Присутствующие переглянулись. Действительно, придворные нравы, не знающие нравственных устоев, были таковы, что все в душе признали правоту слов Дария. Никто не мог поручиться не только за другого, но и за себя. Дело принимало нешуточный оборот. Страх объединил этих заговорщиков, страх же заставил их действовать сообща.
Гобрий оглядел заговорщиков и твердо сказал:
— Я за то, чтобы принять совет Дария — не расходясь, прямо отсюда направиться к Бардии.
— Это безумие! Дворец охраняется. У Бардии отличные телохранители, да и сам он знаменитый боец.
Слова Видарны несколько охладили пыл заговорщиков.
— Боги покровительствуют нам, друзья, — тихо сказал в напряженной тишине Дарий. — Бардия поехал с ловчими и конюхом в Сикаяуватиш в летний дворец — отдохнуть и поохотиться...
Присутствующие вновь переглянулись, и у всех мелькнула одна мысль: "Ловок, сын Гистаспа!" Только тупой Ардуманиш, вызывая ухмылку вельмож, спросил:
— Откуда ты знаешь?
— Мне сообщили, — учтиво ответил Дарий и обратился ко всем остальным: — Раз мы решили довести дело до конца, давайте сядем на своих коней, благо они стоят на привязи у ворот дворца, и двинемся резвой рысью в Сикаяуватиш.
Все кивнули согласно, так как твердо решили покончить с покусителем на их привилегии — Бардией.
Вельможи направились на север в крепость Сикаяуватиш, где находилась летняя резиденция Бардии.
Переворот
Заговорщики удивительно легко вошли в Сикаяуватиш, в никем не охраняемую мидийскую крепость, а затем проникли и в летнюю резиденцию — легкий ажурной постройки дворец, в котором любил проводить жаркие месяцы Бардия. Удивительно бесстрашный и беспечный сын Кира с радостью освобождался от оков неусыпной охраны, которой его окружал Вахъяздат, сначала опасаясь Камбиза, а затем, не без основания, персидских вельмож.
Заговорщики прошли через анфилады комнат, залов и переходов и дошли до самых покоев царя без всяких задержек. Лишь у дверей в покои, где отдыхал в прохладной Мидии от сентябрьского персидского зноя царь царей, их остановил заспанный постельничий и ленивым голосом спросил: "Что вам надо?" Гобрий пронзил его насквозь мечом. Распахнув пинком двери, Гобрий первым вошел в опочивальню. Бардия лежал на спине, закинув руки за голову, и дремал. Проснувшись от шума и увидя вошедших гурьбой вельмож, он повернулся на бок и, облокотясь на руку, с удивлением спросил:
— Зачем вы явились? Разве я вас звал?
— Это смерть твоя пришла, подлый самозванец! — вскричал Гобрий и бросился с обнаженным мечом на Бардию.
У Бардии от возбуждения заблестели глаза — все-таки он был настоящим бойцом! Сильным ударом ноги в грудь, он отбросил назад Гобрия и вскочил с места. Задохнувшийся Гобрий, выпучив глаза, широко разевал рот, пытаясь вдохнуть хоть глоток воздуха. А Бардия, вынув из-за пояса небольшой кинжал, приготовился к обороне. Персы гуртом кинулись на него. Интаферн сумел воткнуть острие меча царю в грудь — Бардия коротко вскрикнул. Он с размаха ударил рукояткой кинжала Интаферна в глаз. Ослепший вельможа заревел дурным голосом. А Бардия, весь облепленный насевшими на него заговорщиками, исхитрился всадить кинжал в плечо Видарна. Для заговорщиков дело приобретало скверный оборот — двое временно выбыли из борьбы, а третий, Гобрий, все еще разевал свой рот, как вытащенная на сушу рыба. Положение спас Ардуманиш — почти равный по силе знаменитому персидскому пехлевану. Он расшвырял своих сообщников и с восторгом бросился в рукопашную со своим вечным соперником. Бардия охотно ввязался в борьбу. Запыхавшиеся Отан, Дарий и Мегабиз, радуясь кратковременной передышке, молча наблюдали, как два борца, стиснув друг друга в железных объятиях, катались по полу, рычали, стонали, ревели. По пути Бардия схватил в охапку не успевшего еще оправиться Гобрия. Раненый Бардия все-таки побеждал. Придерживая одной рукой полузадушенного Гобрия, другой рукой Бардия вцепился в волосы Ардуманиша и начал жестоко и методично бить того головой об пол. Ардуманиш давно уже потерял сознание, а затем и последние искорки жизни, а Бардия продолжал бить и бить разможенным затылком своего врага — окровавленный, скользкий, забрызганный мозгами Ардуманиша пол. В стороне лежал раненый Видарна, у постели сидел на полу, закрыв ладонями лицо, Интаферн, и сквозь его пальцы сочилась кровь. А Отан, Дарий и Мегабиз метались, пытаясь помочь зажатому в тиски Гобрию, которым ловко прикрывался, как щитом, катаясь по полу, Бардия. У сильно ослабевшего богатыря тем не менее хватило сил так сжать главнокомандующего персидской армии, что у того вылезли глаза из орбит. Задыхаясь, он прохрипел:
— Разите его, ради всех богов, разите!
— Мы боимся попасть в тебя! — с отчаянием вскричал Дарий, бегая вокруг сцепившихся тел.
— Рази обоих, все равно я умираю! — прохрипел Гобрий. Неожиданно Отан всадил свой меч в клубок катающихся по полу тел.
— А-а-а! — вскричал дико Бардия и, обмякнув, навалился всем телом на полумертвого Гобрия.
Дарий и Мегабиз с трудом оттащили грузное тело Бардии в сторону, освобождая потерявшего сознание Гобрия. А затем, немного передохнув, "лучшие люди", представители высшей знати — аристократия, высокородные и благородные господа, цвет персидской нации, стали со злобными истеричными вскриками всаживать и вынимать, снова всаживать и вынимать свои мечи в беззащитное окровавленное месиво, бывшее когда-то сыном великого человека Кира, потом царевичем Бардией, а потом царем царей и господином четырех стран света!
Откинулся роскошный порог опочивальни, и в покои заглянул один из приближенных Бардии Артасир и, в ужасе вскрикнув, бросился прочь. Заговорщики опомнились. Бросив терзать труп злодейски убитого Бардии, они, помогая друг другу, со стоном покинули красивый, изящный, легкомысленно-ажурный дворец. Взгромоздившись на своих коней, они помчались во весь опор в сторону Пасаргад.
Так окончил свою жизнь, процарствовав всего семь месяцев — но каких ярких месяцев! — добрый и веселый Бардия — народный царь!
* * *
Сделав короткую остановку в мидийском имении Мегабиза, который за короткий срок своего пребывания сатрапом Мидии сумел приумножить свое состояние и приобрести несколько имений, вельможи пришли в себя, оправились, подлечились. Отсюда Гобрий отправил скоростного гонца в Месопотамию с вызовом всей армии в Персию. Затем вновь пустились в путь и, обогнув Экбатаны, где было много сторонников Бардии, прибыли ночью в Пасаргады. Они стянули все свои силы к дворцу Отана, вооружив челядь и окружив себя телохранителями. Предстоял дележ шкуры!
По праву хозяина первым выступил Отан.
— Я думаю, что не следует теперь отдавать власть в руки единодержавного владыки. Это и неприятно, и нехорошо. Перед нами пример Камбиза и Бардии. Как может государство быть благоустроенным, если тиран велел творить все, что ему заблагорассудится? И действительно, если даже самый благородный человек был бы облечен такой властью, то едва ли остался верен своим прежним убеждениям. От богатства и роскоши, его окружающих, в нем зарождается высокомерие, а зависть и без того присуща человеческой натуре. А у кого два этих порока, у того очень быстро появятся и все остальные. Он творит множество преступных деяний: одни — из-за пресыщения своеволием, другие — опять-таки из зависти. Конечно, такой властитель должен был бы быть лишен зависти, так как ему, как государю, принадлежит все. Однако единодержавный владыка по своей натуре поступает со своими подвластными, исходя из совершенно противоположного взгляда. Он начинает преследовать лучших людей нации, потому что они умны, благородны, и любить дурных людей, потому что они послушны и угодливы. Более всего он склонен внимать лести и клевете. Опьянение властью приводит к вседозволенности и к преступлениям. Такой тиран казнит людей без суда, по своему произволу и попирает законы. Когда-то персы все решали сообща, общим собранием. В те времена наши предки были честными и нравственно чистыми. Я предлагаю вернуть то золотое время, а поэтому вся власть... народу! У народовластия все блага и преимущества!
Знать была поражена и до крайности удивлена выступлением одного из самых знатнейших людей великой Персии, явного претендента на престол — номер один, имеющего не меньше прав на персидский трон, чем царствовавшая до этого династия! Встал с места Гобрий.
— То, что сказал Отан об отмене единодержавной власти, повторю и я. А что касается его второго предложения — отдать власть народу, то это далеко не лучший совет. Что может быть безрассуднее и разнузданнее негодной черни, дорвавшейся до власти? Поэтому недопустимо, чтобы, спасаясь от тиранства единодержавного властелина, подпасть под власть необузданной черни. Ведь тиран-то хоть знает, чего он хочет, а толпа? Не всегда она послушает умного, а скорее наоборот, коварный краснобай сумеет ее увлечь на самые черные дела. Очертя голову, подобно бурному весеннему потоку, без смысла и рассуждения, бросится чернь к кормилу правления, дорвется до власти, а править-то не сумеет, не приучена! Не-е-ет, пусть предлагает народное правление тот, кто желает зла персам, а не добра! Я же предлагаю облечь верховной властью тесный круг наизнатнейших людей, и, конечно, в их числе обязательно будем и мы. В отличие от черни, не одно поколение наших предков управляло народом в своих владениях, и мы знаем, как им править. От нас — лучших людей, конечно, будут исходить и лучшие решения государственных дел. Мы рождены быть господами, и нам должна принадлежать власть!
