class="p1">‘Талисман.’
Она услышала нотку напряжения в его голосе.
‘Это женщина? - она его дразнила. ‘Неужели ты думаешь, что я буду ревновать?’
- Он принадлежал моей матери.’
- Тогда дай мне посмотреть.’
Она потянула за застежку, но та не поддавалась. Мунго накрыл ее руку своей и решительно отстранил.
- Чей портрет я найду, если открою твое маленькое сердечко? Что бы она сказала, если бы знала, чем мы сейчас занимаемся? Ты любил ее?’
- Любовь - это прием для поэтов, которым больше не о чем писать, - сказал Мунго.
‘Разве Ты не чувствовал этого к своей возлюбленной?’
‘Я не говорил, что у меня есть возлюбленная.’
‘Тебе и не нужно было этого делать. Я чувствую это в каждом мускуле твоего тела. Изабель провела пальцами по волосам на его груди, пока ее рука не остановилась на его сердце. - ‘Я не сомневаюсь, что ты серьезно говоришь о любви. Но я сомневаюсь, что в глубине души ты действительно веришь в это.’
‘Ты понятия не имеешь, что у меня на сердце.’
Она пожала обнаженным плечом. По ее груди пробежала рябь.
‘Это не имеет значения. Мы не девственные любовники. Мы оба знаем, чего хотим.’
‘Да, - согласился Мунго.
Он знал множество женщин, которые могли быть ненасытными в постели, но они всегда приукрашивали свои аппетиты красивым языком любви и ухаживаниями. Он никогда не встречал такой непримиримой женщины, как Изабель. Он был благодарен ей за отсутствие сантиментов. Это заставило его меньше чувствовать, что он предает память Камиллы.
Она заговорила голосом маленькой девочки, фальшивым и насмешливым. -"Ты навсегда останешься со мной?"
Он поцеловал ее в лоб. - "Я могу остаться до четвертого колокола.’
Она думала об этом, пока корабль перекатывался под ними, а пламя свечи плясало над воском. Она одарила его озорной улыбкой и провела пальцами по его волосатой груди к животу и дальше.
- Значит ли это, что у нас есть время сделать это снова?’
Мунго и Изабель часто встречались, когда корабль плыл на юг к Гвинейскому заливу, так же часто, как Мунго и Типпу вместе несли ночную вахту. Днем на палубе Изабель была еще более сдержанна, чем обычно. В своей каюте она вела себя дико. Каким бы авантюрным ни был Мунго, у Изабель были еще более творческие идеи. Она жадно принимала удовольствия и с интересом возвращала их. Когда Мунго начинал уставать, она находила способы стимулировать его, пока не выжимала из него все до последней капли.
Он думал, что связь с Изабель избавит его от лихорадки, охватившей его, и избавит от нежеланной одержимости. На самом деле, это только заставляло его жаждать большего. Каждый день он постоянно думал о том, что хотел бы с ней сделать. Каждая ночь, когда он не мог добраться до ее каюты, казалась ему вечностью.
Он не мог этого понять. Это было всего лишь физическое удовольствие, такое же бессмысленное, как чесотка. Он никогда не был восприимчив к лицемерию, которым страдало остальное общество по поводу союза полов. В Кембридже у него было много женщин, и впоследствии он думал о них не больше, чем о хорошей охоте или хорошей еде. Но Изабель так крепко держала его воображение, что он не мог от нее избавиться.
Была только одна женщина, которая когда-либо так глубоко зарывалась в него. И было легче не думать о ней.
Несмотря на все это, Изабель оставалась непоколебимо не сентиментальной. Там не было никаких разговоров о любви. Хотя Мунго мог обладать ее телом глубокими и сложными способами, ее душа всегда оставалась неуловимой. Но между ними возникла своего рода дружба. В перерывах между любовными утехами они лежали, сплетенные друг с другом, и разговаривали. Она рассказала ему о своей семье и о том мире, который знала - о своем воспитании в Лиссабоне; о годах, проведенных в Париже, когда ее отец был послом при дворе Луи-Филиппа; о путешествиях между Португалией и островом Принца во время пребывания графа на посту губернатора. Куда бы она ни пошла, ее красота делала ее центром внимания, но она чувствовала себя отстраненной от него, посторонней.
Она говорила без обиняков, ничего не скрывая и ни за что не извиняясь. Отец души в ней не чаял, мать умерла, а мачеха была злой ведьмой.
‘А твой брат?- Спросил Мунго.
Она замотала палец в угол простыни, скручивая его до тех пор, пока он не стал тугим, как петля.
‘Он настоящий распутник. Он ведет себя как ханжа, но за этой маской скрывается аппетит, который шокировал бы даже тебя. Женщины, мужчины, девочки, мальчики . . . А если они сопротивляются, он берет их силой.’
Она сидела совершенно неподвижно, ее голос был тихим от волнения. Между ними повис вопрос, и Мунго понял, что должен его задать.
- Даже тебя?’
Изабелла горько рассмеялась. - "Однажды он попытался. Мне было пятнадцать, он был пьян. Я сказала ему, что если он прикоснется ко мне, я отрежу ему член и подарю его королю Франции. После этого он уже не смел прикасаться ко мне. Но мысль о том, что я принадлежу другому мужчине, приводит его в ярость от ревности.’
Мунго вспомнил, что говорил ему Ланахан - Афонсо уже убил трех человек, защищая честь своей сестры.
Изабель перевернулась на другой бок. - Мне надоело говорить о себе. Расскажи мне свои истории.’
Так Мунго предложил ей взглянуть на жизнь, которую он оставил позади. Он рассказал ей об Уиндемире, праздниках и охоте на лис, радостях сбора урожая и плавании на «Джеймсе».. Он рассказал ей о годах, проведенных в Англии, о том, как достиг совершеннолетия в Итоне, а затем вернулся учиться в Кембридж после сезона в Виргинии. Изабелла слушала с интересом, но в ее глазах читалось озорство.
‘Каково это - владеть рабом, владеть другим человеком? Это заставляет тебя чувствовать себя сильным?’
- Это ощущение . . . Мунго пожал плечами. - ‘Нормально.’
- Думаю, мне бы это понравилось. Чтобы человек был полностью под моим контролем. - Она нахмурилась. - А может быть, ты вообще не считаешь черных людьми.’
Мунго вспомнил, как сидел на коленях у отца в Уиндемире, как мальчишкой наблюдал за работой рабов
