И Дамианос очнулся. Ни о чем не думая, просто откликаясь на зов, он подбежал сзади, крепко сдавил одноглазому сонную жилу на шее, подержал – и отшвырнул тяжелую тушу в сторону.
Это была Геката, вне всякого сомнения! Он узнал прозрачные, будто раннеутреннее небо, глаза. А лицо – у Белой Девы могло быть только такое лицо: чистое, юное, тонкого рисунка, с молочной кожей и земляничного оттенка губами.
Губы что-то проговорили, но у Дамианоса звенело в ушах.
– Лесень… Ты пришел… – повторила Дева и улыбнулась – испуганно, но в то же время радостно. – Я позвала, и ты пришел…
Говорила она по-славянски северным говором – как те словене, у кого Дамианос сегодня обедал.
На щеках нежный румянец. Сквозь рубашку – совсем как во сне – просвечивали маленькие сосцы.
«Живая? – спросил себя Дамианос. – Она живая?». И совсем перестал что-либо понимать.
– Я Рада. Радослава, – чуть шире улыбнулась она. – Но ты ведь сам знаешь…
– Ничего я не знаю, ничего не понимаю, – пролепетал аминтес по-гречески.
Он решил, что нужно до нее дотронуться. Протянул руку, ожидая, что она пройдет насквозь – и коснулся мокрого, теплого плеча.
Девушка, вздрогнув, отшатнулась. Вскрикнула, схватилась за локоть.
– Ой! Больно! Рус сжал, теперь болит!
Дамианос закрыл глаза.
«Она настоящая. Это живая девушка. Много лет снилась, а теперь встретилась. Такого не бывает. А со мной случилось. Это счастье или это несчастье? Конечно, счастье!»
Девушка стонала. У нее был вывихнут локоть. Должно быть, от потрясения она не сразу ощутила боль.
– Потерпи, – сказал Дамианос. – Сейчас вправлю.
«Рада, Радослава» – попробовал он на язык имя, ловко вправляя вывих.
– А-ай! – пискнула она. – Ох… А теперь стало не больно!
Она разглядывала его уже без страха. Глаза горели восхищением и любопытством.
– Ростом мал, руки-ноги тонкие, как ветки, и на челе отметина. Как есть Лесень.
«Про кого она? Кто это – Лесень?»
Вдруг встала на колени и низко, лбом в землю, поклонилась. Быстро заговорила не поднимая головы:
– Лесной бог, я теперь твоя. Я больше тебя не боюсь. Я согласна. Я знала, так и будет.
– Что будет? – Он нагнулся, с трудом разбирая ее скороговорку.
– Что я твоя буду. Мне бабинька насулила, я еще маленькая была. «Замуж не выйдешь, старой не будешь, тебя бог Лесень заберет». Я сильно боялась. Думала, помру рано. Или в жертву принесут. У нас, лесовичей, бывает. Когда зверя нет и год голодный. А ты, Лесень, добрый. Ты меня от руса спас. Ты меня силком не заберешь. А если добром – я согласна, забирай. Я теперь не боюсь.
Про лесовичей Дамианос слышал. Малый лесной народец, те же ильмерьские словене, но живут наособицу, молятся своему богу. Стало быть, он зовется Лесень…
Это не Белая Дева. Это просто девушка, совсем молоденькая, почти девочка. Лет шестнадцать, не больше.
Или так: Белая Дева – не то, что он всегда думал. Не богиня луны и смерти, не Геката, а… А просто девушка. С очень светлыми, почти белыми волосами, молочной кожей и ясными до прозрачности голубыми глазами.
– Я не бог. Я Дамианос.
Зачем-то назвал свое настоящее имя, дикое для славянского уха.
– Ты – бог. – Радослава села на корточки, засмеялась, глядя снизу вверх. – Ты играешься. Но меня не обманешь. Пойдем-ка.
Распрямилась, взяла его за руку. Пальцы у нее были слабые, тоненькие, но от их прикосновения из аминтеса будто вышла вся сила, и он покорно позволил девушке вести его за собой.
Они прошли берегом озера, а затем полем к невысокому холму, где в окружении березок, словно князь со свитой, стоял древний дуб.
Капище, понял Дамианос, когда увидел, что к дубу ведет дорожка, с обеих сторон выложенная звериными и птичьими костями.
– Вот – ты.
Радослава остановилась перед дубом и низко поклонилась ему.
С одной стороны кора на дереве была снята, и там темнел барельеф: резное изображение лесного бога. Руки у него были наподобие веток, борода короткая, как у Дамианоса, а ровно посередине лба торчал маленький сучок.
– Как же тебя не признать? – засмеялась девушка, осторожно показав на «огненный перст». – Нешто не ты?
Голова у Дамианоса кружилась, совсем ничего не соображала. «Ты похож на этого идола не больше, чем она – на Белую Деву. Девчонка почти ребенок, она напридумывала себе – это ладно. Но ты-то, ты?» – шепнул рассудок.
Аминтес посмотрел на девушку из лесного племени, почувствовал, что не может отвести взгляда, и рассудок умолк.
– Я пришел издалека. Я не бог. Я человек.
Она потрогала его за руку, неуверенно коснулась подбородка – и отдернула палец.
– Ты Лесень. Ты пришел за мной. Потому оделся в кожу и мясо. Но я тебе не нравлюсь, и ты не признаешься.
Голубые глаза в одно мгновение наполнились слезами, губы задрожали.
«Она живая. Она не растает и не исчезнет. Значит, ее можно будет отыскать. А сейчас – долг. Дело».
– Где ты живешь?
– Там. – Она показала на опушку недальнего леса. – Мы живем там. А то ты не знаешь! Мне дотемна на озеро ходить нельзя. Русы девушек ловят. Но сегодня вдруг так захотелось на вечерней заре искупаться! Вода вся розовая. А это мне не просто так захотелось. Это ты меня позвал.
Из-за густеющих сумерек вдаль было видно плохо, но Дамианос все же разглядел под деревьями серые крыши лачуг.
– Наша крайняя. Мы с бабинькой живем. Она глухая совсем, – сказала Радослава и хихикнула. – Ой, я ему рассказываю, а он все и так знает.
– Беги домой. Не оборачивайся. А то молнию с неба пошлю, – строго приказал Дамианос, решив, что быть богом, пожалуй, удобнее.
– Опять шутишь. Ты молниями не караешь – то Перун.
– А чем я караю?
– Ну как… Медведя можешь наслать. Или волков.
– Нашлю. Медведя. Беги домой!
Она медлила.
– А еще придешь?
– Приду. Не оборачивайся, поняла?
Девушка, подобрав рубашку, побежала, а Дамианос упал в высокую траву, где стоял. Конечно, обернулась – женщины есть женщины, хоть небесные, хоть земные. Увидела, что на поле никого нет, вскрикнула и припустила еще быстрее, только белые ноги замелькали.
И вскоре – показалось, сразу после того, как убежала Радослава, – померк последний свет. Стало темно.
Дамианос торопливо шел назад к озеру и повторял: «Потом, потом, не сейчас».
Ему было страшно, как никогда в жизни. Может быть, вообще – впервые в жизни.
Словно сорвали надежный панцирь, под которым он чувствовал себя неуязвимым. Раньше он смотрел на других людей и чувствовал, что сильнее их, потому что его ждет Белая Дева и он ничего не боится. Но если Дева не Там, а здесь, то как же тогда умирать?
Он стал таким же, как все. Смертным, который боится смерти.
О Боже! О боги! Как это страшно…
«Потом, потом, не сейчас».
…Вэринг валялся на том же месте. Когда аминтес вывел его из обморока, Токе захлопал единственным глазом, стал бить себя по щекам, озираться. Он не понимал, что с ним произошло, куда подевалась девушка и почему вдруг стало темно.
– Где баба? Был баба. Нету.
Дамианос пожал плечами:
– Не было никого. Наверно ты видел ведьму. Фрозлейк. Колдовство. Нет ли на тебе какого-нибудь амулета от злых чар? Амулет, понимаешь? Есть ведьмы, которых амулеты не отпугивают, а приманивают… Идем в лагерь, темно уже.
Варвар затрясся. Сорвал с шеи какую-то ладанку и швырнул в воду.
«Больше о ней не думать, – приказал себе Дамианос. – Иначе буду бояться, сделаю ошибку, и меня убьют. Мне теперь погибать нельзя».
Лагерь русов был виден издалека.
Прошли рощей, оказались на краю большого поля, и на дальнем его конце засветился огненный остров: черный холм с ровным венцом черного вала, а поверху – багровый отсвет от множества костров. Будто жерло невысокого, но широкого, пышущего пламенем вулкана.
Скоро засиял бледный месяц, и замерцала лента широкой реки, на берегу которой вэринги поставили свою крепость.
Вкруг плоской вершины тянулась стена из вбитых в землю древесных стволов в два ряда, посередине насыпаны земля и камни.
У распахнутых ворот стояла стража – молчаливые бородачи в войлочных куртках, обшитых железными полосами, с огромными топорами и длинными обоюдоострыми мечами.
Токе сказал им что-то, показав на Дамианоса. Прозвучало знакомое слово (или имя?) годи и несколько раз фрозлейк, «колдовство». Часовые посмотрели на тщедушного аминтеса с опаской, сделали одинаковый жест: поплевали на пальцы и потерли ими о левое плечо – должно быть, отогнали злых духов.
Что ж, эти грозные варвары суеверны. Отлично.
Конвоир повел Дамианоса через весь лагерь, на другую сторону холма, так что было время присмотреться к русам получше.
Жили они кто как. Некоторые в длинных бревенчатых домах – заглянув в окно, аминтес увидел длинноволосых, длиннобородых людей, которые ели у длинного стола, или лежали на лавках, или чистили оружие. Попадались и кожаные либо войлочные шатры. Но многие вэринги, кажется, обходились без крова над головой и просто сидели вокруг больших костров. Все, как на подбор, плечистые, грубоголосые, заросшие буйным волосом, похожие на буйволов или на медведей.
