Продолжая изучение математики, начатое еще в Петербурге с академиком Ф. X. Майером, Кантемир в Лондоне постарался продолжить свои занятия. На этот раз репетитором стал английский офицер Жан Тома, капитан артиллерии. Чтобы экономить время и обеспечить возможность проведения частных уроков, Кантемир просил статс-секретаря Гаррингтона зарегистрировать капитана Тома в числе прислуги посольского дома, и его просьба была выполнена.
Занимался также Кантемир древними языками. Он задумал познакомить русских читателей с римским поэтом Горацием, которого весьма ценил за его сатирические стихи и рассыпанные в них моралистические наставления, и древнегреческим поэтом Анакреонтом. Его стихи, посвященные любви, неге, наслаждению жизнью, вину, известные в западноевропейских странах, он желал с помощью своего перевода открыть народам России.
Верный себе, строгий и систематичный, Кантемир начал свою работу с первого, служившего предисловием к сборнику, стихотворения. Он полагал, что все включенные в него стихи принадлежали Анакреонту, как думали и его современники. На самом деле, вместе со стихами Анакреонта древние переписчики под его именем объединяли и произведения других поэтов, писавших о любви и о радостях жизни.
Стихи по-русски вышли такие:
О СВОИХ ГУСЛЯХ
Хочу я Атридов петь,
Я и Кадма петь хочу,
Да струнами гусль моя
Любовь лишь одну звучит.
Недавно я той струны
И гусль саму переменил;
Я запел Ираклев бой —
В гусли любовь отдалась!
Ин прощай богатыри,
Гусль одни любви поет.
Переводил Кантемир Анакреонта с греческого текста, изданного во Франции Дасье, сверяясь с английскими изданиями Барнеса и Матера. Он очень заботился о точности перевода, более всего опасаясь утратить простоту и ясность Анакреонтовых строк. Желая ближе держаться подлинника, он сумел отказаться от рифм, которые могли бы иногда заставить его отдаляться от текста.
Прочитав явившиеся впервые на русском языке стихи Анакреонта, Кантемир задумался: что поймут читатели в словах греческого поэта, если им неизвестно, кто такие Кадм и Атриды и почему песнопений в их честь противостоят гимнам любви?
Дать объяснение стихотворным строкам, ввести в его текст, это значит изменить произведение Анакреонта, напечатать под его именем нечто, ему не принадлежащее. Остается сопроводить перевод примечаниями, как это было сделано для сатир. Примечания будут длиннее текста? Ничего, зато читателю он станет понятнее, ближе, сумеет захватить его четкостью мысли.
Для начала надо кратко пояснить, что говорит Анакреонт в стихотворении "О своих гуслях": он хотел оставить любовные песни, чтобы прославлять героев, но не смог, гусли его звучат любовный мотив.
Кто такие Атриды? Агамемнон и Менелай, которых Гомер называет сыновьями Атрея. Вводя эти имена, Анакреонт напоминает о Троянской войне. Кадм, сын царя Агенора, был основателем города Фивы, его именем Гомер обозначил Фивейскую войну. Что же выходит? То, что Анакреонт будто бы собирался воспевать героев различных войн, а гусли его поют о любви.
Откуда у греков гусли, музыкальный инструмент славян? Верно, их у греков не бывало, поэт называет барбитос. Однако что это такое — неизвестно, и переводчик позволил себе небольшую замену — о гуслях русские читатели знают достаточно. Слова "струны переменил" означают, что Анакреонт желал изменить характер своих песен, по-иному настроить гусли, чтобы запеть о другом. Он избрал темой "Ираклев бой", то есть подвиги Геркулеса, известного через басни древних своею чрезвычайной силою и чудными делами. Он даже побывал в аду и вытащил оттуда трехглавого пса Цербера. Но в гуслях вместо этой песни отдалась, отозвалась любовь. И поэт говорит "прощайте" богатырям, любовные чурства взяли верх, и, кроме них, гусли его ни о чем другом петь не в состоянии.
Одно за другим переводил Кантемир стихотворения Анакреонта и писал примечания, объясняя, какое место занимает каждый названный бог в древнегреческой мифологии — Юпитер, Минерва, Марс, Венера, Меркурий, Аполлон, приводил исторические, географические, историко-культурные сведения, отмечал, как и почему иногда приходилось заменять греческие выражения сходными русскими.
Так он перевел и прокомментировал пятьдесят пять произведений Анакреонта, закончив свой труд переводом небольшого стихотворения "О любителях"[6].
Кони убо на стегнах
Выжженный имеют знак,
И парфянских всяк мужей
По шапке может узнать.
Я же любящих тотчас,
Лишь увижу, познаю;
Того бо, что, бедные,
В сердце скрывают своем —
На лице видится знак.
В первых двух строках потребовало объяснения не слово "стегно" — было оно общеизвестно и обозначало конский круп, — а греческая манера клеймить лошадей.
Кантемир написал:
"Весьма древнее обыкновение есть пятнать коней в стегно. Греки к тому две литеры употребляли — Каппа и Сан, которых начертание было следующее: К. С.".
О третьей строке он сказал:
"Парфянских мужей. Парфия есть провинция Асиатическая, которая некогда составляла часть Персидского царства, ныне составляет провинцию Еракатзем и часть Хорасанской".
Восьмая строка в греческом оригинале буквально переводится так: "Имеют бо некой малой знак внутрь сердца". Что это значит, Кантемир не понял и, внеся в примечание этот перевод, откровенно признался:
"Я не знаю, как можно видеть внутрь сердца, для того прибавил, что на лице видеть знак того, что в сердце кроется".
Отдав переписать начисто переводы стихотворений вместе с примечаниями, Кантемир подумал о том, что, если будет сборник издаваться, читатель должен знать, какой человек писал эти стихи, когда он жил и как оценивают его в других землях. Описаний жизни авторов Кантемиру и читанных им книгах встречать еще не случалось. Что ж, если не было — теперь будет. К новым читателям надо подходить с новыми правилами.
И Кантемир стал готовить статью "Анакреонтова жизнь":
"Родился Анакреонт в Тие, городе Ионии, греческой провинции; жил и прославился во времена Кира и Камбиза около 500 лет прежде рождества Христова…"
Он писал и видел, что сведений о поэте сохранилось, в сущности, очень мало. Известно, правда, что тиран острова Самоса Поликрат и афинский князь Писистрат имели к нему великое почтение, что Платон, славный философ, о нем с похвалой говорит, мудрецом его называя. Очевидно, был он человек гораздо знаменитый, оставшиеся после него песни заслужили ему громкое имя при нынешних временах, как и у древних.
Изложив эти факты, Кантемир понял, что характеристика Анакреонта, основанная только на них, будет неполной. Каким представится русским читателям старый поэт? В каждом стихе пишет он о вине, о любви, о пляске, требует, чтобы вокруг резвились красные девки, — хорошо ли это?! Хорошо, но в глазах непредубежденного читателя сомнительно: а что подумает о стихах Анакреонта, например, отец Геннадий, не говоря уже о московских церковниках и синодских архиереях?
Надобно защитить поэта от возможных нападок, объяснить характер его стихов.
И Кантемир написал:
"Хоть из помянутых песней должно бы признать, что Анакреонт был пьяница и прохладного жития человек, однако ж противное из многих писателей старинных усматриваем, почему нужно думать, что веселый его нрав к таким сочинениям причину подал. Пожил Анакреонт 85 лет и умер, как сказывают, удавлен виноградным зерном, которое в горле остановилось".
Веселого нрава был старик, возраст ему не помеха, мог бы и еще пожить, если б не виноградная косточка…
Чем не пример читателям стихов, тем более что и с виноградными косточками они вряд ли встречаются?
Кроме краткой биографии Анакреонта Кантемир составил предисловие к сборнику, рассказал, что стихи древнего поэта переведены на многие языки и всюду читатели усматривают в сочинениях его неподражаемую простоту и острые выдумки.
"Такое общее о Анакреонте мнение побудило меня сообщить его и нашему народу через русский перевод, — заключил Кантемир. — Читатели судить будут о удаче моей, извиняя неисправности трудностию дела".
Он четко сказал о цели своей нелегкой работы: необходимо было познакомить русских людей с великой ценностью древней поэзии — стихами Анакреонта, приобщить к мировой культуре народ российский, обитателей огромной северной страны, которую жители западных государств считали землей невежественных дикарей.
Кантемир стремился напечатать своего Анакреонта, хоть и знал, что сделать это будет нелегко — рукопись придется отправлять в Петербург, адресуя Академии наук: ведь рассчитывать приходилось только на ее типографию. Кто же станет ходить вместо Кантемира по канцеляриям, добиваясь публикации сборника? Поручить некому, а без доброго глаза никто в Петербурге не даст себе труда даже прочитать присланный от лондонского резидента пакет, не говоря уж о подготовке сборника для печати.
