комнате канцелярии у нас в Персии. Здесь текущими государственными делами занимаются светлокожие чжоуские ши и черноволосые шанские благородные мужи. Мне не удалось выяснить, сколько среди них было конфуцианцев. Подозреваю, большинство.
Фань Чи уже слышал о том, что случилось.
— Конечно, это печально. Янь Хуэй был замечательным человеком. Нам будет не хватать его.
— А сын?
Фань Чи сделал уклончивый жест:
— По крайней мере, вся эта скорбь доставит нам передышку.
К нам присоединился Жань Цю. Он был озабочен и печален, но приветствовал меня, как положено по отношению к почетному гостю. Новость он слышал тоже.
— Я бы хотел пойти к нему. Понимаю, как он должен страдать. Что он сказал?
Я повторил фразу Конфуция о небесах. Жань Цю покачал головой:
— Это неприлично, и он сам же первый это признает, когда страдание отступит.
— В прежние дни он бы никогда не сказал такого, как бы ни был расстроен небесной волей.
И Жань Цю, и Фань Чи больше заботило необычное прегрешение Конфуция, чем смерть блистательного Янь Хуэя.
— Вы пойдете на похороны? — спросил я Жань Цю.
— Конечно. Это будет пышная церемония. Отец уже позаботился.
Я удивился:
— Но Учитель сказал, что похороны Янь Хуэя следует провести так же скромно, как и похороны сына.
— Он будет разочарован, — прямо заявил Жань Цю. — Я уже видел план церемонии. Отец показывал мне его сегодня утром. Как вам известно, уважаемый гость, — указательным пальцем он коснулся моего предплечья — жест доверия, — Учитель не хочет меня видеть. И тем не менее мне нужно с ним увидеться как можно скорее.
— Он будет в трауре не менее трех месяцев, — сказал Фань Чи. — И никто не сможет обсуждать с ним… такие дела.
— Мы должны найти способ. — И снова указательный палец легко, как бабочка, коснулся моего предплечья. — Вы варвар. Вы жрец. Вы ему интересны. И главное, вы никогда не злили и не расстраивали его. Если хотите оказать нам любезность — я имею в виду нашей стране, а не семейству, которому я служу, — постарайтесь устроить Кан-наню встречу с Учителем.
— Без сомнения, диктатор может просто вызвать его. Как первый ши, Конфуций обязан явиться.
— Но божественного мудреца не вызывают.
— Он отрицает… — начал было я, но Жань Цю не дал договорить.
— В Срединном Царстве он божественный мудрец. А то, что он столь яро это отрицает, лишь доказывает, что он именно тот, кем мы его считаем. Конфуций нужен Кан-наню.
Жань Цю посмотрел мне в глаза. Часто это служит признаком, что человек лжет. Но управляющему не было нужды лгать мне.
— У нас много, много бед, — сказал он.
— Налоги?
Жань Цю кивнул:
— Они чрезмерны. Но без них мы не сможем платить войску. А без войска…
Жань Цю обернулся к Фань Чи, и тот рассказал мне о последних угрозах государству.
— Рядом с замком Би есть одно священное место, называемое Чжуань-ю. Самоуправление там основал сам Дань-гун. Хотя это место находится в границах Лу, оно всегда было независимо. Крепость Чжуань-ю почти так же неприступна, как замок Би.
Я начал понимать.
— И бывший комендант Би…
— …подстрекает Чжуань-ю. — Непреодолимо веселое лицо Фань Чи не сочеталось с напряжением в голосе. — Скоро мы столкнемся с еще одним мятежом, это лишь вопрос времени.
— Кан-нань хотел бы срыть эту крепость. — Жань Цю полировал украшения у себя на поясе. — Если мы не сделаем этого сейчас, это придется делать моему сыну или внуку. Мы не можем оставить грозную крепость в руках врага. Естественно, Конфуций воспротивится нападению на святую землю — на любую святую землю.
Фань Чи снова взглянул на меня. Я ощутил слабость. Как у многих чжоуских ши, у него были желтые тигриные глаза.
— Как министры диктатора, мы согласны с ним. Как ученики Конфуция, не можем согласиться.
— Неужели вы думаете, что кто-то может уговорить Конфуция поступить так… неприлично?
Я понимал их дилемму, но не видел выхода.
— Мы должны попытаться. — Фань Чи улыбнулся. — Вы должны попытаться. Скажите ему, что он должен принять Кан-наня. Скажите, что ему предложат должность. А иначе…
— …Иначе диктатор все равно сроет замок, — договорил я.
— Да, — сказал Жань Цю. — Но меня не так волнует замок, как последние дни Конфуция. Много лет мы работали вместе ради одной цели — дать власть божественному мудрецу, чтобы он мог установить справедливый порядок.
— А теперь вы хотите убедить меня, что он сможет добиться власти, лишь разрешив диктатору совершить нечто неправедное.
Я не стеснялся в выражениях. Жань Цю моментально откликнулся на упрек:
— Справедливо или нет, но Кан-нань считает, что Конфуций способствовал свержению семейства Цзи, когда связался с изменником — комендантом Би. Справедливо или нет, но Кан-нань считает, что недавняя война с Ци была спровоцирована Конфуцием. Справедливо или нет, но Кан-нань считает, что когда-нибудь Конфуций может воспользоваться своей славой в Срединном Царстве, чтобы объявить себя Сыном Неба.
— Если хоть что-то из перечисленного правда, ваш божественный мудрец виновен в государственной измене.
Я не забыл изобразить придворную улыбку.
— Да, — без улыбки сказал Жань Цю. — К счастью, мы выиграли войну, а наш старый враг правитель Ци мертв.
Теперь я понял истинный размах заговора.
— Диктатор… — я чуть было не сказал «убил герцога», но решил соблюсти осторожность и вяло закончил: —…смог тогда спасти свою страну.
Фань Чи кивнул:
— И теперь осталось лишь искоренить бунт в Чжуань-ю. И тогда мы сможем спать спокойно. Поскольку мятежники в Чжуань-ю — последняя надежда врагов Кан-наня, между нами и окончательным миром стоит только эта крепость.
— Но сначала Учитель должен согласиться на ее уничтожение.
Жань Цю покачал головой:
— Согласится он или нет, стены Чжуань-ю будут срыты. Но если он чистосердечно согласится, мечта десяти тысяч мудрецов сбудется. Конфуция пригласят вести государство за собой. Он всегда говорил: «Дайте мне три года, и я установлю справедливый порядок». Что ж, пока не поздно, я хочу дать ему эти три года. Мы все хотим.
Я никогда не мог понять Жань Цю. Верю, что он был искренне предан Учителю. В конце концов, он доказал свою преданность, когда за несколько лет до того вместе с Конфуцием отправился в изгнание. И все же Жань Цю был не меньше предан диктатору Кану. Он надеялся перекинуть мостик — да, между небом и землей, и, если я помогу ему построить этот мостик, меня отправят домой. К такому соглашению мы пришли во дворце Цзи в тот вечер после мрачного дня, когда Конфуций упрекнул небеса за смерть Янь Хуэя.
Пока Фань Чи провожал меня к выходу, я рассказал, как
