— Это минимум, товарищ Сталин, — подал голос Василевский.
Сталин молча достал свою карту с расположением резервов и начал ее рассматривать, а Жуков и Василевский отошли в сторону и заговорили о том, что следует искать иное решение проблемы.
— А какое «иное» решение? — услышав их разговор, спросил верховный. И, не дождавшись ответа, добавил: — Вот что: идите в Генштаб и подумайте хорошенько, что надо предпринять в районе Сталинграда, какие и откуда взять войска для усиления сталинградской группировки, а заодно подумайте и о Кавказском фронте. Завтра к девяти вечера соберемся здесь.
«Все внимание мы с Александром Михайловичем сосредоточили на возможности осуществления операции крупного масштаба, — отмечал Жуков, — с тем чтобы не расходовать подготовляемые и уже готовые резервы на частные операции… Перебрав все возможные варианты, мы решили предложить И. В. Сталину следующий план действий: первое — активной обороной продолжать изматывать противника; второе — приступить к подготовке контрнаступления, чтобы нанести противнику в районе Сталинграда такой удар, который резко изменил бы стратегическую обстановку на юге страны в нашу пользу».
Как и распорядился верховный, вечером Жуков и Василевский прибыли в Кремль и доложили Сталину свои выкладки. Предварительный план контрнаступления в районе Сталинграда заинтересовал верховного. А вот создание нового фронта в районе Серафимовича, который пометил на карте Василевский, его насторожило.
— Хватит ли у нас сил для такой большой операции? — спросил он.
— Хватит, — ответил Жуков. — Через полтора месяца все необходимые средства и силы будут готовы. Кроме всего прочего у нас есть еще один важный козырь… — Он не договорил, и Сталин спросил:
— Козырь? И какой же?
Жуков сказал, что в районе Волги и Дона у немцев очень мало войск в оперативном резерве — 6 дивизий, они разбросаны на широком фронте и собрать их в кулак в короткое время невозможно. Наиболее боеспособны 6-я армия генерала Паулюса и 4-я танковая армия генерала Гота, подчеркнул Георгий Константинович, но эти две армии понесли большие потери и не могут успешно завершить свои действия по захвату Сталинграда.
— По нашему плану операция делится на два этапа, — теперь заговорил Василевский. — Первый — окружение сталинградской группировки войск и создание прочного внешнего фронта с целью изоляции этой группировки от внешних сил; второй — уничтожение окруженного врага и не дать возможности вермахту осуществить деблокировку окруженных войск.
Выслушав обоих, Сталин сказал:
— Над этим планом надо еще подумать и подсчитать наши ресурсы. А сейчас главная задача — удержать Сталинград и не допустить продвижения противника в сторону Камышина.
Казалось, все было ясно и нужно действовать. Но в это время Верховному главнокомандующему позвонил по ВЧ генерал Еременко. Глядя на Сталина, Жуков понял: Еременко докладывал весьма неприятные новости — это было видно по тому, как, слушая его, Сталин нервно двигал бровями, сжимал и разжимал губы. Наконец, закончив разговор, он произнес:
— Еременко сообщил, что немцы подтягивают к городу танковые части. Завтра надо ждать нового удара. — Верховный взглянул на Василевского. — Дайте сейчас же указание о немедленной переброске через Волгу 13-й гвардейской дивизии генерала Родимцева и посмотрите, что еще можно направить туда завтра. — Сталин подошел к Жукову. — Теперь что надлежит сделать вам. Позвоните Гордову и Голованову, чтобы они незамедлительно вводили в дело авиацию. Пусть Гордов атакует с утра, чтобы сковать противника. А сами вылетайте обратно в войска Сталинградского фронта и приступайте к изучению обстановки в районе Клетской и Серафимовича. — Он перевел взгляд на Василевского: — Вам через несколько дней надо вылететь на Юго-Восточный фронт для изучения обстановки на его левом крыле. Разговор о плане продолжим позже. То, что мы здесь обсуждали, кроме нас троих, пока никто не должен знать. У вас есть вопросы? Нет? Тогда оба свободны.
Через час Жуков вылетел в штаб Сталинградского фронта.
Генерал Чуйков находился в Бекетовке, когда член Военного совета Хрущев вызвал его на Военный совет фронта в деревню Ямы на левом берегу Волги. Вызов был срочный, и поначалу заместитель командующего войсками 64-й армии растерялся. Кому он вдруг понадобился и по какому вопросу? Перед отъездом Чуйков зашел к командарму генералу Шумилову. Тот вместе с начальником штаба генералом Ласкиным корпел над оперативной картой фронта.
— Что случилось, Василий Иванович, почему еще не убыли в штаб фронта? — спросил командарм, глядя на своего заместителя строгими глазами.
По натуре Шумилов был прост, за словом в карман не лез, знал, что и кому говорить, и это притягивало к нему людей, в том числе и Чуйкова.
— Михаил Степанович, я уже собрался в дорогу, но душа болит: зачем меня вызывают? — У него отчего- то зарумянились полные щеки. — Может, вы скажете? — И он шутливо добавил: — Если хотят с меня снять стружку за какой-либо грех, командующий фронтом мог бы и по телефону отчитать. Зачем же зря время терять?
Шумилов явно желал рассеять подозрения своего заместителя, но не знал, с чего начать.
— Я сам удивлен твоим вызовом, Василий Иванович; — пожал плечами командарм. — Мне даже никто не звонил. Вот ему, — Шумилов кивнул на генерала Ласкина, — позвонил член Военного совета Хрущев и коротко изрек: «Чуйкову срочно прибыть на Военный совет!»
— Все в точности так и было, — подтвердил Ласкин. — Однако чутье мне подсказывает, что вас приглашают, видимо, по серьезному делу…
— Тогда почему только меня, а не командарма? — прервал его Чуйков.
— Логично, — усмехнулся Ласкин. — Наверняка дело касается лично вас.
— Ну что ж, поеду, если что — позвоню вам оттуда, — разочарованно произнес Чуйков и поспешил на выход.
На переправе в это время народу — не протолкнуться. Военные, беженцы с узлами в руках, раненые и медсестры — все спешили переправиться на другой берег Волги. Паром работал с перерывами, но Чуйкову удалось на «газике» съехать на него и вскоре оказаться на другой стороне города. В полночь 11 сентября добрались до штаба фронта, а утром он предстал перед командующим Еременко и членом Военного совета Хрущевым.
— Каковы дела в вашей армии, Василий Иванович? — спросил Еременко. — Какой настрой у бойцов и командиров? — Командующий слегка улыбнулся, но тут же посуровел.
— Настрой у бойцов и командиров один: ни шагу назад, бить фашистов, пока руки держат орудие! — твердо выговорил Чуйков. — За полтора месяца боев я пришел к выводу, что лучший прием борьбы с гитлеровцами — ближний бой. И днем и ночью мы его применяем. А для начала важно как можно ближе подойти к противнику, чтобы его «юнкерсы» не смогли бомбить наш передний край или переднюю траншею. Особенный эффект дает ближний бой в городе, где порой пушку негде развернуть, не то что танк. На себе испытал эту форму боя и теперь учу других. Немцы решили любой ценой захватить Сталинград, но разве мы можем отдать врагу этот город? — Он сделал паузу. — Разумеется, никак не можем, товарищ командующий. Будем стоять насмерть!
— А вот командарм 62-й генерал Лопатин считает, что его армия город не удержит, — заметил Еременко.
— Скажи мне об этом кто-либо другой, а не вы, товарищ командующий, я бы не поверил, — улыбнулся Чуйков. — Лопатина я знаю давно, человек он энергичный, боевой, опыта у него дай бог сколько…
— А может, это хорошо, что человек сказал правду? — прервал Еременко Чуйкова. — Зачем взваливать на свои плечи тяжкий груз, если у тебя нет сил нести его?
— Логично, товарищ командующий, — согласился Чуйков.
А Хрущев добавил:
— Похоже, Антон Иванович не верит в свои силы, а это уже позиция пораженца, и одобрить ее Военный совет фронта не может!
Чуйков держался настороженно и напрямую защищать генерала Лопатина не стал. Мало ли чего наговорил тот в беседе с командующим фронтом! Хотел было высказать эту свою мысль, но Еременко опередил его. Он встал со стула и, взяв палочку, прошелся вдоль стола, слегка прихрамывая на одну ногу. Остановился рядом с Чуйковым.
— Решено назначить вас командующим 62-й армией, — произнес он. — Как вы, товарищ Чуйков, понимаете свою задачу?
«Я не ожидал, что мне придется отвечать на такой вопрос, — позднее отмечал Чуйков, — но и раздумывать долго не приходилось: все было ясно, понятно сало собой. И тут же ответил:
— Город мы отдать врагу не можем, он нам, всему советскому народу, очень дорог; сдача его подорвала бы моральный дух народа. Будут приняты все меры, чтобы город не сдать. Сейчас ничего еще не прошу, но, изучив обстановку в городе, я обращусь к Военному совету с просьбой о помощи и прошу тогда помочь мне. Я приму все меры к удержанию города и клянусь, оттуда не уйду. Мы отстоим город или там все погибнем.
