октавия. Помнишь празднование по случаю постройки храма Марса-Мстителя?[68]
– Самое грандиозное зрелище, которое я видел! В цирк напустили воды и устроили там представление, во время которого было убито очень много крокодилов. Народ хвалил императора еще несколько лет спустя за доставленное удовольствие.
– А славить надо было, в первую очередь, моего патрона! Он вспомнил, как полвека назад Эмилий Скаур привез в Рим пять невиданных доселе речных чудовищ, которых демонстрировал в специально вырытом водоеме. Вар на свои деньги купил тридцать шесть нильских крокодилов в Египте, облицевал цирк, запустил туда воду. А потом подарил ящеров и уступил славу устроителя зрелища своему другу и покровителю Августу. А вот как он в свое время отблагодарил Октавия за назначение консулом[69]: отдал много средств и усилий на строительство форума, который теперь зовется Форумом Августа Как видишь, Вар умеет быть благодарным. И я замолвлю за тебя словечко...
– Не забудешь?
– Нет, если ты сообщишь Августу, что я вот уже десять лет его верный слуга. А Вару напиши письмо сам – для пущей уверенности. Сообщи, что даришь Иуду, что не хочешь триумфа Квириния...
– А если наместник Сирии узнает, что его обошли?
– Откуда? Никого из причастных к этой истории здесь не останется. Предателя уничтожим, Сертория и охрану я заберу с собой – это не вызовет удивления, они ведь девять лет слркили моими ликторами. Если вдруг секрет все же вскроется, обвиняй во всем меня. Мол, Гай обманом увез пленника, не сообщив, кто он. Жаловаться сенату, тем более Октавию, Квириний не посмеет: побоится напоминать, что в день битвы он прятался в Антиохии, а не сражался на поле боя...
– Что говорить войску и населению об Иуде?
– То же, что и о Спартаке: погиб, тело не найдено. Поверь, очень скоро в летописях появятся примерно такие строчки: «... во время переписи явился Иуда Галилеянин и увлек за собою довольно народа; но он был убит, и все, которые слушались его, рассыпались...»[70]
– Жаль, все жрецы-предсказатели находились в обозе и были зарезаны евреями! Я бы их спросил насчет твоего предложения. Как важно точно узнать волю богов! Ладно, рискну! «Жребий брошен!» Быть по-твоему, Гай! Зови всех сюда!
Собравшимся в палатке свидетелям разоблачения Гавлонита прокуратор приказал:
– Примипул Серторий! Назначаешься начальником охраны легата Гая, будешь сопровождать его в Германию. С собой возьмешь Иуду, Лонгина, двух велитов, которые первыми встретили лекаря, и всех ликторов – отныне они опять составят церемониальную стражу Гая. Врача отдашь лично наместнику Германии прокуратору Публию Квинтилию Вару, который решит его судьбу. Обращаться с иудеем как с почетным заложником и римским гражданином! Его истинное имя и прошлое – государственная тайна, которую вы не вправе никому раскрывать под страхом смертной казни! Отправишься через Нижнюю Галилею до Птолемаиды, где дождешься легата, который заберет свое имущество в Цезарее, сядет на галеру в Яппе и приплывет за вами...
– Прости, прокуратор, но почему нам нельзя пойти с ним в Цезарею или сразу в Яппу?
– Потому что чем дольше вы будете шататься по Галилее, тем больше шансов, что кто-нибудь еще опознает Гавлонита! Лонгина вернешь сюда с известиями от Вара, он останется у меня на службе. Ты и велиты отныне будете в распоряжении проконсула Германии. На сборы в дорогу – один день, отправляться завтра утром.
– А мои и ликторов пожитки в Цезарее?
– Их привезет на корабль челядь легата Гая. Да, кстати, об Иуде по дороге рассказывать только то, что известно всему войску: врач сей вылечил Лонгина, усыновлен, подрядился целить Вара. Исполняй приказ!
– А что будет со мной, великодушный господин? – осведомился Иоханан.
Колоний выпалил ему в лицо любимую фразу Августа, которой тот обычно отвечал на мольбы о пощаде людей, попавших в проскрипционные списки:
– Ты должен умереть!
У бывшего телохранителя подкосились ноги.
