Исмат удивлялся своему организму: ведь случалось не раз оставаться без пищи несколько дней, и вроде бы ничего, терпелось. Нет, есть, конечно, очень хотелось, но не было того мучительного чувства, которое он испытывал сейчас, утром еще кое-как перекусивши. И не в силах совладать с собой он решился на шаг, опасный в любом случае. Он постучался в дверь какой-то хижины, в окне которой горел свет. На стук вышел молодой здоровый парень-казах и подозрительно воззрился на пришельца.
- Кечирасиз, извините, - произнес Исмат, изобразив на лице добрую и застенчивую улыбку. - Я сейчас сошел с машины, ехал из Туркестана, и не знаю, где тут магазин. Целый день не ел, просто умираю с голода. Уже час хожу, ни одного магазина не нашел. Не могли бы вы продать мне немного хлеба?
Лицо парня, молча выслушавшего сбивчивое стеснительное объяснение, смягчилось.
- А здесь и нет никакого магазина, - произнес он басом, - магазины там, за железнодорожными путями. Ты, друг, иди в чайхану, там и перекусишь.
- Был я в чайхане. Там ничего съедобного нет, и никого до утра не пускают.
Исмат импровизировал, но, кажется, попал в точку. Парень с пониманием покачал головой.
- Да, новую моду взяли, объявляют санитарные дни, - сказал он сочувственно. - Раньше никаких таких санитарных дней не было, а теперь иногда утром перед маршрутом шоферам и чаю глотнуть негде.
Из этих его слов Исмат понял, что хозяин хижины имеет какое-то отношение к автобазе. А парень между тем отворил дверь шире.
- Заходи, мы как раз ужинать собрались.
- Нет, нет, - неискренне запротестовал Исмат. - Продайте мне лепешку или хлеб, и я пойду.
- Ты, что, не мусульманин? - грозно вопросил парень. - Обижаешь меня, я с гостей денег не беру. Давай заходи!
И Исмат, «подчиняясь грубой силе», вошел в освещенную тусклой запыленной электрической лампочкой низкую комнатенку. В углу стоял большой сундук, украшенный орнаментом из цветной жести, рядом стояла обычная тумбочка, из тех, какие стоят в общежитиях возле коек, на ней стояло зеркальце и какие-то флаконы и коробочки.
Хозяин протянул гостю руку и представился:
- Меня зовут Ислам, а жена у меня Салима.
Представился и Исмат. После этого хозяин указал гостю на низкий, сколоченный из досок помост, покрытый войлочной кошмой, поверх которой лежал нитяной палас:
- Садись, брат.
Из соседней комнаты вышла молодая женщина в европейского покроя платье, подвязанном передником, и, поздоровавшись с гостем, поставила на дастурхан тарелку с толсто нарезанными ломтями белого хлеба и блюдце с колотым сахаром. Ислам подошел к стоящей тут же в пристройке жестяной печурке с выведенной в стену трубой и залил кипяток в большой пузатый, украшенный красными цветами чайник. В это время Салима поднесла гостю тазик и жестяной кумган-кувшин и полила ему на руки, подав затем вафельное полотенце. Хозяин разлил чай и начался неспешный разговор. Парень, действительно, работал на автобазе ремонтником. Сам он был из казахского аула, всегда мечтал вырваться в город, в большую жизнь. Пошел подростком в ремесленное училище, получил специальность механика. Подрос, обтесался в каком-то совхозе, потом перебрался на вольные хлеба в столичный Ташкент, жил несколько лет в общежитии. Познакомился с обитающей в соседнем общежитии и оканчивающей техникум медсестер казашкой, и вот совсем недавно молодые люди поженились.
- Хорошо в городе, - пробасил молодой муж, - никакого калыма, идешь в загс и все. Правда, Салима?
- А родители знают? - спросил Исмат.
- Да, конечно, - ответила за мужа Салима. - Сразу, после того, как получили этот домик, мы поехали к родителям Ислама, барашка зарезали, дуа (молитвенное собрание) провели.
- А неделю назад вернулись из Казалинска, где родители Салимы живут, - добавил Ислам, и счастливые молодожены радостно рассмеялись.
Исмат, тоже рассмеявшись, поздравил супругов и пожелал им обильного потомства.
Ислам поднялся с помоста и обратился к Исмату:
- Будешь пить? У меня бутылка припрятана.
- Ты, что, не мусульманин? - отвечал давешним тоном хозяина Исмат. Мужчины рассмеялись, потом Исмат уже серьезно произнес:
- Не надо, как-нибудь в другой раз. А сейчас я прочту молитву.
- Салима, иди садись, - позвал Ислам жену, которая возилась у печки.
Женщина подошла, вытирая руки о передник, и села рядом с мужем. Исмат прочел строки из Корана, и под конец все провели ладонями по щекам:
- Аминь!
Салима отошла к печке, а Ислам с сожалением произнес:
- А я не знаю ни одной молитвы, кроме "бисмилля-ир-рахман-ир-рахим". Пора уже научиться, старость подходит.
"Ну, тебе, брат, до старости далеко", подумал Исмат, а вслух сказал:
- Да, молитвы наши знать надо.
Салима поставила на дастурхан две касы с аппетитно пахнущим макаронным супом, в котором плавала баранья косточка.
- Ну, давай, бисмилля! - произнес Ислам и протянул гостю алюминиевую ложку.
Трапеза прошла за беседой, во время которой Исмат поведал, что он был по делам в Туркестане и, не дожидаясь поезда, решил ехать до Ташкента на попутной машине, что сейчас ему добираться до Самарканда. После того, как опять попили чай, он поблагодарил хозяев и встал.
- Оставайся, куда ты ночью? - удивился Ислам.
- Я сейчас дойду до Текстильного, там машины на Самарканд и по ночам ходят. Мне домой пораньше добраться надо, - отвечал Исмат.
- Ну, смотри, сам знаешь, - хозяин тоже поднялся, и Исмат распрощался с добрыми молодыми супругами, пожелав им счастья.
Одна только мысль мучила Исмата, когда он покидал бедную гостеприимную хижину: а каково будет, когда утром Ислам узнает, что в чайхане никакого санитарного дня не было?
Неисповедимы замыслы и мероприятия Божьи! В тот день, когда Исмат совершил свое краткое путешествие с возвратом в исходный пункт, чайхана, и в самом деле, была закрыта прибывшим утром санитарным врачом участка. В последнее время наезды такого рода участились, и вовсе не из-за того, что городские власти решили, наконец, улучшить санитарное состояние объектов общественного питания, которое было, действительно, далеко от требуемого, а потому, что пришел на должность санитарного врача особенно ненасытный мздоимец.
У Исмата уже был разработан план дальнейших действий. Он посчитал, что искать его будут более всего в областях к западу от Ташкента, на станциях и полустанках Казахстана и далее к Волге. А он сейчас находится вновь в Ташкенте и уедет отсюда на юг, в Туркмению, куда от той ветки железной дороги, на которой он был замечен, путей нет. Даст Аллах, он доберется до многолюдного Ашхабада, там, в пригороде, ему рассказывали, существуют притоны контрабандистов, посещающих регулярно соседний Иран. Местные власти не особенно заинтересованы в том, чтобы полностью уничтожить этот невинный промысел, благодаря которому заняты делом рыночные торговцы по всему Туркменистану и даже в соседних республиках. Контрабандисты приносят в заплечных мешках самые разные товары, начиная от краски для волос и кончая радиоприемниками и фотоаппаратами, не говоря уже о золотых изделиях. Чего не бывает в мешках, переносимых по пескам Каракумов, так это наркотиков. Конопляными зарослями заняты почти все пустующие земли от Каспийского озера до озера Байкал, так что гашиш здесь дешевле картошки, которую надо возделывать, а кусты конопли - вот они, сами по себе растут. Что касается опиума, то не было на азиатских просторах огорода или палисадника, в котором не торчали бы разноцветные головки крупных цветов мака, после опадания которых остаются зеленые шары, вскоре уже опоясанные спиральными надрезами для сбора млечного сока, из коего получают снадобье по названию «кок-нар».
Исмат задумал примкнуть к какой-нибудь группе, ходящей за кордон и обратно, что требовало определенной дерзости и умения ускользать от возникшей погони. Вопрос был только в том - примут ли его, не посчитают ли подосланным агентом охранительных органов? Тут Исмат надеялся на свою способность входить в контакт с разными людьми, а также на некоторое знание языка фарси, которому в детстве учил его отец.
Но сейчас надо было выбираться из Ташкента и при этом без ошибки найти товарняк, направляющийся в нужную сторону. Исмат не вполне представлял себе картину сети железных дорог. Он только знал, что если ему забраться в состав, отъезжающий в сторону, противоположную той, откуда он сегодня прибыл, то поезд повезет его через Джизак к Самарканду, а оттуда уж или с пересадкой, или же, если подфартит, прямым ходом через Бухару или Кашка-Дарью в Туркменские Каракумы. Ну, дорогу на Коканд он знал, и этот вариант мог отключить.
В ночной темени он шел между вагонами, некоторые из которых дергались и отъезжали, неизвестно в какую сторону. Проблуждав так более часа, прячась при этом от рабочих железной дороги, которые что-то проверяли, о чем-то перекликались, он пришел в растерянность. Наконец он решил, что безопасней все же будет спросить у какого-нибудь железнодорожника как доехать зайцем до, например, Бухары, чем рисковать быть завезенным куда-то не туда.
