- Выступи в бой, воин, - словно заклинание, сосредоточенно проговорил китаец и поставил куклу ближе к светильнику, так что она отбросила на стену тень в человеческий рост.
У жрецов, обступивших китайца, помутилось в глазах - соломенная фигурка и ее тень, словно отделившаяся от стены, потянулись друг к другу и слились воедино, в одну высокую массивную фигуру. Воин в темном сплошном доспехе, в круглом шлеме с глухим забралом, стоял, окутанный тонкой дымкой. По широкому мечу в его руке молнией пробегал зайчик от пламени светильника.
- Что он может? - борясь с напавшей внезапно тягостной дремотой, спросил Первый иерарх.
- Господин, вели хорошему живому воину сразиться с ним, - старательно спрятав улыбку, ответил китаец.
Рука с мечом медленно поднялась и застыла над головой призрака.
- Незачем, - после долгого, неясного раздумья решил верховный жрец, - Можно поверить, что, завидев это пугало, дрогнет пол-легиона. Есть ли способ разгадать обман? Знают ли о нем простолюдины?
- Знают, знают, у нас знают, - смеясь закивал китаец. - Вам скажу. Нужна собачья кровь или моча... Но когда увидят, то не успеют подумать о собачьей моче. Сами скорее обмочатся - и побегут... потом, в кустах, вспомнят... - Китаец вдруг засмеялся неудержимо, почти задыхаясь; он взмахнул руками и долго не мог перевести дух. - Потом будут сомневаться, настоящий ли он... нет ли... Как бы вместе с собачьей шкурой не погубить свою... Из кустов не станут вылезать, господин. Только на войне, господин, проверяют. Глядишь, всех собак переведут в уезде, чтобы окатить какое-нибудь мятежное войско... Я сам видел однажды, как посыпалась солома на лучших императорских солдат, а полководец, - он развернул перед битвой целую тучу знамен - ругался, как пьяный погонщик овец. Очень обиделся, что его одурачили двое нищих плутов... Это были мои друзья, господин.
Первый иерарх слушал китайца, еле поднимая веки, но рассудок его все же не потерял ясности.
Едва китаец кончил, он кликнул начальника стражи. Тот вошел в комнату несмелым шагом, с опаской косясь на грозную фигуру с поднятым мечом.
- Собачьей крови, - повелел жрец. - Немедля.
Пока стражник отсутствовал, китаец успел рассказать еще десяток историй о том, как доблестные соломенные чучела распугивали целые армии, конные и пешие. Он, нищий плут, часто прыскал со смеху, утирал выступившие от хохота слезы и шумно чесался, будто разогнать какое-нибудь императорское войско было для него делом пустяковым, как, предположим, согнать мух с куска мяса, и взяться за него можно было бы всего за плошку с гороховой похлебкой. Он не казался плутом, но нарочно выставлял себя таковым. Голос его и ужимки нарочно склоняли слушателя не верить ни одному слову, но темный великан с поднятым мечом, которым, казалось, не труд разрубить лошадь, этот великан с железными пластиками вместо лица стоял страшной, несокрушимой твердью, и никто еще не осмелился подойти к нему.
- Откуда ты родом? - спросил верховный жрец.
- Земля широкая, господин, - вдруг медленно и проникновенно ответил китаец. - Где-нибудь под небесами так же легко родиться человеком или червем, как легко и подохнуть...
- Ты еще и философ, бродяга, - натянуто усмехнулся иерарх. - Тебе подвластна большая сила... Что стоит тебе сплести за день или пару дней огромное войско и захватить трон.
- Стать царем, господин? - насмешливо спросил китаец.
- Отчего же нет?
- Цари, господин... - Китаец развел руками и поморщился. - Цари - это те же соломенные куклы... У меня есть друг, он живет в горах. Он умеет делать царей... Однажды он затеял большую смуту, хотел сделать хорошего царя. Кончилось это плохо: чтобы не потерять голову, ему пришлось просидеть ночь в выгребной яме. Одна голова и торчала из дерьма наружу. Так кончаются эти затеи... И никакой пользы.
- И богам не разобраться, лжешь ты или нет, - отмахнулся жрец.
- Правда, господин, правда, - притворно изумился китаец. - С какой стати мне все это войско? Всегда найдется умник с бурдюком собачьей мочи. Вылезти из тряпья и залезть в шелка нетрудно... От обратного превращения, господин, душа становится очень злой. Зачем мне злая душа? Лучше всю жизнь есть понемногу и спокойно ходить по всем дорогам.
Вошел стражник с глиняным сосудом и понуро замер на пороге.
- Если он, - жрец кивнул на неподвижного призрака, - ударит, что случится?
- Покажется, что стало очень больно, господин, - ехидно подмигнув, шепотом ответил китаец.
- Ударь его мечом, - повелел жрец стражнику.
Тот поставил сосуд на пол и с трудом поднял взгляд: видно было, что он напуган.
- Не медли. - В голосе верховного жреца послышалось раздражение.
Стражник вынул меч, пошатываясь, сделал два или три шага и, наконец пересилив себя, бросился на черного латника.
Колыхнулось пламя светильников, мелькнули тени, послышался удар, но - не железом о железо, а глухой, и - совсем в другом месте. В следующий миг стражника увидели в дальнем углу комнаты: он сидел у стены, бессильно вытянув ноги и обхватив голову, и тихо стонал. Его меч валялся в стороне.
- Крепкая голова. - Китаец уважительно цокнул языком. - И стены у вас крепкие.
Черный латник стоял теперь вполоборота к своему врагу, меч его был опущен.
- Облей его собачьей кровью! - громко повелел Первый иерарх.
Стражник, так и держась за голову, тяжело поднялся на ноги, долго искал свое оружие, путался в ножнах и наконец, испугавшись, что снова мешкает, кинулся к сосуду. Он расплескал алую жидкость по полу и, боясь подойти ближе, выплеснул все, сколько осталось, на истукана.
У жрецов снова помутилось в глазах, но стоило им моргнуть, как они увидели рассыпанную по полу, залитую кровью солому.
- Все убрать, - приказал Первый иерарх.
Он переглянулся с остальными жрецами и указал им на вход в соседнее помещение.
- Подожди нас здесь, - из-за плеча бросил он китайцу.
Жрецы недоумевали и к согласию не пришли. Решение принял сам Первый иерарх.
- Мы - не торговцы, чтобы бояться воров и держать свору соломенных псов. Мы - не поверженные и изгнанные цари, чтобы затевать войны чучел. Высочайший Серапис защитит нас. Мы не станем покупать твою солому, но искусство твое достойно восхищения - и мы щедро отблагодарим тебя за твои фокусы. Ты получишь двести денариев и сегодня же уйдешь из Города. Никто тебя здесь больше не должен видеть.
- Понимаю, господин, - китаец медленно склонился в поклоне. - Щедрость твоя неизмерима. Пусть ваши боги всегда слышат ваши молитвы... Я беден, господин, но я - царь своих кукол. В моей воле быть благодарным тебе. Я оставляю здесь одного хорошего воина. Пусть он служит тому, кто захочет быть ему господином.
Уходя, он оставил одну соломенную куклу. Он положил ее на пол подальше от светильника, в месте, где не могла появиться тень.
Куда потом делась эта фигурка? Кто-то говорил, что ее случайно сожгли... Кто говорил? Кто сжег?
"Вот и в памяти моей закрывают врата", - подумал старый жрец.
Он насторожился и поднял взгляд: темная, неясная фигура перед глазами обернулась смирно стоящим Скилом.
- Я все исполнил, отец.
- Теперь нужен сосуд с собачьей кровью.
"Страх догнал тебя, старый ворон", -
горько подумал жрец.
- С собачьей кровью? - изумился Скил.
- Придется повторить? - едва слышно произнес жрец.
- Прости, отец, - испуганно встрепенулся Скил. - Да покарает меня Высочайший.
- Прорицатель в Городе?
- Нет, отец. Меньше часа назад он был за стеной, у стойл Гитреза.
- Поторопись. Как только он войдет в Город, облейте его собачьей кровью.
- Исполню, отец.
Скил поспешил прочь от затаенного гнева "отца" фиаса. Он быстрым шагом, почти бегом, прошел Алтарную до Западных ворот и поднялся на башню. Человек в войлочной шапке оставался на месте.
- Ты не потерял его? - спросил Скил.
- Нет, но вот-вот потеряю, - ответил человек в войлочной шапке. - Он у дальней пристани. Там... - он вытянул вперед руку. - Левее лавки колесника. Видишь двух быков и повозку? Рядом... Вот садится на коня...
