По залу, шурша парусами шлейфов, будто многопушечные фрегаты в кильватерном строю, сновали дамы, пытаясь под веером скрыть страстные усмешки, пряча в глазах, словно бездонных озерах наполненных сластолюбием, предпочтение отданное адюльтеру перед азартом.
И вот в зале, где все смешалось в общем безумии, и пиршество, вот-вот, грозило перейти в вакханалию, появилась она, особа, присутствие которой заставило мужчин привстать, засвидетельствовав почтение, с явным привкусом сладострастного обожания.
А большинство женщин испытать жгучую зависть и ненависть к сопернице, персоне столь гордой и высокомерной, даже не удосужившейся отвечать на их ядовитые приветствия.
Не придав значения, как восторженным возгласам мужчин, так и злобному шипению женщин, казалось не замечая как одних, так и других, стройная молодая дама, величественной походкой преодолев просторы помещения, остановилась лишь у стола, где Её Величество, любезничала с блистательным герцогом де Монморанси, первым бароном королевства, сидевшим от неё по правую руку, и капитаном почетного отряда дворян собственной свиты, Эммануэлем де Крюссолем, герцогом д’Юзес, восседавшим слева от королевы. Здесь же, излучая томные взгляды в адрес бравого офицера, беспрестанно обмахиваясь пышным веером, располагалась принцесса де Гимене, позволявшая себя рассмешить первому шталмейстеру Двора Её Величества, графу д’Орвалю. Рядом с ними Гофмейстерина, возглавлявшая дом королевы, маркиза де Сенсе, оживленно беседовала с главой совета королевы графом де Брассаком. Вельможи, окружавшие Анну Австрийскую, так непринужденно улыбавшиеся королеве, представляли одни из самых древних и знатных родов королевства, являя собой серьезную силу, что заставляло задуматься над неслучайным выбором столь полезного общества, в непростые для испанки часы.
Но улыбки, изысканные шутки, галантные остроты стихли в тот миг, когда взгляд королевы встретился с взглядом герцогини де Шеврез, покрывшей быстрым шагом последний отрезок пути, от дверей до стола Её Величества. Под встревоженным взглядом де Шеврез, королева, принеся извинения гостям, спешно направилась в покои, давая понять своим молчаливым шествием герцогине и маркизе, что им следует присоединиться.
Здесь хотелось бы обмолвиться, всего несколькими словами, о Мари-Катрин де Ларошфуко-Рандан, маркизе де Сенсе, женщине умной, энергичной, убежденной стороннице королевы и непреклонного врага кардинала де Ришелье. Она была под стать уже знакомой нам де Шеврез, и так же входила в круг ближайших друзей Её Величества. Маркиза, герцогиня и ещё, пожалуй, несколько дам Двора Её Величества, составляли тот самый узкий круг советниц королевы, без которых Анна не принимала не единого решения.
Оказавшись наедине с высшей степени преданными особами, испанка встревожено взглянула на герцогиню. Де Шеврез, извлекла из-под манто небольшой свиток, и, протянув его королеве, произнесла:
– Ваше Величество, я получила письмо из Англии, от особы, имя которой, полагаю, нет надобности, называть. Здесь изложены некоторые просьбы, которые, уверена, будут вам небезынтересны. И ещё, что так же немаловажно, не предоставив сие послание вниманию Вашего Величества, я не вправе дать ответ герцогу.
Анна дрожащими руками развернула письмо, и впилась глазами в ровные строки.
ПИСЬМО: «Мадам, обращаюсь к вам как к самому верному моему другу и преданному стороннику под сенью французской короны. Только вы способны помочь мне, и поверить мольбе несчастного жаждущего любви, сердце которого навсегда осталось на берегах далекой Франции, в прекрасных руках её королевы. Я не могу перенести разлуки, и после нашей последней встречи в Амьене прибываю в горестном расположении, сокрушаясь о невозможности загладить свою вину. Мои колени распухли от беспрестанных молитв, обращенных к Господу нашему, что бы он подарил мне надежду вновь увидеть Её. Я готов к любым испытаниям, лишениям, тягостям и невзгодам, лишь бы заслужить хоть один взгляд прекрасных глаз, хоть одну улыбку любимых губ. Я не пожалею ничего ради любви к ней! Моё чувство велико, а решительность не знает преград! Если потребуется, я призову на помощь британскую армию, и превратив в пепел весь Старый Свет, заставлю считаться с собой!
Прошу вас, помогите мне, и вы испытаете щедрость и дружбу самого влиятельного вельможи Британии.
Вечно ваш друг, Герцог Бэкингем»
Королева печально улыбнулась.
– Что вы об этом думаете, Мари?
Герцогиня и маркиза переглянулись.
– Я полагаю, Ваше Величество, что следует рассмотреть признание герцога, так как оно дает нам возможность разыграть важную политическую партию. Партию, в которой все козыри находятся в ваших руках.
Анна с интересом взглянула на де Шеврез, затем неспешно обошла вокруг стола, ещё раз перечитав письмо, и приняв величественную позу, едва заметно кивнула. Герцогиня, уловив так хорошо знакомый знак, продолжила:
– Бекингем клянется выполнить все наши требования, если я устрою ему свидание с Вашим Величеством. В наших же интересах, убедить герцога в оказании Англией помощи Ла-Рошели, которая готова вспыхнуть мятежом, ради получения суверенитета. Остается лишь назначить встречу и вынудить Бэкингема дать обещание, в ближайшее время высадиться с армией в гугенотской твердыни. Это будет решающим ударом, который, несомненно, опрокинет трон Людовика и раздавит ненавистного кардинала.
Идея де Шеврез была настолько неожиданна, а ход мысли так стремителен, что Анна несколько растерялась. Она приблизилась к мраморному изваянию Девы Марии, под которым стоял небольшой аналой2, и, сложив на груди руки, будто в молитве, бросила взор в раскрытую книгу Священного писания, лежащую на белоснежной скатерти. В минуты нерешительности, она как истая испанка находила укрытие в молитвах, зачастую предоставляя своим приспешникам самостоятельно принимать решения. Де Шеврез, прекрасно знавшая свою повелительницу, предусмотрела и это.
– Ваше Величество, после наших переговоров с Испанией, и призывам к вооруженному восстанию в провинциях, назад дороги нет. А высадка англичан на западном побережье, в Ла-Рошели, будет, словно гром среди ясного неба. Это непросто увеличит наши шансы, это гарантия успеха, victoire3!
Маркиза, узрев немалый резон в словах герцогини, посчитала необходимым бросить своё увесистое мнение на чашу весов, где громоздилось убеждение де Шеврез.
– Прошу простить меня, Ваше Величество, но суждения Её Светлости невероятно убедительны и, несомненно, окажут неоценимый вклад…
Медленно повернув голову, Анна устремила тяжелый, исполненный некой дикой страсти взгляд куда-то вдаль, чем заставила замолчать маркизу. Её глаза горели дьявольским огнем, а с сухих губ слетел едва различимый шепот:
– Не трудно догадаться, чего он попросит взамен…ну, что ж мы напишем ответ, но не просто напишем… Я устрою герцогу такую встречу, что он навеки запомнит меня, и пожалеет о своих грубых намеках и грязных домогательствах в Амьене. Не будь я испанской принцессой и королевой Франции.
1 Велиал – демон азартных игр, один из четырёх могущественнейших демонов Ада, верный союзник Сатаны.
2 Аналой – употребляемый при богослужении высокий четырёхугольный столик с покатым верхом; иногда аналои бывают складными.
3 (фр.) победа.
ГЛАВА 22 (51) «Слабость мадам де Шеврез?»
АНГЛИЯ. ЛОНДОН.
Самым значительным явлением в архитектуре Англии первой половины XVII века, несомненно, можно считать лондонский королевский дворец Уайт-холл. Замок был задуман в виде огромного прямоугольника, разделенного по длине на три части. В центре, по грандиозному замыслу зодчего, должен был располагаться просторный парадный двор, а каждая из двух боковых частей делится на три меньших двора. Трехэтажные фасады большой протяженности – главный и задний – членились также на три части каждый. В состав дворца входили площадки для игры в мяч, а так же дворы для петушиных боёв и рыцарских турниров. Здесь Генрих Восьмой праздновал свои свадьбы с Анной Болейн и Джейн Сеймур. А в 1611 году в Уайт-холле состоялась премьера шекспировской «Бури». Здесь было всё: кипели страсти, шумели дебаты, шипели интриги, сотрясавшие целое королевство.
Королевство, устремленное вперед, отчаянно сражавшееся с внешними врагами, увлеченное упрочнением и возвеличиванием своего положения в мире, семимильными шагами, распустив знамена, шествующее к славе вящей, и как оказалось пропустившее самое главное происходящее здесь же, на их земле, за собственной спиной. Поначалу почудилось, будто это соринка попала в глаз; словно капля горечи, примешалась в помпезную чашу восторга и величия, показавшаяся сущим пустяком, невинной забавой, пока не переросла в гигантского дракона, беспощадного и всепоглощающего. Невзрачные «черные человечки», наводнившие остров, точили изнутри королевство, словно древесный червь, превращая могучий английский дуб, в кучу трухи. Будто стая грызунов, проникших в чрево к величественному льву, постепенно и незаметно выпотрошив его, выделав, набив чучело соломой, а затем разодрав на клочки пресвитерианскими скорняками, что впоследствии выдали остатки, эти жалкие лоскуты, на глазах у всего Старого Света, за единственно пригодные для чистки и доведения до блеска Британской короны. Эти мастера из мрачных пуританских сумерек надвигающиеся на разложившуюся праздную «продавшуюся папистам» скверну, мастерски подшили их в королевскую мантию, приблизив тем конец всему ненавистному, не позволяющему проникнуть «черным островитянам» в лона «очищенной» Святой Реформаторской церкви – в пресвитерианский рай.
