Георгий Соловьев - Отец

— В газету то и дело поступают жалобы на снабженцев, — сказала Женя.

— Ну вот… — Бутурлин согласно кивнул. — А снабжение-то подчас и выходит за пределы возможностей снабженцев… Конечно, есть ловкачи, которые достают, как говорится, из-под земли. Но это в нашем государстве наказуемо. Скажу прямо — и не пугайтесь этого — организация материально-технического снабжения промышленности уже недостаточно гибка для нашего огромного всенародного хозяйства. И в ближайшем будущем мы будем свидетелями интересных общегосударственных нововведений.

— А до тех пор, — спросила Женя, — будем ждать, когда наш завод металлурги страны завалят металлом?

— Если так думать, то это и будет консерватизм и все, что вы, Женя, хотите мне пристегнуть. Давайте-ка лучше рассмотрим, что же такое производительность труда. Это не только количество изделий за час или за год одного рабочего. Допустим, у нас на заводе один станочник станет обтачивать колец на десять процентов в месяц больше. С тем же браком, с тем же отходом металла, при том же штате начальства и прочих накладных расходах. Устраивает ли только это нас? Нет и нет! А вот, к примеру, у нас на заводе, наконец, будет налажено производство не из сплошных стальных стержней, а из труб. От трубы кольцо легче и быстрей отрезать, нежели отковать из стержня, металла меньше в отход пойдет. Вот и поднимется производительность труда не только нашего рабочего, а и рабочего металлургического завода. Снижение брака улучшает снабжение нашего завода металлом и повышает уровень производительности груда во всей стране. Но вот беда: металлургия еще не в состоянии снабжать нас трубами…

Вика в упор взглянула на инженера и строго сказала:

— Тот метод контроля, который я предлагаю, позволит значительно снизить брак, не дожидаясь этих самых труб.

— Да, вы правы: у нас еще есть элементы вульгарного, пошлого отношения к труду… — заговорил с неожиданной жесткостью в голосе Бутурлин. — Вы, Виктория Сергеевна, правы с вашим предложением о новых формах контроля. Я уже предвижу огромные выгоды…

— Но в чем же загвоздка? — Вика с сердцем хлопнула ладонью по столу.

— Очень во многом. — Бутурлин поочередно взглянул на Женю и Вику. — Будем говорить откровенно, как коллеги по производству и по газете. Вы, Виктория Сергеевна, сказали, что мы должны помнить о душе, совести рабочего. Очень верно сказали. Но вы говорили, по существу, о том уже поистине коммунистическом отношении к труду, которое должно быть массовым, душевным и неугасающим порывом. Этот порыв приказом директора не создашь. У нас на заводе вообще для этого должна быть создана благоприятная атмосфера.

— То есть? — потребовала уточнения Вика.

— На каждом заводе складывается и проводится своя производственная политика, которая близка и понятна массе работников. У нас на заводе, как мне думается, ее нет. Она потеряна, иссякла.

— Леонид Петрович! — вскрикнула Женя. — Не потому ли и в нашей газете нет никакой производственно-политической линии?

— Да, — просто ответил Бутурлин. — Но это очень сложный вопрос. Однако рабочий день закончен, а я вас задерживаю. — Он пошел к двери.

До самого сада Вика молчала, иногда она брала Женю под руку, словно ей становилось тяжело идти без опоры. Лишь когда свернули в ворота, она сказала:

— Ишь ты! Оказывается, дело в какой-то производственной политике. А чего проще: утверждай новое, борись за него — вот и вся политика. — Вика остановилась, придержав Женю за руку, и шумно вздохнула. — Тепло. А гляди-ка, вяз и тот цвести пока не думает: наверняка захолодает, деревья не обманешь непрочным теплом. — Вика, с трудом подняв веки, посмотрела Жене в глаза. — А ты знаешь, о чем я думала? — Она медленно пошла вперед. — И чего это мы, бабы, во всех делах топорщимся встать вровень с мужиками? А у нас есть свои, особенные дела… Детей вот рожать. — Вика тихонько рассмеялась. — От этого ни одна не уйдет. И про тебя я думаю: не по-женски живешь. Красивая, а торчишь одиноко. Боишься теперь любить-то?

— Ах, Вика… для меня еще так все непонятно, — проговорила Женя и вдруг возмутилась. — А у тебя все идет как надо? Сама-то ты как с Артемом живешь?

— Все будет просто. Артем все толкует мне… Сама знаешь, что он толкует. Ну и устрою я ему. Рожать к нему поеду. Теперь отпуск большой дают на это дело.

— Ты? Рожать? — удивилась Женя, вдруг поняв, почему так тяжело виснет на ее руке Вика.

— Да. А тебе чего дивно-то? Будешь и ты рожать. Только имей в виду: чем раньше, тем лучше. — Тон Вики стал добродушно-поучительным, она говорила уже как старшая, более умудренная житейским опытом. — Одиноко живешь… И к родителям вернуться — тебе уже нету пути, все равно, как и мне. Сколько на тебя заглядываются… А ты? Только одного и заметила, женатого, семейного, в большом чине… — Вика понизила голос до шепота. — А ведь это и назвать-то я не знаю как. Блажь!

Женя в порыве доверчивости прижалась к Вике и спросила тоже шепотом:

— Может, это потому, что я на заводе так и осталась чужой?.. Слушай, сегодня, только сейчас, я вдруг увидела: я ничего не сделала на заводе. Так и в жизни я как-то без места — не нашла, как не нашла своего места на заводе.

— Вон ты чего — на заводе места не нашла… — безразлично брюзгливо протянула Вика, отпуская руку Жени. — А глянь, сколько народу у наших в саду!

На шести сотках своего участка Александр Николаевич пять лет назад посадил двенадцать яблонь, вишенки и сливы, завел крыжовник и небольшой малинник. Сначала он считал, что делает все это забавы ради, но со временем и сам он, и вся семья пристрастилась к любительскому садоводству, для каждого садочек стал удовольствием. Так и сейчас вся семья пришла сюда.

Анатолий в одной майке-безрукавке вскапывал землю; Марина выгребала прелые листья и мусор из-под кустов крыжовника, посаженных вдоль межи, она была в рабочем халате, пришла сюда прямо с завода; Варвара Константиновна, повязанная пуховым платком, сидела на лавочке рядом с хозяином соседнего участка Сергеем Соколовым; Алешка и Танечка развели маленький костер, и дымок путался сизой ниточкой в яблоневых ветвях.

Сам Александр Николаевич с жестяным ведром в руках осматривал голые деревца, отыскивая на них неопавшие листья, которые могли быть гнездами яйцекладок садовых вредителей; он первый заметил Женю и Вику.

— Пожаловали! — вскрикнул он, выходя им навстречу. — Потрудиться явились? Чуете, что этой осенью досыта яблоками угощу. — Он остановился против Жени. — Давно тебя не видел, дочка, — и добрая душа глянула из стариковских глаз на Женю. — Э! Да ты за зиму серая какая-то стала. Без воздуха живешь, красоту не бережешь.

— Ругайте, ругайте меня. — Женя втянула в себя запах дымка. — Как хорошо-то у вас. И вы все тут… Я же соскучилась по вас.

— Если бы не я, она весь вечер просидела бы в своей редакции, — топорща губы, сказала Вика. Она взяла из рук старика ведро и пошла к костру.

Женя обняла и поцеловала в щеку Варвару Константиновну; весело поздоровалась с Соколовым, словно обрадовалась и ему. Ей в самом деле сделалось очень хорошо, она оглядела участок, отыскивая глазами лопату или грабли.

Александр Николаевич, опускаясь на скамейку, потянул ее за руку:

— Посиди, подыши, газетчица.

Вика выбросила в костер сухие листья, уселась перед скамейкой на ведро, перевернув его вверх дном, и уставилась своими круглыми зелеными глазами на Сергея Соколова. И тот, как бы не выдержав этого откровенно допрашивающего взгляда, поднялся.

— Поработать и мне еще надо, — сказал он, потирая руки, словно стряхивая с них что-то, и пошел на свой участок. Он остановился было около Марины, что-то сказал ей, но Марина быстро отвернулась и еще усерднее погребла мусор к костру.

— А присватывается он к нашей Маринке, — удивленно проговорила Вика, провожая взглядом Соколова. — Ведь сватает?

— Сватает… — согласилась Варвара Константиновна с несвойственной ей растерянной улыбкой. — Сватает к себе в цех станочницей.

— Ход поначалу правильный, — рассудительно одобрила Вика.

Александр Николаевич, наклонясь вперед, искоса быстро взглянул на жену, хмыкнул и удержался от какого-то слова.

Мастер из цеха подшипников мелких серий Соколов два года назад потерял жену, которая трагически погибла на заводе. Спасая от огня работницу, по неопытности вздумавшую мыть бензином находившийся под током станок, она сама получила жестокие ожоги и умерла в больнице. На руках у Соколова остался сын — ровесник Алешки — и трехлетняя дочурка. Работник он был хороший. В начале весны переехал в дом, где жили Поройковы. И сад купил в рассрочку у прежнего жильца.

— Ну что ж, пусть переходит в цех мелких серий, — сказал Александр Николаевич, словно уступая Вике и Варваре Константиновне в том, о чем те прямо не говорили. — Женщине вперед надо в жизни идти, хотя цех-то отстающий.