Глядя на руки старцев, скользящие по прекрасному обнаженному телу Сусанны, Анна Белль ощущала себя на ее месте. От этих фантазий по ее телу проносились тысячи импульсов, вызывавших сладостную дрожь и негу. Девушка физически осязала пальцы старцев, которые касались ее груди, внутренней части бедер и самых интимных мест. Каждое прикосновение распаляло ее еще сильнее.
Сознание Анны Белль снова стало удаляться куда-то в серую бесконечность, но в то же время она отчетливо представила рядом с собой Андрея Петровича. Девушка закрыла глаза, прислушиваясь к его дыханию, и почувствовала прикосновение горячих губ к своему телу. Он целовал ее всюду: в плечи, в шею – до самых кончиков пальцев ног. Ее волнение достигло предела, и она впервые в жизни испытала бесстыдную радость плоти, преодолевшей вершину страстного возбуждения… В блаженном изнеможении Анна Белль открыла глаза и увидела копию еще одной картины недавно умершего французского живописца Франсуа Буше – портрет Марии-Луизы О’Мёрфи де Буафейли, одной из фавориток короля Франции Людовика XV. Сама картина была написана с натуры в 1752 году – за три года до рождения Анны Белль, когда мадемуазель О’Мёрфи было всего четырнадцать лет. Этот портрет случайно увидел Людовик XV, воспылал к девочке страстью и добился того, что она стала его любовницей.
Алессандро Аллори. «Сусанна и старцы»
Франсуа Буше. «Портрет мадемуазель О’Мёрфи, или Светловолосая одалиска»
Анна Белль рассматривала это произведение искусства внимательно, как никогда раньше, чувствуя, что отзвуки угасающей страсти все еще пронизывают ее едва заметной дрожью, но уже ослабевают, покидая утомленное тело и улетая в портрет.
На мгновение ее отвлек странный звук. Анна Белль вздрогнула, увидев, как медальон, подаренный дедушкой, движется по каминной полке к самому краю, соскальзывает с нее и падает. Золотая цепочка некоторое время извивалась на каменном полу, как обезглавленная змея, а потом замерла.
Анна Белль поднялась с постели и взяла вещицу в руки. Медальон долго не открывался, а когда его створка откинулась, с миниатюры на девушку смотрело ее собственное, но какое-то незнакомое лицо. Вместо чистой, гладкой кожи и веселого взгляда карих глаз – морщины и измученные черты молодой женщины, запечатленной на почерневшем фоне бархатной гардины. Анна Белль положила медальон на тумбочку, вновь легла и потянулась в неге на шелковом белье.
Слегка прикрыв свою наготу одеялом, она засыпала под нежным дуновением ветра, залетавшего в распахнутое окно и шелестевшего занавесками. Едва различимый шепот прокрался в ее сознание, будто с улицы, откуда-то издалека:
– …Она как раз из коллекции Браамкампа… из спасенных… удивительная красота!.. что в свинцовом ящике… чудом ее довезли из Турку до Санкт-Петербурга…
Кто-то шептался по-русски. Анна Белль, освобожденная из рабства эмоций, еще раз взглянула на Марию-Луизу О’Мёрфи – и направила остатки затаившейся страсти, которая еще отзывалась в ней смутным любовным томлением, в сторону картины. Она передала Марие-Луизе излишки своей энергии, мысленно запечатав их в портрете на века.
Удовлетворенно вздохнув, Анна Белль закрыла глаза, засыпая и уже не пытаясь разобрать доносившиеся с ветром слова…
Не вершите судеб, люди,
Грязной, пакостной молвой.
В какофонии прелюдий
Не расслышать Дух Святой!
1
У полотна Франсуа Буше в Эрмитаже рядом с Анной Томилиной стояла пожилая женщина-реставратор. Они разглядывали картину 1752 года и тихо, чтобы не привлекать внимания экскурсантов, разговаривали между собой. – Какая прелесть! Как тонко… – шептала Анна. – Эта работа доставлена в музей в октябре тысяча семьсот семьдесят первого года. Она как раз из коллекции Браамкампа. Корабль «Фрау Мария» тонул несколько дней, и за это время кое-что удалось спасти. В основном из трюма выносили золото и серебро. Но прихватили и несколько картин. Вот одна из спасенных. – Удивительная красота! – восхищенно произнесла Томилина. – Да! С борта тонущего судна ее вывез местный рыбак. Он, очевидно, подумал, что в свинцовом ящике, где хранилась картина, лежат настоящие – в его понимании – ценности: монеты, слитки… Поэтому, увидев картину, он сразу от нее избавился. Каким-то чудом ее довезли из Турку до Санкт-Петербурга…
– Одну минутку… простите… – Анна сжала голову руками. С ней что-то происходило, на лице застыло выражение изумления и страха. – У меня такое ощущение… как будто мы здесь не одни… – Она нервно огляделась, но экскурсионная группа уже перешла в другой зал и поблизости никого не было. – Нас кто-то подслушивает… идет волна… такая волна… от этой картины…
Реставратор с недоумением уставилась на нее.
– Ох, не обращайте внимания, – спохватилась Анна. – Простите. Это переутомление. Я должна встретить мужа…
Она резко повернулась и бросилась к выходу. Вихрем влетела в женский туалет, пересекла общее помещение, вбежала в кабинку и заперла дверцу. В ней вдруг проснулось дремавшее глубоко внутри животное начало и стало диктовать свои условия. Порыв сладострастия невиданной силы обрушился на Анну. Словно в той картине был запечатан вулкан чувств, которые выдерживались веками, бродили, как вино в бутылке с сургучовой пробкой, и вот теперь они вырвались наружу, захватив женщину врасплох. Она закрыла глаза, закусила губу до боли, чтобы не застонать, и прислушалась к себе, ощущая, как всепоглощающая первобытная страсть буквально пожирает ее изнутри. Вскоре сознание перестало фиксировать окружающее, исчезли ощущения меры, времени и контроля над собой. Страсть, брызнувшая из картины Буше, словно вирус, поразила ее организм. Анна прижалась спиной к стене кабинки, часто задышала, извиваясь и содрогаясь всем телом. Вырвавшийся стон перешел в короткий сдавленный крик, оборвавший действие яда вожделения, достигшее апогея. Женщина в изнеможении опустилась на пол.
В музее раздался звонок.
Такой же звонок в то же время терзал слух Рината. Продрав глаза, он хлопнул по будильнику, не попав с первого раза, и, покачиваясь, встал с кровати. Пристально осмотрел комнату, словно не узнавая собственной спальни, и, смутно вспоминая вчерашний вечер, побрел на кухню. Жены не было. На кухонном столе стояла аптекарская бутылочка, а под ней лежал лист бумаги – записка. Ринат, морщась, прочитал:
...
«Раствори меня в стакане воды и выпей. Целую. Алька Зельцер».
– Оч-чень ос… остроумно, – пробормотал он заикаясь. Но когда последовал указанию и выпил шипучий напиток – полегчало.
Вернувшись в комнату, Ринат обратил внимание на другую записку, приколотую кнопкой к книжной полке:
...
«Как проснешься, милый, и если будешь в состоянии, приезжай за мной в Эрмитаж. Заходи через служебный вход. Оттуда поедем на встречу с риелтором. Захвати паспорт. Буду рада, если твоя головная боль станет препятствием к дальнейшему употреблению алкоголя в таком количестве, как вчера. Твоя любимая Анна».
– Чего я не видел в Эрмитаже? С утра… с похмелья… – возмутился Ринат вслух. Он помотал головой, потянулся и прокомментировал: – А голова-то не болит! Значит, пить можно!
Вскоре Ринат вышел из подъезда, накинув на голову капюшон, наполовину скрывший опухшее лицо. Машины жены у дома не было. Придется ехать в Эрмитаж… Он сел за руль своего внедорожника, посмотрел на мобильник, но передумал: «Чего без толку ей звонить? Захочет – сама проявится… А вчера это просто какой-то улет был. Кому рассказать про покойника в кровати – сочтут законченным психом».
Пока джип Рината катил по Невскому проспекту, держа направление на Адмиралтейский шпиль, Анна, пошатываясь, выбралась на лестничную клетку служебного хода Эрмитажа, отошла подальше от проходной и нервно набрала номер телефона. Ответила женщина.
– Лина, это я, Аня… Что у меня с голосом? Знаешь, не только с голосом. Поэтому и звоню. У тебя есть секунда?.. Спасибо, Лина. Вопрос странный, но мне нужно знать ответ специалиста. Скажи, пожалуйста, может ли вдруг… неожиданно… у человека… ну, у женщины… поменяться половая ориентация? Представляешь, есть одна картина… Нет. Не кинокартина, а настоящая картина, написанная художником. Там нарисована голая девушка. Я только взглянула на нее, и это вызвало у меня – ты не поверишь – самый настоящий оргазм! Такие случаи известны в медицинской практике?
Последовала пауза. Психолог Лина, подруга Томилиной, пыталась что-то ей объяснить.
– Конечно, я успокоюсь и заеду как-нибудь, – вздохнула Анна. – Мне что, теперь лесбиянкой становиться?.. Нет! Не пойду я туда еще раз! Боюсь… Должен заехать Ринат, и мы отсюда сваливаем… Ты уверена? Вместе с ним?.. Показать ему картину?!.. Считаешь?.. В Эрмитаже я по делу. Консультируюсь по одной истории. Хотела встретиться с Пиатровским, но сама отменила. Если дело выгорит, будет просто взрыв ядерной бомбы! Все мысли об этом… Слушай, а ведь эта картина напрямую связана с той историей… Нет, по телефону не могу… Да не схожу я с ума, Лин! Наоборот, пытаюсь во всем трезво разобраться… Ладно, всего хорошего, подруга. Обнимаю. На связи!
