— Будешь идти — не выпускай из виду море и ни в коем случае не забирайся в глубь пустыни, иначе никогда оттуда не выберешься. И найди ездового осла — пешему эту пустыню не пересечь.
Я знал географию Синая из книги жившего в Александрии древнего мудреца Клавдия Птолемея. Поэтому понял, что имел в виду хромой водонос, и оценил пользу его советов. Я шел по северной кромке пустыни вдоль берега моря, не удаляясь от него. За два месяца синайского перехода со мной много чего приключилось, и кое-что оказалось незабываемым…
Однажды утром мне повстречались бедуины-кочевники. У одного из них было вывихнуто плечо, и бедняга мучился от боли уже пару часов. Мне пришлось применить все свое искусство костоправства, и вскоре боль утихла, родственники дали ему какой-то успокоительной травы, и он заснул крепким сном. За ту ночь, что я провел в их обществе, бедуины прониклись ко мне уважением и на следующий день на прощание подарили ледащего осла, чтобы легче было передвигаться через пустыню, восседая на его костлявой спине и поддавая пятками по брюху. Я также купил у них покрывало, сушеной строганины и сухого корма для осла. За все это я заплатил им половину того, что получил от богача из Дамиетты.
Другой случай, который я никогда не забуду, произошел, когда на закате я встретил направлявшийся в Иерусалим караван паломников, месяца два как вышедших из Кирены — одного из пяти западных городов. Хотя я и был вполне доволен своим одиночеством, увидев караван, очень обрадовался. С паломниками я провел целый месяц, дойдя до самых границ Палестины, откуда они направились дальше на север, а я повернул на восток, в сторону Мертвого моря, в поисках истока веры. В то время я полагал, что истинная вера одна и происходит из единого источника.
Третий случай был ужасным. Однажды утром посреди жаркой пустыни, ведущей к Мертвому морю, на меня напала стая волков. Сначала они кружили в отдалении. Мой осел, не дожидаясь понуканий, ускорил бег… Волки завыли и стали приближаться. Судя по вою, они были очень голодны и мучились от жажды. И зачем я решил выйти спозаранку, не дожидаясь восхода солнца! У меня не было ничего, чем можно было бы отогнать их, только клюка да осел, сбросивший меня и испуганно убежавший прочь. Волки ринулись за ним… Когда за горизонтом раздался предсмертный хрип животного и вслед за этим — рычание волков, рвущих его на части, мое сердце замерло. Волки были слишком поглощены своей добычей, чтобы интересоваться мной, и я продолжил путь. Внезапно меня поразила мысль: Господь наградил меня ослом, чтобы тот, дойдя до этого места, стал пищей для других животных, созданных Им же как хищники. Поистине, Господь сокрыт за завесой величия и делает что пожелает и с кем пожелает!
* * *
Надо же, еще один лист заполнен, а я все продолжаю вспоминать, и хотя я описываю события давно минувшего прошлого, они по-прежнему ранят меня, как в первый раз. Однако я начинаю пропускать важные события. На следующем листе я вернусь немного назад и опишу то, что произошло с Несторием, после того как я впервые повстречал его в церкви Воскресения.
Лист XI
Продолжение иерусалимской истории
Я хорошо помню давящий воздух того далекого утра в Иерусалиме. Вопрос Нестория оживил мои воспоминания об убийстве Гипатии. Они унесли меня в александрийское прошлое, память о котором я стремился стереть. Я даже не заметил, как взошло солнце, и пропустил утреннюю молитву… Обессиленный, я так и сидел на топчане, совершенно позабыв об условленной встрече с Несторием, как вдруг он сам неожиданно постучал в дверь моей кельи. Когда я распахнул ее, на меня в свете дня смотрело его прекрасное лицо.
— Доброе утро, сын мой… Что с тобой приключилось? Ты выглядишь изнуренным и даже не смотришь на меня.
— Ничего, отец мой, прошу тебя… пожалуйста, заходи.
— Постель не разобрана и не смята — ты что, спал на полу?
— Пожалуйста, отец мой… Пожалуйста.
— Я лучше открою окно… Тебя что-то тревожит, Гипа? — с беспокойством спросил Несторий и пристально посмотрел на меня.
Я опустил голову, боясь встретиться с его взглядом. Крики Гипатии эхом отдавались в моей душе. Почти десять лет прошло с момента ее убийства, но мне казалось, это было словно вчера… Просидев несколько минут в напряженной тишине, Несторий предложил пойти в церковь помолиться или прогуляться вокруг нее. Я поднял на него невидящий взгляд и ничего не ответил.
— Гипа, прогулка будет тебе на пользу.
— Как пожелаешь, отче.
Пока я закрывал дверь кельи, Несторий отпустил дьяконов, ожидавших его на улице, и направился к церкви. Я молча плелся рядом, не в силах произнести ни звука. Я обрадовался, что он не стал заходить в церковь, а повернул в сторону пальмовой рощи, располагавшейся между городской стеной и задним церковным двором, где царил так любимый мной покой и где я часто уединялся в тени деревьев. Пытаясь вывести меня из уныния, Несторий рассказал, что состояние епископа Феодора улучшилось, что он благодарит меня и желает еще раз увидеть. Поэтому он, Несторий, даже подумывает взять меня с собой в Мопсуэстию. Немного помолчав, он предложил присесть, и я тут же согласился, так как чувствовал слабость в ногах и устал от ходьбы. Несторий достал из кармана маленькое Евангелие и протянул его мне:
— Это тебе подарок… От епископа Феодора и от меня.
Открыв книгу, я обнаружил, что это вовсе не Евангелие, а компендиум медицинских трудов Галена. Я поблагодарил Нестория, он улыбнулся, довольный, что я наконец отвлекся от грустных мыслей.
— Если александрийские воспоминания так ранят тебя, забудь о них, — сказал он. — И прости, если мой вопрос о Гипатии так растревожил тебя.
Нестория вообще отличала тонкость натуры, хотя ничто в его облике не свидетельствовало об этом. Выдавив из себя улыбку, я ответил, что Гипатия не единственное мучительное воспоминание в моей жизни, поэтому не стоит извиняться, после чего, повинуясь внезапному порыву, сказал:
— Я расскажу тебе все… Такой благородный человек, как ты, сможет понять, какую тяжесть я ношу в себе.
— Говори, что посчитаешь нужным, сын мой.
И я ему все рассказал: как волок Гипатию пономарь Петр и иже с ним, как они терзали ее, как затем, вооружившись раковинами, сдирали с нее кожу, а потом подожгли на том месте, где некогда стояла знаменитая школа Мусейон… Заметив, как исказилось от боли лицо Нестория, я замолчал.
Но в тот день я не все поведал Несторию, умолчав о том, как стоял, не в силах оторвать взор от пламени костра и наблюдая, как корчилось тело Гипатии, пока не обратилось в пепел на развалинах Мусейона, в котором я мечтал изучать медицину. Я лишь сказал, что в тот день навсегда покинул город, в одночасье превратившийся в обиталище вурдалаков.
— О Боже милосердный! — простонал Несторий.
Его лицо почернело от горя, и я понял, что, если расскажу обо всем, что произошло тогда, заставлю его страдать еще больше. С грустью Несторий поведал мне продолжение этой истории — о том, как император послал дознавателей расследовать случай с Гипатией, а они ничего не выяснили, и никто не был осужден, и что все было представлено так, будто ничего и не было.
— Да, отец мой, я знаю об этом. Мне рассказывали паломники, приезжающие сюда из Египта и Александрии.
— А говорили ли тебе, Гипа, паломники, что Кирилл дал этим следователям огромную взятку, задарил их дорогими подарками, и дело оказалось закрыто?
— Да, отче, и об этом рассказывали. Еще говорили, что император Феодосий Второй остался доволен тем, что эту кровавую историю удалось замять. А александрийским монахам было велено не появляться в людных местах в городе.
На что Несторий язвительно, но с оттенком грусти заметил:
— Суровое наказание… Им, наверное, непросто было его нести!
Палило полуденное солнце. Заметив, что на лбу Нестория выступили капли пота, я решил больше не мучить ни его, ни себя и предложил вернуться в келью.
— Давай сначала зайдем в церковь и помолимся, — ответил он. — А уж потом вернемся к тебе и отведаем напитка из горной мяты.
У церковных ворот стоял старший священник, провожавший прихожан. Увидев нас, он разразился радостными возгласами и, поприветствовав Нестория, стал упрашивать его присоединиться к нему за ужином. Несторий вежливо поблагодарил и извинился, объяснив, что ужинает с епископом Феодором, и в свою очередь пригласил этого священника отужинать с ними, пошутив при этом:
— Но прежде чем согласиться, хорошенько подумай: отведав прекрасных блюд, приготовленных нашими монахами, тебе придется серьезно задуматься о присоединении к нашему приходу и по завершении нашего паломничества уехать с нами.
— Благословенный Несторий, как же я оставлю жену и своих бедных домочадцев? Кроме того, я давно уже не чувствую никакого вкуса пищи.
