Они оба замолчали, вспомнив несчастного царя, погибшего столь жалким образом.
— Непостижимы судьбы людские. Оставим прорицания и гадания. Расскажи мне о настроениях дельфийских жрецов. Ты сказал, они готовят предательство…
— Жрецы Аполлона Дельфийского уверены, что победить персов невозможно. Поэтому они больше думают не о сопротивлении Варвару, а о том, как им лучше использовать сложившиеся обстоятельства для собственного обогащения. Зная благочестие персов и почтение к храмам, жрецы ожидают от вторжения немало выгод для себя и потому ничуть не беспокоятся. Ведь персы почитают Аполлона как своего солнечного бога Митру. Жрецы прослышали, что Датис пожертвовал святилищу Аполлона на Делосе несметное количество талантов золота и серебра, и теперь рассчитывают на крупные денежные пожертвования — изобильный золотой дождь, который прольёт Ксеркс на прославленный древний оракул.
— О, бездна человеческой низости! И боги взирают на это спокойно?
— Поверь мне, человеку, которому по долгу службы приходится с ними часто общаться, им до нас нет никакого дела. Они морочат нам голову и ведут к погибели. Им абсолютно всё равно, кто победит, персы или греки.
— Но разве Зевс не является хранителем клятв? Разве безнаказанным может остаться трусость и предательство? Если ты скажешь, что это так, то наш мир окажется слишком страшным.
— Я не знаю, Зевс ли это или что другое, но, несомненно, существует Высшая Сила, которая противодействует злу и хранит справедливость. Иначе мир не смог бы существовать. Об этой силе, приводящей всё в равновесие, говорит Гераклид.
— Гераклид? Кто это?
— Ваша обычная спартанская необразованность извиняет тебя. Гераклид — величайший ионийский философ, который учил, что наш мир, стройный и прекрасный, повинуется единым законам добра и гармонии. Этот высший Закон царит повсюду — в движении звёзд, жизни государства, в человеческом сердце. И это та Сила, которой подчиняются все, в том числе и наши боги. Мы не знаем, кто скрывается под личиной Зевса, Аполлона, Гермеса и других олимпийцев, кто бы они ни были, они ведут с нами нечестную игру. Иногда мне кажется, что знают они не больше нашего и так же бессильны, как и мы. К тому же они не обладают нашей доблестью — об этом говорил ещё Гомер. Поэтому будем уповать на Высшую Справедливость и на свою отвагу.
— Спасибо тебе, друг Мегистий, — задумчиво проговорил Леонид, — ты открыл мне сегодня очень важные вещи, которые придадут мне силы. Ты избавил меня от суеверий, которые могли бы роковым образом сказаться на нашей борьбе с захватчиками.
— Но политическая реальность такова, что жрецы сегодня дают угрожающие предсказания всем городам, которые готовы выступить вместе с нами против персов. На совете неизбежно всплывёт этот вопрос.
— Да, и благодаря тебе я знаю, как противодействовать предательству Дельф. Но скажи, что ответили жрецы тебе, как поступать аркадцам?
— Как всегда — ни да, пи нет, ловко они умеют уходить от ответа, когда не могут или не хотят сказать ничего определённого. Они всегда недолюбливали нас, акарнанцев, и не прочь толкнуть нас в эту войну для нашей погибели. Но нам сегодня это на пользу. Ведь мы не собираемся погибать, мы желаем отстоять свою свободу и победить. Как и вы, мы верим в победу.
— А что аргосцы? Ты слышал что-нибудь? Признаюсь, я очень тревожусь. У меня самые дурные предчувствия.
— Они тебя не обманывают. Аргосцы не станут воевать. Они имеют на вас огромный зуб из-за Клеомена.
— Да, он натворил немало бед в Аргосе. Сколько их граждан полегло в этой бессмысленной бойне! Да и наших тоже. И вот ныне мы за это должны расплачиваться. Но разве теперь не следует забыть прежние обиды? Клеомен давно мёртв, и речь сегодня идёт о свободе всей Греции, это же наше общее дело. Сегодня не время считать прежние обиды. Нужно объединиться против общего грозного врага.
— Это ты так рассуждаешь, а другие думают иначе. Они посмотрят, кто возьмёт верх. К тому же дельфийские жрецы предписали аргосцам сидеть дома и не высовываться, если хотят уцелеть. Теперь уж они точно не пошевелят и пальцем, чтобы помочь нам.
— Я до последнего момента надеялся, что Аргос примет участие в наших совместных действиях. Но от них ответа так и не последовало. Ты окончательно рассеял все иллюзии. Это тяжёлый удар. Ведь после нас Аргос — самый мощный полис на Пелопоннесе.
— Ты забываешь об аркадцах и тегеатах, — проворчал Мегистий, — ваш дорийский гонор застилает вам глаза. А ведь они не только аргосцев, но и вас, спартанцев, били не раз. В последней вашей войне с Тегеей они задали вам жару. А мужество акарнанцев, как ты знаешь, давно вошло в поговорку.
— Ладно, не будем ссориться, сейчас не до этого. Я отлично знаю мужество акарнанцев, аркадцев и тегейцев, просто я досадую, что мы лишились такого сильного союзника сейчас, когда на учёте каждый человек. Но ещё больше меня беспокоят дельфийские жрецы. Ничто так не способствует укреплению боевого духа, как вера в божье покровительство. Надо молчать о том, что мы знаем. Народу сегодня не нужны разоблачения. Мы пошлём в Дельфы тысячу быков для жертвоприношений за нашу победу. Хотят они или нет, они вынуждены будут принять наши жертвы, а народ будет верить, что Аполлон не замедлит с помощью. Конечно, все полисы сейчас бросятся вопрошать оракула. О, как это глупо! Ведь если в дом лезут разбойники, никто не пойдёт спрашивать оракула, надо ли их пустить в дом или дать отпор. Любой человек, если только он не полное ничтожество, возьмёт меч и будет, подобно Одиссею, защищать свой дом до последней капли крови. Какой ещё им нужен оракул, чтобы встать за свободу Эллады?
Делегацию от Афин на Истмийской встрече возглавлял Фемистокл, самый непримиримый враг персов. Среди спартанцев кроме Леонида было двое эфоров и предводитель морских сил Лакедемона Еврибиад. Кроме Афин и Спарты прибыли ещё посланцы от тридцати городов. Среди них все государства Пелопоннеса, кроме Аргоса. Но многие города, особенно из северной Греции проигнорировали приглашение Леонида. Молчали локры, магнегы, малийцы, фиванцы. Об их намерениях никто ничего в точности не знал. Говорили, что все они дали землю и воду Варвару. Фессалийские Алевады прислали своих представителей на конгресс, но Леонид не доверял им, полагая, что их присутствие скорее вызвано желанием выведать планы греков.
Вначале слово взял Леонид, поскольку именно Спарта была инициатором этой встречи.
— Мужи-братья, я приветствую сегодня тех, кто пришёл сюда для создания всеэллинского союза для отпора нашему общему врагу. Азия идёт на нас войной. Не впервые нам, эллинам, объединяться для борьбы с азиатами. Микенский царь Агамемнон и спартанский царь Менелай однажды уже возглавили панэллинскую коалицию и после ожесточённой и долгой войны успешно сокрушили злокозненных троянцев, оскорбивших законы гостеприимства и супружества. Сегодня на нас идёт войной враг жестокий и беспощадный. Никакого нет у них законного повода для войны. Только желание лишить нас свободы и поработить. Им не нравится, что мы независимы от них и презираем рабство, им хочется весь мир заставить жить по-своему и подчинить своему владычеству. Давайте же дадим отпор неприятелю, будем достойны наших мужественных предков. Уверен, древние герои будут невидимо сражаться рядом с нами в строю, они нам помогут отстоять нашу землю.
Все присутствующие воодушевились словами спартанского царя. Теперь все взоры устремились на Фемистокла. Высокий, рыжебородый, он был энергичен и решителен в движениях, как человек, привыкший повелевать. В то же время было в его манере нечто вкрадчивое, разговаривая, он будто бы старался прощупать собеседника, чтобы предугадать ход его мыслей и настроение. В речах он казался часто непоследовательным. Это происходило оттого, что он старался теми или иными резкими суждениями спровоцировать собеседника на откровенные высказывания, между тем как свои мысли держал в секрете. Никто не мог в точности составить себе представление об его истинных желаниях. Отец его был богат, но не знатен, а мать вообще из варваров — то ли из фракийцев, то ли из карийцев. И это подхлёстывало его честолюбие, которое и было главной пружиной всех его поступков.
Фемистокл встал в центре, принял торжественный вид и заговорил, внимательно изучая лица присутствующих, проверяя, какое впечатление производят его слова.
— Наверное, все в Элладе знают, что нет большего врага у персов, чем афиняне, а среди афинян — Фемистокл, — начал свою речь афинский стратег. — После Марафона я не переставал взывать к гражданам, чтобы они не успокаивались, но готовились к войне. Я всегда знал, что персы когда-нибудь возобновят попытку покорить нас. Ионийцы приносили вести, что Дарий серьёзно готовится к войне. Все эти десять лет мы тоже не сидели сложа руки. Я говорил своим согражданам, что в предстоящей войне всё будет решать флот, и сумел убедить их, чтобы они отказались на время от своих доходов с Лаврийских серебряных рудников, деньги от которых по обычаю мы распределяем между всеми гражданами, но все средства пустили бы на строительство кораблей. Так и было решено. Боги помогли нам в этом деле — тотчас после этого решения как некое благословение была обнаружена особенно богатая жила, которая дала нам небывалую доселе прибыль. Государство получило серебра в изобилии, на которое мы построили сто восемьдесят триер.
