— Тогда сам садись.
— Спасибо, — сказал мужик, — сяду. Стась раздобрел больно. А чего ему? Лежит, кормежка хорошая. Правду сказать, его даром богоданным и кормимся.
В комнату вошла княгиня Гризельда.
— Здравствуй, Петрусь!
Мужик вскочил на ноги, поклонился.
— Этот ребенок — ясновидящий! — сказала княгиня.
— И давно у него дар открылся? — спросил князь Иеремия насмешливо, но щека у него дергалась и голос был чужой.
— С полгода всего! — ответил мужик простодушно. — С весны! Пчел в степь вывезли, а он как-то поутру давай звать меня: «Беги, мол, на пасеку, деда убивают». Я ему — грешный человек — затрещину отвесил, чтоб не молол попусту, а он — в слезы. «Убьют деда, убьют!» Ну, сел на лошадь, гоню на пасеку, а сам злой, от работы оторвали. А на пасеке — разбой. Может, и пристукнули бы воры деда, не подоспей я вовремя.
— С рождения у него с ногами? — спросил князь.
— Да первый годок ничего себе был. Как все. А потом хворать начал. К знахарю пошли: он и раскусил козни. Это, говорит, не ваш ребенок-то. Это — одмина. Подменный. Велел вынести на сорное место и бить от правой руки к левой. Врать не буду, сам я не пошел, а жена моя своими ушами слышала, своими глазами видела. Положила она дитё на кучу сора, хлещет по щекам, а тут голос: «Зачем бьете-мучите мое дитя?! Отдайте мне мое, возьмите свое!» Кинула ребенка, а со своим улетела столбом пыли.
— Кто кинул ребенка? — спросил князь, облизывая пересохшие губы.
— Ведьма, должно быть, — сказал мужик. — Ведьмы подменяют детей, если у них дохленькие рождаются…
— А может быть, она обманула?
— Кто?
— Ведьма!.. Может, он, твой Стась, одмина.
— Уж не знаю, — мужик склонил голову, раздумывая. — Теперь все равно. Привыкли к нему. Выходили. Он вон и отблагодарил. Любого вора укажет.
— Эй, Стась! — окликнул Иеремия, мальчик посмотрел на князя. — Кто у меня украл?
— Сотник, — ответил Стась.
Князь Иеремия засмеялся.
— Сотник, говоришь. Бери выше. Адам Казановский у меня город Ромны было своровал, любимчик короля. Еле отнял. Староста Александр Конецпольский — Гадяч у меня уворовал, Хорол. Староста, а ты говоришь — сотник… Ну, еще что-нибудь скажи мне.
Мальчик положил голову на отцовское плечо и вдруг запел, чисто запел, приятно:
Сел Исус вечеряти,
Пришла к нему Божия Мати,
Будь, мой сынку, ласковый,
Возьми-ка ты ключи райские,
Отомкни, сынку, пекло кромешное,
Отпусти, сынку, души грешные.
А одной души, сынку, не выпускай,
Та душа согрешила,
Отца-матерь полаяла,
Не полаяла — подумала.
Ой, будь здоров, князь!
Не сам собою,
С своею женою,
Вечер тебе добрый,
Коли ты хоробрый!
И мальчик забился на спине отца:
— Пошли! Пошли!
— Дайте им сто злотых, — сказал Иеремия.
— Сто злотых? — удивилась княгиня столь щедрой награде.
— Двести!
— Двести?
— Триста!
Княгиня позвонила в колокольчик. Вошел дворецкий.
— Выдайте этим людям триста злотых и отпустите.
Двери за мужиком бесшумно затворились.
Князь Иеремия подошел к жене, наклонился и поцеловал ее в висок. Сел рядом.
— Что он хотел сказать своей песенкой?
— Может быть, ничего, — ответила княгиня. — Это какая-то колядка.
Князь сидел задумавшись, улыбнулся.
— Золотой шлем, два огненных меча, пепелища у ног. Апокалипсис… Ты знаешь, что я решил? Мое войско пропадает от безделия. Я пойду в дикую степь воевать татар.
— Татары идут в набег? — встревожилась княгиня.
— Нет, но я могу перехватить какого-нибудь бея…
— Когда ты выступаешь? — спросила княгиня Гризельда.
— Сегодня. Ровно в полночь.
— Но ведь дождь.
— Мои жолнеры должны быть готовы к любым испытаниям! — жестко ответил князь и, наступая на каблуки, решительно покинул каминную.
4
Опрокинув на головы своей дворне поток распоряжений, он явился на конюшню и замер в дверях. Его остановил порывистый голосок сына:
— Немедленно! Немедленно!.. — У Мишеля перехватило дыхание. — Оседлайте моего коня. Немедленно!
Мальчику было семь лет, и во всех его предприятиях участвовал наставник шляхтич Заец, знаток французского этикета.
— Ваша милость, на улице дождь! — возразил главный конюх. — Князь и княгиня будут гневаться.
— Не смей мне перечить, хлоп! — Хлыст так и свистнул в быстрой руке Мишеля.
— Как вы себя ведете, ваша милость! — голос Заеца был глух, но решителен.
— Я и вас — исхлещу! — взвился Мишель.
— Я — шляхтич, ваша милость. Если вы посмеете ударить меня, я вызову вас на поединок.
Мальчик развернулся лицом к своему наставнику, мгновение ловил губами воздух.
— Измена! — закричал он наконец. — Вяжите его!
Конюхи, словно под гипнозом, подошли к пану Заецу и заломили ему руки.
— Через минуту вам будет очень стыдно, ваша милость, — сказал наставник печально. — Вы ведете себя ужасно.
— Я веду себя, как подобает князю! — вскричал Мишель. — Мой отец хочет, чтоб я вырос воином. Оседлайте моего коня.
И слезы градом посыпались из глаз мальчика. Князь Иеремия попятился и стал за дверью.
— Простите меня! Я гадкий! Я ужасный! — сквозь слезы выкрикивал Мишель. — Меня накажет Святая Дева!
«Это у него от Гризельды», — кусал ногти князь Иеремия. Громко стуча каблуками сапог, он снова вошел в конюшню.
— Здравствуй, мой мальчик! Не застоялся ли твой конь?
— Ваша милость, на улице дождь! — Мишель вскинул на отца огромные черные глаза: слышал ли отец предыдущую сцену?
— Но мы — воины! Мы должны быть привычны к любой погоде. Оседлайте нам лошадей.
Дождь опутал их тонкой холодной сетью, но они скакали друг подле друга, покалывая коней шпорами.
Глаза у Мишеля светились черным радостным огнем.
— Мальчик мой! — приник к нему на скаку князь Иеремия. — Скачи сквозь непогодь, и наградой тебе будет королевский венец!
Сказал, и сам же изумился порыву. Он, всю жизнь перечивший королевским повелениям, заговорил о королевском венце!
Странный день. Ясновидящий идиот. Сорвавшееся с языка неисповедимое слово… Уж не пророчество ли?
Через все огромное степное небо вдруг полыхнула молния, а грома не было.
— Далеко, — сказал сыну князь Иеремия.
И в это время грохнуло, да так, что кони присели и понеслись.
5
Князь Иеремия выступил в поход с шеститысячным отрядом. Дошел до крепости Кодак, поставленной на Днепре якобы против татар, а на самом деле для ущемления Запорожской Сечи.
Во все стороны Вишневецкий рассылал дозоры и разъезды: не встретятся ли татары? Татары не встретились, и, дойдя почти до самого Перекопа, князь повернул назад.
На обратном пути дал войску отдых на острове Малая Хортица. Люди занялись охотой и рыбной ловлей, дивясь обилию дичи, красоте огромных осетров. Князь Вишневецкий тоже времени даром не терял. Объехал на лодке и коне всю округу, поглядел земли и реки.
Лет сто тому назад его предок князь Дмитрий Иванович Вишневецкий здесь, на Малой Хортице, поставил крепость. Служил князь Дмитрий русскому царю Ивану Грозному, служил польскому королю Сигизмунду II, нацелился на молдавский престол… Тут-то и схватили его турки. Отвезли в Истамбул, предали мученической смерти.
Был князь Дмитрий великий рубака, но и великий мудрец. Ставя крепость на Хортице — татарским набегам кость в горло, — он одновременно забирал под свою руку всю казачью вольницу.
Крепостенка всего год простояла. Татары ее сожгли.
Князя Иеремию лихорадило от новых дум.
Колонизовать Хортицу, а потом и другие острова — значит принести Украине вечное успокоение. У каждого украинца за спиной крылья: рухнет старая жизнь — за Пороги бежит. И опять человек! Да только уже не мирный поселянин, а дикий разбойник, с жаждой мести в крови.
«Вот он, ключ к искоренению вольнолюбия и непокорности. Хортица! — ликовал князь Иеремия. — А какие земли, какие просторы! Первым осесть на Хортице — значит стать хозяином немереных просторов, кои превосходят по территории саму Польшу. Просторы, разумеется, надо заселить. Заселить степи — значит вытеснить Ногайскую орду, значит лишить крымского хана маневра, внезапности нападения. Крымцы живут по-волчьи. Охотой. Но если не будет охоты, волку придется кушать травку…»
— Слава тебе, князь! — воскликнул Иеремия, широким росчерком пера подмахивая просьбу на имя короля о предоставлении права на владение пустующим островом Хортицей и пустующими землями вокруг острова, по обоим берегам реки Днепр.
Захваченный великими замыслами, горя жаждой деятельности и вполне счастливый, князь отправил гонца в Варшаву прямо с дороги.
