— На подвластных Москве землях Дмитрий легко идет на слом древних родовых укладов, обрекая неугодных ему князей на изгойство, — заметил Олег Иванович, бросив на серпуховского князя пристальный взгляд. — Чего же он стремится соблюдать старинный обычай в случае с Даниилом Ярославичем? Это наводит на размышления, свояк.
И вновь Владимир Андреевич пожал широкими плечами, неловко опустив глаза. Было видно, что юлить и хитрить он не умеет, а отвечать напрямик не смеет, боясь тем самым навредить своему двоюродному брату.
Кашафеддин по глазам и по голосу Олега Ивановича почувствовал, что в его беседе с серпуховским князем промелькнуло некое отчуждение. Он пожелал узнать причину этого, заговорив по-персидски с Олегом Ивановичем.
Олег Иванович также по-персидски коротко обрисовал Кашафеддину ситуацию, в которой он оказался по вине Даниила Ярославича, нашедшего себе сильного покровителя в лице московского князя. Ссориться с Дмитрием из-за Даниила Ярославича в данное время было крайне невыгодно и опасно для Олега Ивановича. Однако идти на уступки московскому князю Олегу Ивановичу тоже не хотелось.
— Что ты посоветуешь мне, друже? — спросил Олег Иванович у хорезмийца.
Кашафеддин ответил Олегу Ивановичу стихами Омара Хайяма:
И с другом и с врагом ты должен быть хорош! Кто по натуре добр, в том злобы не найдешь. Обидишь друга — наживешь врага ты, Врага обнимешь — друга обретешь.
Выслушав Кашафеддина, Олег Иванович улыбнулся, мрачные морщины разгладились у него на лице.
Владимир Андреевич, ни слова не понимавший по-персидски, переводил беспокойный взгляд с Кашафеддина на Олега Ивановича и обратно. Он совсем не желал углубления вражды между Дмитрием и Олегом Ивановичем.
— Ладно, свояк, пусть Даниил Ярославич продолжает княжить в Пронске, — сказал Олег Иванович, подмигнув серпуховскому князю. — Я не стану чинить ему препятствий, ведь Даниил Ярославич и мне доводится родней. Передай ему, что он может смело возвращаться в Пронск. Я не держу зла на него.
— Это мудрый поступок, брат! — обрадовался Владимир Андреевич. — Ведь распри между русскими князьями токмо на руку ордынским ханам. Предлагаю выпить вина за мир и дружбу между Москвой и Рязанью!
Глава шестая
Послание Мамая
Олег Иванович развернул бумажный свиток с чувством смутного трепетного волнения. У него в руках было письмо Мамая, доставленное в Рязань боярином Брусило. Рязанские послы, уезжавшие в Орду в конце октября, вернулись домой лишь в феврале.
Письмо было написано кириллицей с соблюдением всех правил правописания, даже заглавные буквы слов в начале каждого абзаца были выведены красными чернилами.
— Почерк знакомый, — обронил Олег Иванович, бросив взгляд на боярина Брусило. — Не твой ли слуга Тришка писал сей текст?
— Трифон руку приложил, отпираться не стану, княже, — хмыкнул Брусило, мягким жестом пригладив свою русую бороду. — У Мамая, видишь ли, писаря под рукой не оказалось. Вот и пришлось мне повелеть Трифону, чтоб он записал это письмо под диктовку Мамая. Благо Трифон разумеет речь татарскую.
— Судя по письму, боярин, Мамай встретил вас милостиво, — промолвил Олег Иванович, быстро пробегая глазами ровные строчки, написанные темно-синими чернилами. — Ишь, как Мамай нахваливает меня! Чуть ли не до небес возносит!
— Чему удивляться, княже, — сказал Брусило, развалившись в кресле с подлокотниками. — Когда я преподнес Мамаю голову Арапши, завяленную над дымом костра, он от радости чуть в пляс не пустился. Арапша много зла причинил Мамаю, который с немалым трудом выбил его из Сарая. Мамай собирался по весне вести свои тумены к Наровчату, чтобы окончательно покончить с Арапшой. А тут оказалось, что рязанский князь прикончил Арапшу и разорил Наровчат, не дожидаясь весны. У Мамая словно гора с плеч свалилась!
В своем послании Мамай объявлял Олега Ивановича своим другом и союзником на вечные времена. Мамай освобождал Рязанское княжество от уплаты дани в Орду на два года. Извещая Олега Ивановича о том, что ордынцы в скором времени двинутся походом на Москву, Мамай тут же обещал, что рязанские земли не пострадают от татарских полчищ. А после разгрома Московского княжества Олегу Ивановичу достанутся все города и веси, некогда отнятые у рязанцев московлянами.
«На словах-то Мамай щедр и великодушен, — подумал Олег Иванович, сворачивая прочитанное письмо в трубку. — Будет ли таковым Мамай на самом деле? Клятвы и обещания ордынцев ненадежны, как сырая глина, примеров тому немало в прошлом. Что ж, пусть Орда и Москва грызутся не на жизнь, а на смерть! Рязань от этой вражды лишь выиграет».
Похвалив боярина Брусило за успешные переговоры с Мамаем, Олег Иванович тем не менее не удержался и от порицаний в его адрес. Олег Иванович был недоволен тем, что Брусило позволил двум гридням, Пентегу и Тихомилу, задержаться в Сарае по своим делам.
— В том-то и дело, княже, что двое этих упрямцев остались в Сарае, не спросив на то моего дозволения, — принялся оправдываться Брусило. — Пентег решил разыскать среди русских невольников княжну Ольгу, в которую он влюблен. Тихомил же надумал помочь Пентегу в этом деле. То, что они исчезли, я обнаружил, двинувшись из Орды до дому. Не мог же я, в самом деле, из-за них повернуть посольский караван обратно в Сарай.
— Жаль мне этих молодцев, — тяжело вздохнул Олег Иванович. — Пропадут они в Сарае зазря. Как пить дать, оба погибнут! Других таких умелых рубак, как эти двое, в моей дружине нет.
— Может, и вывернутся эти удальцы из лап нехристей, — сказал Брусило, желая утешить князя. — Они ведь не лыком шиты, их голыми руками не возьмешь! К тому же язык татарский им ведом.
Помолчав, Брусило перевел разговор на другую тему.
— А чего это епископ Софроний удалился из твоего терема, княже, с таким недовольным лицом? — поинтересовался он. — Словно ему на больную мозоль сапогом наступили.
— Владыка недоволен тем, что я взял в свою дружину некрещеных литовских воинов, кои прибыли в Рязань из Вильно вместе с Евфросиньей, — ответил Олег Иванович, убирая письмо Мамая в небольшой резной ларец. — И еще Софроний сердит на меня за то, что церковную десятину за прошедший год я забрал себе. Мои доводы, что Рязань нужно поднимать из развалин и денег на это требуется немало, Софронию показались неубедительными. Владыка печется о восстановлении храмов, разоренных ордой Арапши, а то, что среди рязанцев еще многие не имеют крыши над головой, его мало заботит.
— Ну и ну! — Брусило, нахмурившись, покачал головой. — Не ожидал я такого от Софрония. Рязанцы бедствуют, а епископа нашего алчность одолела!
Уезжая в Орду прошлой осенью, Брусило видел, что от Рязани осталось черное дымящееся пепелище после набега Арапши. Вернувшись в Рязань из Орды по зимнему санному пути, Брусило обнаружил город уже почти полностью отстроенным. Дома и терема, возведенные из свежеоструганных бревен, радовали глаз. Белокаменные церкви были очищены от копоти и сажи. На торжище теснились бревенчатые и дощатые купеческие лабазы, крытые тесом и дранкой. Груды золы и обгорелых бревен были вывезены за пределы городских валов, на которых рязанские древоделы и плотники ныне ставили новые бревенчатые стены и башни взамен сгоревших.
И все же забот оставалось еще очень много. Среди небогатого рязанского люда многие семьи зимовали в землянках. Весь Подол и Загородье близ реки Трубеж не были еще до конца отстроены. Люди там ютились в земляных норах и в наспех сооруженных хижинах, пищу готовили на кострах и в каменных печах, уцелевших среди развалин.
Не лучше обстояло дело и в окрестных деревнях, сожженных татарами. Там тоже немало смердов не успели заново отстроиться до зимы. К тому же многие из селян остались без семенного зерна и без лошадей. Это означало, что ни вспахать, ни засеять по весне свои поля не смогут многие из крестьян.
Глава седьмая
Бегство из дворца
Долгие поиски Ольги в чужом враждебном городе сделали Пентега угрюмым и раздражительным. К тому же все здесь напоминало Пентегу его долгие мытарства в ордынском рабстве, откуда ему удалось вырваться благодаря стараниям рязанского князя. Ни у Пентега, ни у Тихомила не было никакого особого плана действий по розыскам Ольги, когда они задержались в ордынской столице, намеренно отстав от посольского каравана. Пентег очень рассчитывал на помощь сарайского епископа Иоанна, который по роду своей деятельности встречался и с крещеными татарами, и с русскими купцами, и с невольниками-русичами… Владыка Иоанн через своих прихожан имел возможность отыскать княжну Ольгу среди множества местных рабов. Тем более что втайне от сарайских властей епископ Иоанн помогал беглым рабам-русичам вернуться домой. Он же выступал посредником в сделках по выкупу русских рабов на свободу.
