Была еще одна и посейчас загадочная для меня болезнь, именовавшаяся тогда странным словом "потопач" - не знаю, медицинский ли это термин или местное наименование этой напасти. Тоже немало жизней унесла...
Если бы все горе, страдания, смертный ужас взрослых и маленьких крымских татар, выпавшие на их долю в сорок четвертом и сорок пятом годах, собрать воедино и доставить туда, где в то же самое время обжирались и веселились, заботились о своих сытых отпрысках те, чьей волей или безразличием мы были лишены отчей земли и нажитого не только нами самими, но и нашими предками имущества, то наше тогдашнее горе и наша сегодняшняя ненависть взорвали бы их сытое существование как сто тысяч атомных бомб!
Знойной и пыльной осенью одна тысяча девятьсот сорок четвертого года я бродил голодный по поселку…
Самое таинственное из известных науке понятий – это время. И чтобы не обременять себя неразрешимыми вопросами, мы принимаем на веру утверждение, что время неразрывно, что оно необратимо. Это утверждение есть такое же суеверие, как и представление о едином для всей Вселенной времени, не зависящем ни от чего. Однако нынче каждый студент второго курса уже знает, что время у каждой движущейся телеги свое и что ход его зависит от скорости каждой телеги - о какой неразрывности времени может идти речь! Когда-нибудь будет понято, что и представление о необратимости времени есть грубый образ, оставшийся нам в наследство от пещерных наших предков. Время разрывно и потому обратимо. Лента времени порой истончается, волокна разрываются и торчат веником в разные стороны, некоторые волокна свертываются колечком и соприкасаются с другими пучками, выдержавшими напряг, избежавшими разрыва. Тогда малая струйка, казалось бы, невозвратимых событий изменяет свой ход на иной, вливается в общий поток событий, в котором другой порядок.
Я умер в одном из волокон Времени. Это в другом временном волоконце отец похоронил меня в вырытой им самим неглубокой яме, обернув мне лицо своей белой рубахой. Но сразу же тогда тонкая нить событий разорвалась, упруго развернулась колечком и сомкнулась с другими, магистральными нитями, логика которых требовала живого меня.
Вот и бродил я как прежде, испытывая муки, но не сознавая ужаса своего положения – ведь второй раз колечко времени вряд ли образуется.
Для ребенка голод только физиологическое чувство, не трагедийная ситуация. И если бы я мог насытиться вдоволь хотя бы хлебом, я тотчас же обрел бы возможность интересоваться, радоваться и желать игры. Но когда я брел по дороге, и взгляд мой искал в пыльной колее стручок фасоли, оброненный с арбы, или когда я обшаривал белесые шуршащие ветки джиды, надеясь отыскать хотя бы один не замеченный другими сухой плод, то меня не могло бы отвлечь от поиска пищи никакое приглашение на самую развеселую забаву, на смешное или страшное повествование.
Ну, хоть бы зернышко джугары, хоть бы ягодка шиповника, хоть бы горошинка! Трава и листья - они такие безвкусные и от них понос... Пойду, пожалуй, на базар и буду вдыхать аромат свежего хлеба, издали....
Девочки Айше и Сафие беспечно читали свои книжки, когда их мать спрыгнула с бидончиком в руках из высоких дверей вагона. Ни у кого, пожалуй, эта предпринятая учительницей экспедиция особой тревоги не вызвала, - уж минут пять поезд всегда стоит. Только тетка по имени Селиме, в прежней жизни торговавшая самодельными сладостями на базаре, вредная толстуха, больше других ехидничавшая по поводу шибко грамотных, заполонивших тесный вагон своим барахлом, рассеянным взглядом следила за рискованно покинувшей вагон Хатидже и без злобы думала: " Бахса ановы туваргъа, поездан къаладжакъ! - Вы посмотрите только на эту тупицу, от поезда отстанет!". При этом она вовсе не желала этого, просто она чувствовала себя выше этой учительницы, так как не пошла бы на такой неосторожный поступок. И когда поезд резко сорвался с места, и стало ясно, что бедная учительница не успеет даже подняться на насыпь, Селиме охнула и вполголоса произнесла: - Вай аначыгъым! Къалдыда ановы къары! (Мамочка! А ведь отстала эта женщина!).
Старшая девочка Айше то ли услышала сквозь грохот колес этот сдавленный возглас, то ли сердцем почуяла беду. Она вскочила на ноги, отбросив книжку, вслед за ней вскочила ее сестра. Все, кто уже понял случившееся, молча смотрели на сестер. С криком "Ана! Мама!" Айше кинулась к двери вагона, младшая ринулась за ней. Сидевшие рядом женщины едва успели удержать сестер, навалившись на них и оттащив их в глубь вагона. Старшая как обезумевшая кричала "Мама! Мама!", младшая просто визжала. Женщины, опасно высовываясь в двери, пытались что-то увидеть, успокоить детей. Селиме подошла к девочкам:
- Чего вы раскричались? Мама ваша села в соседний вагон! Слышите? В соседний вагон она села, я вам говорю! Ну, успокойтесь!
Первой перестала кричать старшая. Она вопросительно глядела на Селиме и лишь постанывала.
- Мама ваша в соседнем вагоне едет. На остановке перейдет к нам, и все! Рядом она, в соседнем вагоне.
Девочки, кажется, поверили. Младшая прервала свой визг и стала плача повторять:
- Зачем она выпрыгнула! Зачем она ушла из вагона! Почему мамы всегда уходят!
- Тихо, тихо, тихо! Успокойся. Сейчас будет остановка и она вернется.
- Остановка не скоро бывае-э-т! - плакала младшая, старшая же обняв ее молчала, раздумывая, можно ли верить тому, что мать их в соседнем вагоне. Наконец, девочки, кажется, поверили.
Селиме подумала про себя, что хорошо, если поезд не скоро остановится. Надо дать детям успокоиться и что-то придумать. Другие женщины смотрели на нее вопросительно, и Селиме отвернувшись, чтобы не видели ее лица девочки, гримасами показала, что, увы! - Хатидже отстала от поезда.
Мерно стучали колеса, и это было признаком того, как было замечено обитателями вагонов, что перегон будет долгим. Женщины собрались в другом конце вагона и стали обсуждать дальнейшие свои действия. Когда заметили, что младшая девочка Сафие задремала, они подозвали к себе старшую Айше.
- Доченька, ты уже большая, - начала Селиме. - Ты разумная и толковая девица, слушай, что мы тебе скажем. Мама ваша, кажется, не успела сесть в вагон, но ничего страшного в этом нет. Следующим поездом она догонит нас, это может произойти сегодня или завтра. Ты должна успокоить младшую сестренку. Объясни ей, что сегодня или завтра мама нас догонит, понимаешь?
Надо сказать, что женщины и сами надеялись, что Хатидже подсадят на следующий за ними состав и помогут догнать своих дочерей. Только пожилая Семадие-тизе, которая была выбрана старшей по вагону, с горечью подумала, что да уж, из-за несчастной татарки станут эти гяуры догонять и ждать, как же! Трупы выбрасывают из вагонов прямо в поле, похоронить не дают, чего от них человеческого можно ожидать...
Айше, вопреки опасениям, восприняла это сообщение сдержанно. Женщины очень обрадовались такой реакции девочки. Селиме от полноты чувств обняла и расцеловала ее, другие тоже постарались приласкать девочку. Когда Айше вернулась к спящей сестренке, к ним потянулись то одна, то другая соседки с гостинцами. Оказалось, что в вагоне люди везут и сушеные яблоки, и сушеные груши, и пастилу, и, даже, вкусное печенье курабье. Сафие уже проснулась и с удивлением принимала дары от соседей по вагону, которые еще недавно казались ей недобрыми и жадными.
Подобрав подходящий момент Айше сказала сестренке, что, возможно, мама задержится, что она, может быть, пошла дать телеграмму родственникам, что она, может быть, и не отстала вовсе от поезда, а поступила обдуманно, чтобы им потом всем было хорошо. Но об этом надо молчать, чтобы не узнали эти вражеские солдаты, которые их сопровождают, а если узнают, то поймают маму и арестуют. Этот последний тезис Айше изобрела сама и очень потом этим гордилась, а старшие хвалили ее за догадливость. Сафие судорожно вцепилась в руки сестры и не мигая смотрела ей в глаза, и Айше многое прочла во взгляде Сони-Сафие. Когда поезд поздно вечером сделал, наконец, следующую остановку, все обитатели вагона, кроме Селиме, которая своими глазами видела стоявшую в траве Хатидже, все в вагоне, и стар и млад, напряженно ждали, что вот сейчас подойдет к распахнутым дверям мать бедных девочек и попросит, чтобы ей помогли взобраться. В сторону съежившихся в ожидании сестер старались не смотреть. Когда поезд опять тронулся с места и ничего не произошло, Сафие громким шепотом, слышным по всему затихшему вагону, произнесла по-русски слова, понятные только Айше:
- Они всегда уходят и не возвращаются.
Больше чем себя Айше жалела бедную маленькую девочку, свою любимую младшую сестренку...
