Ингвар издали высмотрел хатку побогаче, направил коня прямо через невысокий забор из переплетенных прутьев. На кольях торчали глиняные горшки, висели расшитые рушники, но конь перелетел, как птица, подгоняемая грозой. Ничего не задел, на прежнем галопе внесся под навес, и в тот же миг во двор с грохотом обрушился ливень.
Ольха едва не завизжала. Холодные струи ударили с такой силой, что пригнули к гриве коня. Она словно оказалась в водопаде, ослепла и оглохла от шума бьющей в землю воды. Только конь как-то видел, внес под навес, и тут же ощутила сильные руки. Не успев ничего понять, мокрая и дрожащая, она свалилась с седла прямо Ингвару в объятия. Павка, сухой и довольный, перехватил ножом веревку, ее ноги опустились на землю, и Ингвар тут же поспешно отпустил пленницу.
– Добро пожаловать к полянам, – сказал он неуклюже. – Здесь переждем. Дождь скоро кончится.
Павка, гордый, что первым успел укрыть себя и коня от дождя, накинул Ольхе на плечи короткое походное одеяльце. Она бросила короткий взгляд на Ингвара, тот недовольно оскалил зубы, но смолчал.
Им приходилось кричать, чтобы слышать друг друга. Струи воды мощно били по крыше, прямые крупные капли ударяли в землю с такой силой, что фонтанчики грязи взлетали на высоту человеческого роста. Стоял неумолчный грохот, словно тысячи раков размером с коней скреблись в глиняном горшке. Над головой непрерывно полыхало, а страшные раскаты грома приблизились. Их сменил неумолчный зловещий сухой треск такой силы, что голова дергалась, как от ударов. Ольха едва удерживалась от того, чтобы не сесть на корточки и коленями зажать уши. От грохота вздрагивала земля. Кони визжали от ужаса, дружинники спешно закрывали им глаза и уши.
Ольха ощутила на своем плече крепкие пальцы. Ингвар набросил ей на голову и плечи конскую попону, ухватил за руку. Они проломились сквозь ревущую стену воды, перебежали через двор. Ингвар ударился в дверь, влетели в сени, дверь в избушку оказалась незапертой. Не в избушку, а хатку, сказал Ингвар недружелюбно. Он сразу же выпустил ее руку, небрежно стряхивал воду с одежды.
Ольха, мокрая и дрожащая, все же оглядывалась с невольным любопытством. Стыдно сказать, но за пределами своих земель побывала впервые. На рутуллов смотрела во все глаза, дулебам дивилась, от дрягвы пришла в изумление, а сейчас она у загадочных полян, которые первыми пришли на эти земли, ведомые князем Кием и его братьями!
Дверь в полянскую хатку низкая, не захочешь, а согнешься. И оконца узкие – не пролезешь. Врагу один путь ворваться вовнутрь – через узкую дверь. Пригнувшись, подставляя шею под острый топор хозяина. Так можно обороняться от целой толпы. Это понятно, у самих древлян примерно такие же двери.
Ингвар, пригнувшись, вошел из сеней в жилое. Ольха выглянула в окно. Сквозь струи ливня смутно видела дружинников. Уже снимают с коней потнички и попоны, но трое остались в седлах. Правда, под навесом. Явно будут на страже. Вздохнув, она отвернулась. Отсюда убежать еще труднее.
Пол земляной, утоптанный до твердости камня. Посреди избы – ровным колечком закопченные валуны очага. Крыша над ним раскрыта, зимой затыкают, а дым уходит через раскрытую дверь. А вот когда дрова прогорают, наступает самое важное: дать уйти угару и сразу же закрыть дверь, сохраняя тепло. Сколько народу сгинуло в Искоростене, сколько угорело до блевоты, когда поторопились заткнуть продых в крыше и закрыть дверь!
Крыша без потолка, лишь балка-матица с неопрятно серыми ребрами стропил. Черная мизгирня в углах, такая же свисает с потолка, похожая на ведьмины космы. Стены тоже черные, в саже. Крупный мизгирь заканчивает плести сеть прямо в окне.
– А где же народ? – спросила она.
Ингвар пожал плечами:
– В поле, конечно. Это не лес. Там и дождь переждут.
– А детвора?
– А детвора как раз в лесу шастает. Птичьи яйца собирает, ягоды, грибы, лук, хвощ… Близь этих деревень даже волков нет, великий князь велел выбить!
Она все еще оглядывалась в удивлении.
– Разве их возможно выбить?
– Когда власть сильна, возможно все.
Она отвернулась с неудовольствием. Он вовремя напомнил, что он рус. Человек победившего племени.
Уже без прежнего восторга новизны она смотрела на лавки под бревенчатыми стенами. Таких у древлян нет. Судя по ширине, они не только для толстых задниц, на таких и спят холостые парни и девки, взрослые дети. Правда, когда похолодает, спать можно и на полатях – широких, как перекресток дорог. Полати перекрывают весь угол хаты, от исполинской печи до массивных бревен стены.
Ольха прикинула, что на полатях поместится с десяток взрослых, а то и больше. Древляне такими большими семьями не живут, не прокормятся. Хотя, сказала себе независимо, вовсе не обязательно, что семья здесь большая. Лесу много, могли построить просто на вырост. Мол, заведем кучу детей, будем всех держать при себе.
Была и вторая комната, но вход был занавешен тонким полотном с диковинными цветами и василисками. Должно быть, там спал хозяин с хозяйкой. Осмотревшись, Ольха заметила и второй угол, где под потолком было свернутое полотно. Наверняка его тоже опускают на ночь. Значит, один из сыновей хозяина уже привел жену, на ночь отгораживаются от младших братьев и сестер.
– Подумаешь, – сказала она дерзко. – У наших бояр дома такие же! А то и лучше.
Ингвар смотрел с недоумением:
– Бояр?
– Ну да.
Он внезапно расхохотался:
– Здорово! Тогда тебе будет на что посмотреть в Киеве.
Она насторожилась:
– Ты о чем?
– Ольха. – Он оборвал смех, голос воспарил, и Ольха ощутила, как воевода в своем презрении к ее невежеству оплевывает ее сверху, пачкает пометом. – Ольха Древлянская… Ты в самом деле – дерево! Это же простая хатка простого полянина.
Она не поверила:
– Простого?
– Не веришь, зайди в остальные дома. Это же простая весь, где не живут бояре. Но эту весь вот уже двадцать лет не грабят, не зорят, сюда не совершают набеги. А самое главное, что народ поверил, что их грабить больше не будут. Вот и строят добротно, на века. А монеты, если такие заводятся, не закапывают в горшках в землю.
Она нахмурилась:
– Ты хочешь сказать, что народ доволен?
– Конечно, недоволен, – признался Ингвар с неохотой. – Редко найдешь семью, чтобы не проклинали русов. Захватчики, грабители, кровопийцы, растлители… ну и все, что только можешь придумать. Но жить все-таки стали безопаснее и богаче!
Ее голос был сух:
– Лучше в опасности, но при свободе.
Вскоре, прорезаясь через неумолчный шум дождя, послышались звонкие детские голоса. Ольха поразилась, что мокрые, как мыши, дети, завидев вооруженных людей во дворе, вбежали через калитку без страха, смотрели с жадным любопытством. С ними явился Павка, потрепал одного за вихры, спросил весело:
– Чьи вы, такие конопатые?
Ответил самый старший, лет семи, мальчишка:
– Жуковы. Наш тятя, Жук, сейчас в поле… А вы кто?
– Княжьи дружинники. Переждем дождь малость, если вы не против, дальше тронемся к Киеву. Хошь с нами?
– Не хочу, – ответил мальчишка серьезно, – а тятя говорит, что проливной перешел в обложной. И дедуля сказал… Потому нас послали до дому.
Ингвар выругался сквозь зубы, выглянул в окно. Мощные струи ливня сменились частым дождем, не таким сильным, но упорным и неприятным, а вместо черных туч небо затягивало серым, гнетущим.
Павка покачал головой:
– Ну, ежели и дедуля сказал… Старикам кости подсказывают. Ингвар, мы тогда займем сеновал, а вы располагаетесь здесь. Хозяев определим в сарай, за скотиной присмотр нужен.
– Ладно, – согласился Ингвар сквозь зубы. – Если придется ночевать, то придется. Под этим дождем все равно в Киев раньше не приедем. Дороги раскиснут.
Глаза мальчишки, голубые, как у Ингвара, счастливо заблестели. Голос он постарался сделать солидным, мужественным, раз уж из всей родни оказался самым старшим:
– Ночуйте. Коней можно поставить во-о-о-он туда, воды я помогу набрать. Если что, кликните Лютика. Это я. А вечером и маманя явится, она тяте помогает. Накормят!
Дружинники по двое-трое разъезжались по избам. В доме Жука остались Ингвар с Ольхой и два руса. Ночь обещает быть теплой, дружинники упросились ночевать тоже на сеновале. Ингвар не спорил, понимал, что ждет их на сеновале, где в веси полно молодых спелых девок. Даже не предупреждал, чтобы спали по очереди. И Ольха впервые увидела, что такое жить в безопасности.
В единственное окошко с трудом протиснулась бы разве что кошка, да и то худая, но Ингвар и его оглядел придирчиво, зачем-то простукал стены. Ольха покачивалась от усталости. Не глядя на нее, он велел:
– Ночевать будешь здесь. Если что понадобится, скажешь, язык не отвалится.
