— Седьмого? — переспросила.
— Да, после демонстрации. Договорюсь и позже скажу куда подходить. А платье у девушек — соседок попрошу. Варя такая же как ты, худенькая. Договорились?
— Хорошо, — улыбнулась.
Вечером Лена долго у зеркала в ванной крутилась, волосы распускала, опять в косу заплетала, лицо пристально разглядывала, и не столько не нравилась себе, сколько все больше не нравилась ей затея, на которую согласилась. Радости от чего-то в груди от нее никакой. Слабый интерес и только, а это неправильно, наверное.
— Ты чего вертишься? — удивилась Вера, ввалившись в душевую за ведром — полы на ночь глядя мыть решила.
Лена, задумчиво глядя на себя в зеркало, поправила волосы у виска и сказала:
— Соображаю насколько хочу личной жизни.
— Ну и? — подперла бока руками девушка.
— Не екает, — констатировала.
— А ты с мужиком-то была? — хмыкнула Вера.
Вопрос Лену в тупик поставил. Села у стены, на подругу уставилась, словно ответы у нее узнать хотела.
— Знаешь, я тут к выводу пришла, что ничего о себе не знаю. Даже эвакуация на Урале — была или нет? Она как строчка в газете — есть, но под ней ничего. А еще взрывы, земля в воздух взлетает и пыль стоит, как туман над озером по утрам. Откуда я могу это знать? А ведь снится. А еще деревня горящая, крики и грязный мокрый пол на стыке со стеной, а на ней надпись: "смерть фашистам. Да будут они прокляты за мученья наших детей!" И люди, Вера, странные люди — в форме — солдаты, офицеры, камуфляж или доходяги в полосатой одежде, как привидения. А еще в гражданской одежде, но с винтовками на плече или «шмайсерами» на груди. Все снится и снится. И смерть, постоянно. Трупы, трупы, искореженные взрывами, остановленные пулями, избитые, покалеченные, повешенные. Кошмары изо дня в день. Я спать боюсь, Вера. Я боюсь проснуться и узнать, что это правда.
Вера вздохнула, с сочувствием глядя на подругу. Присела рядом и, обняв девушку начала гладить по голове, успокаивая:
— Это кошмары и только. Нам всем всякая чертовщина сниться, потому что тяжело. Днем тяжело, ночью тоже. Отвлечься надо, не дома сидеть — на свидания бегать, как должно. А то согнула нас жизнь, вот и гнемся, а надо ее согнуть, поперек пойти, а не принимать, как есть. Бороться и в лучшее верить, вопреки всему.
— Лучшее — что?
— Для каждого свое.
— Для тебя?
"Чтобы Устин вернулся, на миг хоть его увидеть и обнять, а там будь что будет".
Вера встала, в ведро воду наливать начала, спиной к Лене повернувшись, что бы слез навернувшихся она не увидела:
— А для тебя что?
Санина не думала, само вышло:
— Чтобы война не начиналась.
Девушка обернулась, внимательно глянув на нее:
— В сорок первый хочешь?
— Хочу, чтобы в ночь с сорокового на сорок первый начался сразу сорок шестой.
— Паршивый год, — отвернулась. Ведро подхватила. — Лучше на свидание сходи, чем о несбыточном мечтать, — посоветовала и, пол мыть двинулась. А Лена горько усмехнулась, самой себе поражаясь и, пошла к Сереже, задачки помогать решать.
Николай домой поздно пришел — последние штрихи по делу Карпова обсуждал.
В квартиру зашел — Дроздов у порога встречает:
— Привет. От кого на этот раз сбежал?
— Почему сбежал? Очень даже наоборот. Удивительная, умная женщина. Ирина. Лейтенант запаса.
— Здорово. Женишься?
— Это всегда успеется, — усмехнулся.
Николай разделся, в комнату заглянул — никого:
— А Валюха где?
— На свиданье убежала!
— Так и сказала?
— Представь. Суп на плите, я разогрел — голодный был.
— Ладушки. Мне не греть, — прошел в кухню, поставил чайник подогреваться и суп себе налил в тарелку.
— Ноябрьские праздники на носу, выходной светит, — начал Саша издалека.
Николай улыбнулся:
— Издалека заходишь. А прямо?
— Ладно, — хохотнул, руки на столе сложил, на друга посмотрел проникновенно, внушаемо. Санин чуть в лоб ему ложкой за такой взгляд не дал. Ну, клоун!
— У Иры есть подруга, молодая красивая девушка…
— Понял, — кивнул. — Мимо.
И за суп принялся.
— Нет, ты дослушай — девушку зовут Лена.
— Поздравляю, — жевать хлеб принялся.
— Если все будет нормально…
— То вы поженитесь с Ирой, я буду шафером на свадьбе. Не против, свадьба Белозерцева мне понравилась, хочу повторения.
— Слушай, Коля, ты молодой мужик, бабу-то надо в конце концов!
— Бабу тебе надо, а я женщину хочу. И не какую-нибудь, а…
— Мертвую, — кивнул Дрозд и хлеб у друга из-под руки стянул.
— Не мертвую!
— Ну, погибшую!
Санин ложку в суп кинул — аппетит пропал начисто. Глянул зло на Сашку, но чай ему и себе налил. То молча хлеб дожевал, опять вещать начал:
— Собираемся…
— Не у меня.
— Точно. В ресторане чин-чином. Я с Ирой, ты…
— Дома.
— Буф! — сдулся Дроздов. — Нет, в кого ты упертый такой? Что, утянет тебя девочек в ресторан сводить?
— Нет. Вале об этом скажем? — улыбнулся хитро.
— Помирились?
Николай поморщился — пятьдесят на пятьдесят. Натянутые отношения стали — дулась она на него до сих пор, и он не отставал. Зарплату в урезанном варианте отдавал — остальное из вредности на сберкнижку откладывал.
— Ясно. Тогда сделай шаг навстречу сестре.
— Сейчас!…
— Я серьезно. Освободи ей жилплощадь для празднования, а сам с нами в ресторан.
Николай задумался: пожалуй, вариант. Надоела, правда, домашняя конфронтация, завязывать с боями надо.
— Уговорил, змей — искуситель, — сдался.
Сашка крякнул от неожиданности и больше тему не поднимал, боясь друга спугнуть.
К ночи Валентина вернулась, услышала, что брата седьмого допоздна не будет и в пылу расцеловала Николая, заодно и Александру поцелуй достался.
— Ты не замуж ли собралась, маковка? — заблестели глаза у Санина. Валя повела плечами, загадочно щурясь:
— Все-може-быть.
— С женихом хоть познакомь, — подмигнул. Девушка прыснула от смеха и ушла в свою комнату.
— Гляди, через год дядей станешь, — с довольной улыбкой глянул на Колю Саша.
— А я не против. Семья должна быть большой.
Шестого Ира дала Лене сверток с платьем, сообщила, чтобы приходила к семи, в ресторан «Астория».
— За столиком нас найдешь.
— Как? Я никогда не была в ресторане.
— Это нетрудно — зайдешь. Разденешься, пройдешь в зал, там столики, меня увидишь — подойдешь. Может, я тебя первой увижу — я подойду.
Не понравилось все это Лене, но вроде бы договорились, нужно слово держать.
Но не она его нарушила — обстоятельства.
Утром с Домной и Сергеем на демонстрацию собирались, все Веру добудиться пытались, а та в кои веки заперлась и не открывала. Домна уже злилась, Лена волноваться начала, нехорошо на душе стало. "Не так что-то", — мысль навязчивая покоя не давала.
А тут звонок и дверь не распахнулась — буквально отлетела к стене. В квартиру вошли трое — лейтенант и двое рядовых. Прошагали по коридору, как по плацу прямо к примерзшим к стене женщинам и прижавшемуся к матери мальчугану.
Лейтенант хмуро оглядел сначала Лену, потом Домну и спросил, как приказал:
— Назарова Вера Ипатьевна?
— Нн… нет.
— Вы? — уставился на Лену. Та ворот кофты стянула пальцами на горле от непонятного ощущения беды, ввалившейся с этим лейтенантом в дом:
— Нет.
— Где Назарова?
— Вот, — показала на дверь в комнату меж собой и Леной.
— Вера не открывает, — тихо заметила Санина. — А в чем дело?
Лейтенант кивнул рядовым и те в два плеча выломали дверь. Она легла на пол, оглушая грохотом и треском и, все увидели висящую на крюке для абажура Веру.
Комната сияла чистотой, на девушке было платье, которого Лена никогда не видела, туфельки, и вся она была настолько аккуратная и модная, что Санина никак не могла понять, к чему ей синий галстук, почему висит, покачиваясь, словно вальсирует в воздухе.
И только с истошным криком Домны девушка поняла, что синий галстук — язык повесившейся, а повесилась ее подруга, неугомонная, бедовая оптимистка Вера…
Этого было не понять, ни принять.
Стоял крик до воя, ругань заявившихся взять гражданку Назарову, а Лена брела неизвестно куда и все пыталась дойти до «вчера» когда Вера еще была жива, но уже что-то задумала. И спасти ее, ни на минуту не отпускать, держать, нет, увезти…
И потеряла сознание.
Она пришла в себя уже в темноте. Лежала на диване и смотрела в потолок, а рядом сидела и смотрела в пол Домна, зажавшись в угол, сопел Сергей. И было так тихо, что хотелось закричать во весь голос, так чтобы стекла лопнули, дом рухнул…
Ира все ждала Лену — девятнадцать пятнадцать, а ее нет. Знала бы кто за столом сидит, ее ждет, поспешила бы.