Стали советоваться, что делать, но так ни к чему не пришли… Тягаться на равных с конными ордынцами нечего было думать. Отменные стрелки из лука, они легко перебьют станичников прежде, чем те успеют к ним приблизиться. Устроить засаду и освободить пленников, когда татары погонят ясырь лесом? Но в какую сторону они направятся? На помощь сирот надеяться не приходилось: неизвестно даже, где они.
Лесовики молчали, переглядываясь, косились на нахмурившегося вожака. Рудак, скривив дряблое лицо, стал ныть:
— Говорил ведь, нечего нам в чужое дело лезть. Только час зря потеряли…
Гордей гаркнул на него и снова наморщил лоб в раздумье. Он ничего не привык делать наполовину; теперь им полностью овладела мысль: как спасти тарусских сирот.
— Кто пойдет разведать, молодцы? — вдруг спросил он.
Вызвались Клепа и Сенька. Гордей бросил на них пристальный взгляд и покачал головой.
— Клепа в белом рубище — татары сразу заприметят. А ты не суйся! — прикрикнул он на отрока. — Поумелей надо. — И испытующе посмотрел на порубежника.
Федор, будто ждал этого, бросил на землю ослоп и колпак и, крадучись, направился в сторону деревни. Дойдя до опушки, присел и, распластавшись, быстро заскользил к росшему неподалеку большому кусту орешника. Темноволосая голова порубежника еще несколько раз мелькнула в густой высокой траве и скрылась в кустарнике.
Отсюда Федору было все хорошо видно. Неподалеку лежал зарубленный ордынцами пес, по его окровавленной шерсти ползали большие черные мухи. Правее десятка три стреноженных татарских лошадей объедали на корню рожь. Их хозяева, разбившись группками, занимались кто чем. Одни, бранясь и размахивая плетками, связывали пленников по двое — так легче уследить за ясырем в дороге. Другие сторожили согнанных в кучу крестьянских лошадей и скот. Несколько татар сидели на корточках вокруг костра и что-то наматывали на отрубленные древки кос…
Вели же себя они так, как все грабители: спешили, тревожно оглядывались по сторонам, то и дело прикладывая ладони к ушам, прислушивались, готовые бежать или схватиться за оружие.
Порубежник насчитал больше двух дюжин татар. Лесовиков же не было и полутора десятков.
«Да, трудно будет управиться с ними. Ежели б хоть луки со стрелами у всех были… — с беспокойством думал Федор. — А где же детишки сиротские? — Еще раз пристально оглядел он деревню и поле. И когда опять усмотрел заваленную хворостом избу, у него даже голова затуманилась от страха и гнева — он знал привычки людоловов… Малых спалить не инак замыслили!..»
Теперь Федор догадался, что делают ордынцы с древками кос: они готовили факелы, чтобы сжечь деревню. Каждый миг могла наступить роковая развязка!..
Порубежник намерился ползти обратно, но, выглянув из куста, так и замер на месте: к орешнику приближался сторожевой татарин, один из тех, что дозорили на обочине поля. Шуракалец проехал так близко, что к Федору донесся тяжелый запах лошадиного и человеческого пота. Но едва всадник скрылся за избой, он метнулся к лесу.
— Выходит, на розмыслы нет часа! — воскликнул Гордей, узнав, что происходит в деревне. Придирчиво останавливая свой взгляд на оружии лесовиков, он с надеждой всматривался в лицо каждого. Люди терпеливо ожидали — привыкли: когда вожак замышляет какой-то промысел, лучше помолчать.
Но вот глубокие складки на лице Гордея разгладились; он заговорил:
— Вот что, молодцы! Коль намерились мы сродников Клепы, брата нашего, от неволи и смерти спасти, надо напасть на ворогов нежданно. Сейчас мы разделимся. Клепа и Рудак в кустах напротив избы, заложенной хворостом, засядут. Когда татары станут деревеньку палить, надо не допустить, чтобы эту избу зажгли. Может, и впрямь детишки тама… Говоришь, табун ордынский близ леса пасется? — спросил он у Федора.
Тот молча кивнул.
— Тогда бери, молодец, Ивашку-кашевара, Митрошку и еще их… — Гордей показал на двух лесовиков, вооруженных луками. — Парнишка тоже с тобой пойдет, — подумав, добавил он. — Теперь слушай дальше. Схоронитесь в лесу неподалеку от коней татарских. А как услышишь мой свист, не допускай окаянных к табуну. Я же с остальными оттуда сполох учиню, — показал атаман на деревню. — Господь милостив, авось и управимся!..
Задуманное вожаком было рискованно и дерзко, но все же сулило надежду на успех. Деревня и поле, окруженные со всех сторон лесом, занимали довольно широкое пространство, сужающееся возле того места, где стояли сейчас ватажники. Поле было сплошь заставлено суслонами ржи. Между ними и примыкавшими к избам огородами неподалеку от леса ордынцы держали пленников и захваченный у крестьян скот. Напротив паслись татарские лошади.
Гордей хорошо знал повадки ордынцев — они сжигали все, что не могли увезти с собой, — и решил воспользоваться этим. Он задумал напасть на врагов после того, как загорятся избы и суслоны. Стиснутые с трех сторон огнем, татары не смогут ни окружить напавшую на них горстку лесовиков, ни добраться без потерь к своим лошадям. Тех же, кто все-таки добежит до табуна, встретят люди Федора…
Хитрый замысел Гордея, поддержанный Федором, пришелся ватажникам по душе, ими уже овладел боевой задор, и обошлось без споров и пререканий.
С мнением бывшего порубежника лесовики считались. После стычки в монастыре они перестали чуждаться его. Еще больше сблизили их поход по Тарусчине и схватка с крымцами, в которой он своей храбростью помог ватаге отбиться от врагов. И теперь уже большинство лесовиков не сомневалось, что «деточка», как называли они между собой Федора, стал своим в лесной станице.
Разделившись, часть ватажников двинулась в обход деревни, а Клепа и Рудак поползли к кустам, расположенным возле заваленной хворостом избы. Федор и его люди не пробежали еще и половины пути к месту засады, как до них донеслись истошные женские вопли и крики мужиков. Лесовики остановились, сквозь листву увидели стелющийся над полем и деревней густой дым.
Федор, не оглядываясь, махнул рукой своей группке и ринулся к опушке через кусты. Следом остальные. Это было рискованно, но он решил напрямую пересечь еще не скошенную часть поля. Едва порубежник успел выскочить на обочину леса, как сзади послышался тревожный окрик:
— Острожник, погоди!
Федор стремглав обернулся. К нему подбежал Митрошка. От волнения глаза его и вовсе окосели, задыхаясь, прохрипел:
— Глянь-ка! Беда, должно, с Рудаком и Клепой, все избы горят!
Тот бросил беспокойный взгляд туда, куда показывал Митрошка, над полем и деревней повисли клубы бурого дыма, красные языки пламени рвались из суслонов и построек, костром пылала обложенная хворостом изба.
«Сгорят детишки! Что делать?» — замер Федор в нерешительности.
Возле изб не было видно ни лесовиков, ни татар. А в поле окруженные ордынцами крестьяне словно обезумели. Их кололи саблями, хлестали плетьми, но пленники рвались к деревне. Увы, связанные попарно для угона, несчастные люди были беспомощны и бессильны.
— Дяденьки, чего же мы стоим? Цельный год строились, а все сгорит! — с мольбой крикнул Сенька.
— Нишкни, паря! — отмахнулся от него Федор и, повернувшись к Ивашке-кашевару, приказал: — Беги, Ивашко, к деревне, погляди, что там делается, а наиглавное, почему избу с мальцами Клепа не уберег?!
Станичник бросился в лес, а Федор, кликнув остальных, понесся через поле к татарскому табуну.
Тем временем группа лесовиков во главе с атаманом успела обойти деревню с другого конца. Укрывшись в зарослях орешника, ватага засела на опушке леса. Отсюда до пленников было не более ста саженей. Перед лесовиками предстала та же картина, которую видели Федор, Ивашко-кашевар и другие с противоположной стороны. Вопили бабы, кричали мужики. Люди рвались к избе, где в огне гибли дети.
Гордей не отрывал взгляда от поля, там несколько ордынцев поджигали рожь и овес. Атаман выжидал, пока татары приблизятся к ним. Другая группа ордынцев следила, чтобы не разбежалось напуганное пожаром крестьянское стадо, и присматривала за своим табуном. Привычные к огню и дыму татарские лошади спокойно паслись в нескошенной ржи. Лишь натыкаясь друг на друга, зло скалили зубы, но сторожа громкими криками разгоняли их. Кое-кто из крымцев уже готовился к уходу: приторачивали к седлам вьюки с награбленными пожитками, поправляли сбрую и кожаные доспехи на лошадях.
Поджигая скирду за скирдой, татары приближались к месту засады. Вот они уже на расстоянии перестрела — полета стрелы, вот подошли еще ближе. Уже хорошо видны их бесстрастные смуглые лица, тяжелая, неторопливая поступь…
Оглушительный свист рванулся в задымленное небо, пронзительным эхом отозвался в лесу. Станичники, выступив из-за кустов, натянули тугие тетивы луков. Стрелы, с визгом рассекая воздух, сверкнув разноцветным оперением, понеслись вперед, навстречу крымчакам.
