Юнг не без некоторого смятения увидел, что прочел дневник Пилигрима почти до конца. Осталась только последняя страница.
Прочти ее! Почему ты медлишь?
Потому что не хочу. Пока.
Сейчас уже очень поздно. Или рано. Разве не лучше дочитать до конца — а потом ложиться спать?
Я лягу, когда захочу. И буду читать, когда и что захочу.
Чего ты боишься?
Ничего.
А мне кажется — всего.
Откуда ты взялся? Почему бы тебе не оставить меня в покое?
Я такая штука из которой сотканы сновидения психопатов…
Ха!
А почему я не оставлю тебя… Подумай сам: должен же хоть один из нас быть морально ответственной личностью!
Понятно. Тебя послал Фуртвенглер, чтобы шпионить за мной.
Боже! Какое потрясающее чувство юмора!
Ты говоришь в точности как он
По-моему, это называется «параноидальная шизофрения». Если вражеский агент, забравшийся к тебе в мозги, вооружен, он может разнести их в клочья изнутри. Так? Почему ты не хочешь перевернуть страницу, Карл Г устав? Неужели ты настолько инфантилен, что боишься перевернуть страницу?
Инфантилен?.
Всего лишь слово. Слово означающее детскую беспомощность в самой обычной ситуации. Боязнь открыть окно. Перевернуть страницу…
Я не боюсь переворачивать страницы!
Тогд а переверни ее.
Переверну, когда сам захочу!
Прекрасно. Пусть будет по-твоему. Мы тут с тобой сидим…
Юнг встал.
… а душевное равновесие нашего пациента Пилигрима тем временем балансирует на грани последней и предыдущей страницы.
Половина пятого. Юнг глянул в сторону окна. Земной шар вот-вот повернется еще немного — и впустит в окна солнце.
Солнце взойдет ровно в шесть сорок три. У тебя есть два часа и тринадцать минут.
Юнг хотел было налить себе полный стакан виски, потом подумал и налил только треть.
Два часа и двенадцать минут.
Юнг вернулся к столу и наткнулся на дневник.
«На площади Бетта помедлила немного возле мертвой собаки…».
Да кто она такая, черт побери? И зачем Пилигрим писал о ней? Зачем он клевещет на да Винчи — зачем? Обзывает его насильником… Какого черта?
Позволь мне напомнить… В 1907 году мы с тобой написали следующее — или приблизительно следующее: «Сначала пациент кажется нам совершенно нормальным. — Я цитирую. — Он может быть предпринимателем, иметь доходное дело или даже работать психиатром в знаменитой психиатрической больнице. Мы ни о чем не подозреваем. Мы нормально разговариваем с ним и в какой-то миг роняем слово «Леонардо». И вдруг его ничем не примечательное лицо преображается. Человек бросает на нас пронзительный взгляд, исполненный бездонного недоверия и нечеловеческого фанатизма. Он стал загнанным, опасным животным, окруженным невидимыми врагами — в том числе вооруженными. Другое «эго» всплывает на поверхность…» Конец цитаты — правда, за точность не ручаюсь. Другое «эго» — это интересная концепция.
Юнг с закрытыми глазами склонился над страницей,
Не забывай, что последним трудом Пилигрима была монография, посвященная Леонардо да Винчи. Мы сами прочли ее с восторгом, хотя порой находили слишком откровенной. Когда он вставал на защиту гомосексуальности Леонардо, например… Однако это была очень вдохновенная и аргументированная защита — не столько гомосексуализма, сколько права Леонардо быть самим собой. Ты помнить? В апреле 1476 года Леонардо вызвали в синьорию Флоренции и устроили допрос по поводу слишком явного пристрастия к красивым мальчикам.
Да.
Ты также помнить, наверное, что большинство из этих мальчиков Леонардо встречал в банях, куда он ходил каждую субботу специально для того, чтобы увидеть их нагими. Мистер Пилигрим усиленно защищал сию нездоровую привычку, против которой ты усиленно возражал. Не так ли?
Конечно! Я возражал, поскольку старикам негоже так вести себя. Постыдился бы!
Но он не был стариком, Карл Густав. Ему еще двадцати пяти не стукнуло!
А мне без разницы, даже если ему было десять! Все равно это постыдно — прокрадываться в баню, чтобы глазеть на голых мужиков. Человек имеет право на уединение!
В бане?
Ты знаешь, что я хотел сказать! Я имею в виду право на защиту от извращенца, подглядывающего за тобой масляными глазками!
Выходит, Леонардо уже извращенец?
Да!!!
Боже мой, ну и реакция! Успокойся.
Я совершенно спокоен.
Ничего подобного. Кстати, обрати внимание на свою эрекцию. Значит, воспоминание о бане возбуждает тебя?
Откуда мне знать? Я к ней близко не подходил!
Карл Густав!
Ладно. Я был там два раза.
Всего лишь? И зачем ты туда ходил?
Юнг ничего не ответил. Не смог придумать.
Мы с тобой знаем зачем. Мы точно это знаем! Ты хотел посмотреть, каков ты по сравнению с другими мужчинами. Не хуже ли? Тут нечего стыдиться. Каждый мужчина желает узнать ответ на этот вопрос. Это совершенно нормально.
Может быть. Да, хорошо. Но я не прятался по углам и не подсматривал исподтишка!
Нет, ты просто смотрел. Я был там. Я помню. Но почему ты думаешь, что Леонардо прятался по углам и подсматривал? Ты не желаешь признать тот факт, Карл Густав, что некоторые мужчины хотят, чтобы на них смотрели. Особенно молодые. Таким образом они как бы говорят: «Я здесь, и вот что я могу предложить — не в гомосексуальном смысле, а в смысле потенции и продолжения рода. Приводите своих дочерей, и я дам им сыновей!»
По-моему, это отвратительно.
Пусть так. Но будь ты гомосексуалистом …
Даже думать не смей, слышишь?
Будь ты гомосексуалистом, тебя бы это подстегнуло. Вдохновило бы, как Леонардо. Однако он заплатил за это сполна. Тебе никогда не приходилось так расплачиваться за твои грешки. Леонардо арестовали, доставили в синьорию Флоренции, унизили и приговорили к штрафу. А через два месяца после столкновения с властями его посадили. Не потому, что поймали с поличным, и не потому, что кто-то пожаловался на его поведение. Это сделали просто из-за того, что знали о гомосексуальных наклонностях Мастера и хотели его опозорить. Мистер Пилигрим считал, что Леонардо посадили несправедливо. Это озлобило Мастера на всю оставшуюся жизнь, и он до конца дней своих не смог простить общество, позволившее такой несправедливости свершиться. Но во время своих исследований мистер Пилигрим раскопал, уж не знаю как, эпизод с девушкой, который ты только что прочел. И хотя, не важно по каким причинам наш пациент не смог себя заставить включить эту историю в книгу, в дневнике он ее описал. Сдается мне, именно всестороннее знакомство с Мастером, с его страданиями и гениальностью — с одной стороны, u его жестокостью u бесчеловечностью — с другой, так сильно потрясло мистера Пилигрима, что он повредился умом и лишился дара речи!
Вряд ли оно довело его до самоубийства.
Все зависит от того, что написано в последнем абзаце…
Юнг открыл глаза и прочел вслух, водя пальцем по строчкам: «Осенив себя крестным знамением, Бетта выпрямилась, повернула на восток и пошла мимо сгорбленных спин и костров, пока от нее не осталось ни следа — и ни звука».
Пока от нее не осталось ни следа — и ни звука.
Ну и что?
Тебе это ни о чем не говорит? Быть может, Пилигрим знает об этой женщине что-то такое, чего он не хочет знать или отчаянно пытается забыть? И это ввергло его в пучину безумия.
Если треклятая баба вообще существовала, черт возьми! Я лично в этом сомневаюсь. Она умерла четыреста с лишним лет назад. Как может история женщины, жившей четыреста лет назад, ввергнуть в пучину безумия человека, живущего в 1912 году? Полная бессмыслица!
Да ну?
Точно.
Переверни страницу!
Юнг вздохнули сел.
Два часа u пять минут, Карл Густав.
Он нагнулся, на ощупь нашел нижний правый уголок страницы. Закрыл глаза, снова открыл их, выпил… А потом перевернул страницу и начал читать.
«Из записных книжек Леонардо». «Акт соития и все, что стоит с ним в связи, так отвратительны, что люди скоро бы вымерли, если бы это не был освященный стариной обычай и если бы не оставалось еще красивых лиц и чувственного влечения (Цитируется по изданию З. Фрейд «Леонардо да Винчи»)».
Внизу было что-то вроде сноски со скромной звездочкой, свидетельствующей о том, что это примечание Пилигрима.
«Напиши он эти слова до того понедельника, они могли бы оправдать мое спасение. А так… К среде я возжаждал обратить в пепел не только свое чело, но все мое существо — и сознание».
