Но и этого было недостаточно. Если бы к этим судам прибавить несколько быстроходных катеров, таких, какие действовали теперь под Царицыном, бывшие черноморские, но были отрезаны линией фронта, пересекшей Волгу на юге в районе Сызрани, да если бы вывести с Балтики несколько миноносцев, можно было бы воевать. О миноносцах и катерах с Балтики шла речь в Наркомате по военным и морским делам перед отъездом Раскольникова на Волгу. Раскольников должен был на месте решить, действительно ли была нужда в переброске этих судов. Он телеграфировал в Москву: нужда неотложная, необходимо отправить корабли без промедления.
Из Нижнего Раскольников ненадолго выезжал в Симбирск, участвовал в расследовании обстоятельств муравьевского заговора. Обстановка был сложная. Разведчики доносили, что на правом берегу Волги под Сызранью собирал сильную ударную группировку бывший полковник Каппель, готовился двинуть ее против Симбирска, рассчитывая на деморализацию частей Красной Армии в районе, где действовал Муравьев. С востока подходили, закрепляясь на волжских берегах, все новые части чехословаков. В этих условиях симбирский ревтрибунал выносил всего два решения по делам об участии в мятеже: приговаривал обвиняемого к расстрелу либо возвращал в строй рядовым бойцом, в расчете что в бою искупит человек свою вину перед советской властью. Эсеры держались на суде мужественно, пощады не просили. Приговоренных к смерти расстреливали перед строем. Некоторые успевали крикнуть: "Долой большевиков!"
Из Симбирска вернулся в Нижний. Еще не был ликвидирован другой мятеж, белогвардейский в Ярославле, начавшийся одновременно с левоэсеровским мятежом, 6 июля, и сохранялась опасность его распространения вниз по Волге. Чекисты в Нижнем снимали с проходивших вниз по Волге пассажирских пароходов подозрительных людей, которых считали связными ярославских мятежников.
В один из этих тревожных дней моряки проводили облаву на пассажирской пристани. Пришвартовался шедший сверху переполненный пассажирами пароходик. Четверть часа спустя к Раскольникову подошел руководивший отрядом моряков черноморец Лепетенко, маленький, шустрый, с цепким косящим взглядом.
- С братишками задержали двоих, по документам - командированные из-под Пскова, учителя гимназии. Врут. Одного я узнал.
- Кто он?
- Не то что узнал. Будто видел. А вы точно должны знать. Если это он…
- Да кто он?
- Бунаков-Фундаминский. При Временном правительстве был у нас на флоте генеральным комиссаром. Я его видел всего раз, поэтому могу ошибиться. Но думаю, это он. Очки, длинные волосы…
- Пойдем.
Подошли к сходням. Чуть в стороне, в кольце вооруженных винтовками матросов, маялась кучка растерянных людей, среди них Раскольников тотчас узнал Бунакова-Фундаминского. Он смотрел куда-то вверх с тем напряженным выражением, какое однажды видел на его лице Раскольников, в зале Таврического дворца, перед началом заседания Учредительного собрания. Арестованные заволновались при приближении Раскольникова, и Бунаков обернулся в его сторону. Встретились с ним взглядами.
Лепетенко передал Раскольникову документы Бунакова и его спутника, незнакомого Раскольникову рослого человека с мужицким лицом, тоже, должно быть, эсера. В документах у Бунакова была другая фамилия. В одной из справок, выданной на обоих, говорилось о том, что они направлялись в Казань за учебными пособиями для нового учебного года. Билеты у них тоже были до Казани.
Какие там учебные пособия? Какой учебный год? Не за учебными пособиями они направлялись. И не в Казань вовсе, а дальше. В Самару, к Вольскому. Или дальше, в Томск, к кадету Вологодскому, главе сибирского правительства.
Посмотрел на Бунакова. Тот держался уверенно, и вида не подал, что знает Раскольникова. Но в лице читалось: конец…
И надо было, вероятно, выдать его чекистам. Все-таки враг. Месяц назад ВЦИК исключил правых эсеров из Советов за подготовку восстания против правительства. Теперь эти мятежи левых…
Вернул документы. Но не Лепетенке - самому Бунакову и его товарищу. Приказал отпустить их.
Когда они отдалились, глядя им в напряженные спины, сказал Лепетенке:
- Это не Бунаков. Ошибка.
Сам не знал, почему отпустил. Но не стал об этом раздумывать. И вскоре забыл об этой встрече. Не до того было.
2
Семнадцатого июля группировка Каппеля двинулась в сторону Симбирска. Полки и дивизии Первой армии Тухачевского, состоявшие из бойцов, набранных по июньской мобилизации и недостаточно обученных, отступали под ударами чехословацких батальонов и отрядов уральских и оренбургских казаков. К вечеру 21 июля каппелевцы подошли к Симбирску и на другой день, после короткого боя, заняли город.
В дни боев под Симбирском приехал из Москвы назначенный командующим Восточным фронтом латыш Вацетис, герой московских событий 6-7 июля, крепкий, с круглой бритой наголо головой и слоновьей шеей, бывший полковник. Привез с собой постановление Совнаркома о введении в состав реввоенсовета фронта Раскольникова и Данишевского. И с ходу начал готовить, вместе с членами реввоенсовета, контрнаступление фронта.
Его энергичные приказы по армиям фронта, всегда подписывавшиеся кем-то из членов реввоенсовета, требовали от командармов при любых обстоятельствах переходить от оборонительных действий к активным наступательным.
Падение Симбирска, захваченного конницей белогвардейцев в триста сабель при четырех орудиях, в то время как оборонявшие Симбирск части Красной Армии превосходили эти силы во много раз, было непростительно. В конце июля Вацетис, докладывая в ЦК об обстоятельствах падения Симбирска, предложил назначить комиссию для расследо вания поведения командного состава при сдаче города. Такая комиссия, но с более широкими полномочиями, партийно-следственная комиссия ЦК, была создана из трех человек, одним из членов "тройки" был назначен Раскольников.
Комиссия работала не только на симбирском участке фронта, но и на других участках, карая командиров и комиссаров, своевольно оставивших боевые позиции, трусов и изменников. С комиссаров спрос был особый, они отвечали за действия командиров-военспецов, над которыми обязаны были установить непрерывный и бдительный контроль. В случае побега или измены командира комиссар приговаривался к расстрелу. Подобных случаев было больше во Второй армии, которая держала фронт в бассейне рек Камы и Белой, здесь трижды в должности командарма в июне-июле оказывались изменники, бывшие офицеры, переходившие на сторону белых. О расстрелах осужденных комиссаров сообщалось по армиям фронта.
В дни боев под Ижевском, на участке фронта, занимаемом Второй армией, неожиданно появился Троцкий. Узнав о его приезде, Раскольников, работавший на этом участке, поспешил на встречу с ним.
Поезд Троцкого стоял на небольшой станции, в расположении пехотного полка, только что отведенного с передовой на переформирование. Полк участвовал в боях, был сильно потрепан, не выдержав натиска белых, отступил, нарушив приказ стоять насмерть. Новый командующий армией Блохин вынужден был заткнуть образовавшуюся в линии фронта брешь силами драгоценного резерва. Полк отвели в тыл, начались разборки и чистки.
Застал Троцкого в его вагоне в группе командиров, по виду которых легко было отличить латышей из охраны Троцкого - они были в кожанках, с маузерами через плечо - от командиров провинившегося полка, одетых кто во что горазд, в линялых гимнастерках, в косоворотках, кургузых пиджаках. Одни были в сапогах, другие в ботинках с обмотками. Люди тянулись в струнку. Перед низкорослым Троцким стоял, возвышаясь над ним на две головы, бледный командир полка, сутулившийся, чтоб казаться ниже ростом. В этом полку особенно провинился один батальон, о нем и говорили в вагоне Троцкого.
- Командира батальона - расстрелять! - диктовал приказ Троцкий. Перед строем батальона! Батальон подвергнуть децимации - расстрелять каждого десятого мерзавца. Немедленно! Исполняйте!
Командир полка не двигался с места.
- Что такое?
Комполка что-то произнес, но его никто не услышал.
- Повторите?
- Не могу исполнить, - глядя себе под ноги, с трудом выговорил командир.
- Как изволите вас понимать? - произнес Троцкий шелестящим голосом. Что это значит? Невыполнение приказа? Отказываетесь выполнить приказ?
- Не отказываюсь… не могу.
- Сдать оружие! - грозно потребовал Троцкий. Чуть повернувшись к одному из своих охранников, бросил через плечо: - Арестовать! Комиссар полка - построить батальон. Сейчас. Здесь, - махнул рукой в сторону окна. Перед вагоном.
Комиссар, немолодой человек в пиджаке, в разбитых сапогах, бросился вон исполнять приказание.
Через несколько минут батальон - человек полтораста безоружных, худых и обросших, испуганных оборванцев - был выстроен перед вагоном. Его окружили вооруженные винтовками латыши из охраны Троцкого.
