Вдруг при входе в деревню появилась Елена Марсова. Сын ее шел впереди, неся большой букет полевых цветов.
При виде собравшихся вдове стало не по себе: она знала, что крестьяне ее не любили… Конечно, совесть ее не упрекала ни в чем, но она сильно страдала, видя несправедливость тех, кому она делала только добро.
Елена прошла с достоинством, раскланиваясь по обыкновению направо и налево.
Мужики молча стояли, сняв шапки.
— Мама, — сказал Саша, — вот колодец.
Марсова подошла к срубу.
— Я не замечаю, чтобы здесь сильно обмелело, — проговорила она, — посмотрим другие!
И Елена направилась в другой конец деревни, сопровождаемая любопытными взглядами крестьян.
— Что это она делает? — спрашивали они друг друга.
Таинственный голос раздался из гущи большой толпы женщин:
— Она заколдовывает колодцы!
— Пустяки! — отозвался кто-то.
— Мы это увидим! — произнес угрожающе какой-то мужик.
— Баня готова! — звонко крикнул пробегавший босоногий мальчишка.
Мужики направились к бане и увидели Марсову, мерявшую жердью глубину реки у резервуаров.
Глухой ропот раздался, когда она вынула жердь из мутной воды.
Удивленная, Елена обернулась.
Крестьяне молча следили за ней… Они провожали ее глазами до самого дома ее, и не один из них проворчал сквозь зубы что-то, близко похожее на проклятье.
На следующее утро Саша слегка кашлял: вечерняя прогулка утомила его. Сон его был неспокоен, и мать не отходила от него. Но под утро мальчик так крепко уснул, что даже раздававшийся первый удар колокола, призывавшего к обедне, не разбудил его…
Елена решила не ходить в церковь и отпустила всю прислугу кроме одной горничной.
Спустя немного времени ребенок проснулся. Отдых укрепил его, и он весело крикнул матери: «Бонжур!», затем послал воздушный поцелуй портрету отца.
Горничная подошла одеть мальчика.
Марсова подошла к окну. Саша, выпив чашку молока, подошел к матери.
Она глядела на площадь перед церковью, куда скоро должны были выходить молящиеся. Раздался удар колокола, возвещавшего конец службы. Несколько хозяек поспешили домой, а затем и вся толпа собралась на площади.
Это был час свиданий, час разговоров… Крестьяне соседних деревень приезжали в чисто вымытых телегах, лошади были тщательно вычищены, и шерсть, и гривы их в полном порядке.
Елена с сыном внимательно следили за движением пестрой, праздничной толпы. Белые рубахи и красные сарафаны девок, прически баб с вышитыми золотом кокошниками и стеклянными бусами на шее, вся эта смесь ярких цветов блестела на солнце.
Вдруг какая-то баба бросилась в толпу, испуганно крича что-то, чего Елена не могла разобрать. Толпа окружила ее. Затем прибежал мужик, за ним еще один…
— Что с ними, мама? — спросил Саша.
— Не знаю, — ответила мать, — вероятно, что-нибудь случилось.
Шум увеличивался, и враждебные крики, неизвестно к кому относившиеся, раздавались в толпе.
Елена позвала горничную, но та куда-то исчезла.
— Пойдем, мама, посмотрим, что там такое, — весело прыгая, сказал мальчик.
Елена выглянула в окно. Все взоры были обращены на нее, все указывали на нее пальцами. И взгляды, и жесты были угрожающие…
Елена безотчетно заперла окно. Шум и крики тотчас увеличились.
— Что с тобой, мама? — прижимаясь к ней, спросил Саша.
— Мне страшно, — ответила мать, прислушиваясь к шуму, к которому иногда примешивалось ее имя.
А на площади волнение достигло крайних пределов. Началось же все по следующему поводу…
По окончании обедни одна женщина, воротясь домой раньше других, увидела своего новорожденного теленка мертвым около корыта с пойлом. В ужасе баба побежала рассказать об этом своим соседкам.
Почти в то же время один крестьянин заметил свою собаку мертвой на дворе. У другого пала овца…
Вся деревня, полная страха, узнавала эти новости.
Русские крестьяне фаталисты и крайне суеверны. Они подыскивали объяснения, и вдруг послышались слова, сказанные накануне в гуще толпы Морозом:
— Колодцы заколдованы! — шепотом произнес он.
— Заколдованы! Отравлены! — закричали со всех сторон.
И вскоре все уже подхватили хором: «Отравлены!»
Тысячи предположений охватили возбужденную толпу. Они вспомнили, как барыня накануне болтала воду, что-то нашептывая. На глазах всей деревни гуляла она с сыном, который нес травы, и понятно, вредные!
— Отравлены! — крикнул кто-то из толпы. — Это не первая ее попытка! Недавно еще ее сын был болен!
— А барин, умерший скоропостижно? — раздался другой голос.
Это Иван Мороз и его жена еще больше подливали масла в огонь.
Тогда-то Елена и заперла окно, задрожав.
Замкнутость Елены тоже ставили ей в вину: она утром не посмела придти в церковь.
— Это проклятая! Она ночью составляет яды! Недаром у нее виден свет в окне, когда уже солнце встало!
— Она и нас всех погубит! Мы не смеем больше пить, и скот наш подохнет!
При мысли о гибели скота гнев толпы перешел в ярость. Обезумевшая масса народа бросилась к дому Елены.
Крестьяне соседних деревень, где колодцы не пострадали, последовали общему примеру и кричали не меньше других.
— Смерть колдунье! — вдруг выкрикнул кто-то.
— Смерть! Смерть! — загремело со всех сторон, и толпа кинулась к дому Марсовой, никем не охраняемому.
Елена схватила Сашу и заперла его в спальне, а сама стала на пороге, защищая дверь своим хрупким телом.
Но что могла она сделать одна с целой толпой, к тому же настроенной так враждебно и управляемой людьми, смертельно ненавидящими ее и желающими ее гибели!
Все слуги были отпущены Марсовой, и в доме была одна горничная, но и та неизвестно куда исчезла еще при первых криках толпы.
А яростные крики были уже слышны в доме, и вскоре разъяренная толпа ворвалась в комнаты, схватила Елену, с силой оторвав ее от охраняемой ею двери, и потащила ее в баню, где ее решили сжечь, как колдунью.
Елена помертвела от ужаса и почти не понимала того, что происходило вокруг нее: она была близка к помешательству, и только мысленно молила Бога, чтобы Он защитил ее ребенка!
Спасения ждать было неоткуда…
Вдруг загремели колеса, и приехавшая Раиса чуть не на ходу выскочила из коляски.
Окинув беглым взглядом толпу и сразу сообразив все происходящее, Раиса бесстрашно вошла в самую гущу толпы и крикнула громовым голосом:
— Остановитесь, безумцы! Кого вы слушаете? Что с вами стало? Ведь вы же хотите совершить злодейство над невинной женщиной!
— Это она-то невинная?! — загалдела толпа, указывая на смертельно бледную Елену. — Она отравила своего мужа, потом хотела отравить и сына, а теперь той же отравой попортила наши колодцы и скотина пала! Чего же нам щадить ее!
Раиса подняла руку и все сразу замолчали. Тогда она заговорила:
— Вот вы сейчас сказали, что барин умер от того, что его отравила жена, а я вот точно знаю, что барина погубил кто-то другой, и этот другой находится здесь, среди вас! И преступник, совершивший такое злодеяние, старался свалить его на невинную жертву, а вас так опутал, что вы чуть не совершили нового тяжкого греха, погубив свои души!
Притихнувшая было толпа разом заговорила:
— Кто же преступник, кто?!
— Вот кто! — громко крикнула Раиса, протянув руку.
Она указала на Мороза, тщетно пытавшегося скрыться в толпе.
— Мороз!.. — вскрикнули все в один голос.
— Да, Мороз! — отчеканила Раиса. — А вот и свидетели его преступления! Эти двое видели, как он заморозил барина. Правда ли это?
— Клянемся Богом, что это истинная правда! — ответили Василий и Тихон.
— Он отравил вашего барина и потом заморозил его, чтобы скрыть преступление! И он же, он сам осмелился обвинять свою госпожу! Бедные вы глупцы! Вы верите всему, что вам толкуют!
— Ты лжешь! — закричала Мавра, раздвигая толпу.
Она, встав перед обеими женщинами, продолжала, дерзко глядя на Раису:
— Ты сердита на моего мужа, чернишь его и подкупила своих свидетелей! Но все-таки твоя свояченица отравила колодцы, это все видели! Ну, вы, огня! — крикнула она в толпу. — Нужно кончать!
Враждебные возгласы возобновились.
— Ну так сожгите же и меня с ней! — крикнула Раиса, обняв руками свою еле стоявшую свояченицу.
Всеми овладела нерешимость: сжечь Елену было легко, за нее некому было заступиться! Но сжечь молодую графиню, присланную царем — это совсем другое дело!
Василий имел странную привычку сдерживать своих черных рысаков так, что их соседство становилось крайне неприятным.
Раиса воспользовалась этим…
Она прыгнула в коляску, крепко держа в объятиях бессильную Елену, и встала во весь свой высокий рост, громко крикнув:
