Он спрыгнул с лошади. Шляпу Ранно украшали шесть перышек, по числу заездов, выигранных его лошадьми. Мацио выиграл четыре, но не вставил перышки в шляпу.
Ранно прошел сквозь толпу, остановился перед Николаном. На его губах играла презрительная улыбка.
— Приветствую давнего друга. Ты был когда-то Николаном Ильдербурфом, но теперь стал Николаном Гуннским, предателем, пришедшим шпионить за своим народом. Неужели ты готов померяться со мной силой?
— Тебе и так ясно, Ранно, что рано или поздно пути наши пересекутся, — ответил Николан. — Ты мне враг. Ты удерживаешь принадлежащие мне земли и отказываешься отдать их мне. За это я обязан тебя убить.
Ранно приблизился еще на шаг. Хлопнул ладонью по бедру, обтянутому синими рейтузами.
— Еще достаточно светло. Давай решим все прямо сейчас. Пусть этот день запомнится надолго. Второй Дуэлью хлыстов.
— Как ты спешишь, храбрый Ранно! Ты готов сразиться с человеком, который десять лет не держал в руке хлыста. Тебе не составит труда расправиться со мной, честный сын честного отца. У меня нет желания идти на самоубийство. Мне еще многое надо сделать. Я должен доказать, что твой отец в сговоре с Ваннием убили моего отца. Что передача вам наших земель незаконна. Что их законный владелец — я. А вот после этого я выйду с тобой на Дуэль кнутов.
— Он прав, Ранно, — поддержал Николана Мацио, по голосу которого чувствовалось, что он не одобряет позиции человека, вознамеревшегося жениться на его младшей дочери. — Разве ты забыл, что Рателю дали три месяца для подготовки к дуэли, после того, как Спаркан вызвал его. Таковы правила.
— Если тебе не терпится сразиться со мной, — добавил Николан, — предлагаю заменить кнут мечом и кинжалом. Решим прямо сейчас, на чьей стороне правда.
Но Ранно эти условия не устроили. Он заявил, что подождет, пока Николан попрактикуется с кнутом.
Когда двое друзей собрались тронуться в обратный путь, они увидели, что Мацио все еще стоит рядом с ними. Теперь к нему присоединилась и Лаудио.
— Хочу сказать тебе пару слов, — он посмотрел на Николана.
— Наверное, хочешь объяснить, почему ты отослал Ильдико, но оставил меня наедине с тем, что может принести нам война, — вмешалась Лаудио.
— Помолчи, дитя! — отрезал Мацио. — Причина тебе известна.
— Зато все люди будут гадать, что это за причина, — глаза Лаудио гневно сверкнули. — Или ты будешь объясняться с каждым? Они уже смеются, говоря за спиной старшей дочери, что она недостойна того, чтобы ее спасали от гуннов.
— Лаудио! Лаудио!
— Меня это не удивляет, — гнула свое Лаудио. — Ты всегда отдавал предпочтение ей. С того дня, как она родилась. И выказывал это самыми разными способами, дорогой отец. Тебе наплевать, если меня уведут и я буду жить в рабстве у гуннов. Но не Ильдико, твоя любимица, твоя золотоволосая красавица. Ильдико надо спасти, пусть даже ценой того, что на нас обрушится гнев Аттилы!
Мацио отвел Николана в сторону, там где их не могли услышать. Извинился за вспышку дочери и перешел к более важным делам.
— Сегодня я не могу пригласить тебя за свой стол. Сделай я это, ни один из моих гостей не разделил бы с нами трапезу. Мы бы остались втроем, ты, я и отец Симон. Наши люди долго помнят обиду. Ты это видел сам, — он помолчал. — Раз Аттила не приехал сюда, чего нам теперь ждать? Он заберет всех наших лошадей? И всех молодых мужчин?
— Я надеюсь, он согласится с моими предложениями, — ответил Николан. — Если так и будет, каждому из тех, кто разводит лошадей, оставят табун, достаточный для того, чтобы продолжить выведение породы. А вот мужчины уйдут практически все. Другого и быть не может. Это война, половина мира против второй половины. Все списки я передам Аттиле.
— Сколько нам оставят лошадей?
— Если Аттила примет мои предложения, около трети.
Несколько минут Мацио молчал. Он думал о тех великолепных жеребцах и кобылах, многообещающем молодняке, которых ему предстояло потерять, ибо с войны лошади не возвращались никогда. Наконец, он кивнул.
— Признаюсь тебе, я не решался и мечтать о таких условиях. Никто из нас не надеялся так легко отделаться. Если Аттила согласится, ты окажешь нам важную услугу, — он помялся. — Но не жди от них благодарности. Они видят только одно: ты служишь гуннам. И какие бы доводы ты ни приводил, они будут стыдить тебя, — он взмахнул рукой, как бы закрывая эту тему. — Скажи мне, Николан Ильдербурф, откуда ты знаешь вдову Тергесте?
— Ивар и я бежали из Рима. Мы не ели несколько дней и так ослабели, что едва передвигали ноги. Добравшись до стен Аквилии, мы поняли, дальше идти не сможем. Какая-то старуха, к которой мы обратились за помощью, сказала, что у вдовы доброе сердце и она не оставит нас в беде. Ночью она отвела нас к вилле на холмах. Оставила нас ждать у ограды, а сама пошла к вдове. Поначалу госпожа Евгения не пожелала иметь с нами дела. Мы — беглые рабы, она — едва ли не самая богатая женщина империи. Если бы убежал кто-либо из ее рабов, она не похвалила бы того, кто стал бы им помогать. Но она согласилась выслушать нас. Когда мы рассказали нашу историю, она, увидев шрамы на моей спине, сменила гнев на милость. Какой же она оказалась щедрой! Она три дня держала нас в потайной комнате, о которой никто не знал, и сама приносила нам еду. А когда мы уходили, снабдила нас деньгами и провизией на несколько дней. Именно благодаря ее доброте нам удалось вырваться на свободу.
— После разговора с тобой у меня складывается впечатление, что ты виделся с ней этим утром, до того, как она заехала ко мне.
— Виделся, господин мой Мацио.
Помолчав, старик продолжил.
— Пусть Аттила и не приехал, я рад, что моя дочь и мой лучший жеребец окажутся там, где их не достанет рука гунна.
— Ты поступил мудро, отослав их. Но Аттиле скоро станет известно об этом. И я бы советовал тебе отобрать двух лучших скакунов и послать их ему в подарок. А также сообщить, что Хартагер будет участвовать в скачках на юге, а ты намерен подарить каждому из императорских сыновей по жеребенку от Хартагера.
— Превосходная идея. План, предложенный вдовой, сразу понравился мне. Я не стал спрашивать, обсуждали ли она его с тобой. Если он родился в твоей голове, я знал, что ты хочешь сохранить это в тайне. И вот что я тебе скажу. По всему выходит, что от твоего замысла я только в выигрыше. Так знай же, я за это тебе очень благодарен.
Николан недолго оставался в неведении относительно причин, заставивших Аттилу изменить свои планы. Едва он миновал ворота столицы, как начальник караула, высунувшись из окошка маленькой деревянной будки, остановил его.
— Слышал, что нас ждет?
— Нет.
— Завтра приезжает Аэций.
Николан вздрогнул.
— Диктатор Рима?
— Он самый. С ним лишь двенадцать человек охраны. Никого более.
— С чего ты это взял, Эппий?
— Об этом все говорят. Новость распространилась, как пожар в степи. Великий хан готовится к встрече, — начальник караула покивал. — Хотел бы я знать, что это будет за встреча. Скажи мне, какая смерть ждет смелого римлянина?
Николан отмел это предположение.
— У тебя короткий нос, Эппий, и ты не видишь дальше него. В честь римлянина закатят пир, а потом отпустят его домой.
Эппий громко расхохотался.
— Дурак ты, Тогалатий! — он скрылся в сторожке, но тут же высунулся вновь. — Из-за твоей глупости я чуть не забыл о главном. Я должен передать тебе приказ. По прибытии ты должен незамедлительно предстать перед великим ханом.
Когда Николана ввели в спальню, Аттила сидел на кровати в шерстяных шароварах. Он с трудом подавил зевок.
— Что ты мне скажешь?
Николан передал ему списки. Аттила первым делом посмотрел на число лошадей.
— Согласен, — наконец, изрек он. — Это большая контрибуция. Излишняя жадность ни к чему. Будут и другие войны.
— Черный жеребец Мацио отправлен на скачки в Эпир, — добавил Николан. — Невелика потеря. Скаковая лошадь очень своенравна и не годится для кавалерийского боя. Старик обещает тебе первых четырех жеребят от Хартагера. По одному для каждого из твоих сыновей, великий Танджо. Я привез тебе двух его лучших коней, которых он просит тебя принять в подарок.
Император гуннов пристально всмотрелся в Николана.
— Мне доложили, что на юг на черном жеребце уехала женщина. Молодая женщина с золотыми, как солнце над пустыней, волосами. Мои разведчики видели ее лишь мельком. Караван, в котором она находилась, быстро свернул с дороги, словно они не хотели, чтобы их видели. Но разведчики в один голос утверждают, что она прекрасна. Там действительно была женщина? Она ли та жена, которую я ищу? Или это видение, посланное Ими? — Аттила полагал, что владыки потустороннего мира наблюдают за ним и всегда готовы вознаградить или наказать его за совершенные деяния. Он покачал головой. — Нет, нет. Если бы Они намеревались что-то пообещать мне, видение послали бы мне. Так кто она?
