Генерал внезапно смолк и, понизив голос и вздохнув, проговорил:
— Вот ваше чучело, Войнович, совсем не то. Ни рыба ни мясо. Обещаний множество, да дела нет.
Потемкин приказал Войновичу поддержать наступление Гудовича с моря. Тот ответил: «Располагаем сделать атаку в одно время на море и на земле». Написать-то написал, а Ушакова из Севастополя не выпустил, чтобы помочь прогнать турок от Тендры.
Тем временем в начале сентября войска Гудовича скрытно выступили из Очакова, имея приказ атаковать я взять Гаджибей. Эта небольшая крепость расположилась на высоком, поросшем кустарником берегу, неподалеку от обширного Днепровского лимана. В Лимане добывали соль. Отсюда везли ее турки за море, запорожцы и чумаки — в Малороссию.
Войска шли ночами, днем скрывались в прибрежных камышах. Де Рибас командовал передовым отрядом. Через десять дней его отряд укрылся в кривой балке, в четырех верстах от крепости. Получив ночью подкрепление, он решил на рассвете начать штурм.
Густой туман скрывал побережье, и генерал спешил. Неподалеку в море маячила турецкая эскадра, готовая в любую минуту высадить десант для помощи крепости. «Действовать надо стремительно, — подумал де Рибас, — ошеломить турка и овладеть крепостцей одним ударом».
На заре отряд, стараясь не нарушать тишины, выступил к Гаджибею. Солдаты обмотали колеса пушек соломой, тесаки обернули тряпьем. Внезапно туман стал редеть, и с турецких судов открыли огонь по наступающим. Генерал выхватил саблю и смело повел солдат под жестокой картечью. Солдаты проворно вскарабкались на обрыв, приставили лестницы и ринулись на крепостные стены. Де Рибас обошел крепость с тыла и ворвался в предместье. Турки усилили огонь с кораблей. Генерал не растерялся. В считанные минуты выставил на береговой круче десяток пушек и открыл беглый огонь по морским целям. В панике суда снимались с якорей и отходили в море. Это решило успех штурма. Однако неприятель не смирился с потерей.
На другой день снова появилась большая турецкая эскадра и открыла бешеный огонь. Но русские артиллеристы отогнали их в море. Бессильный противник поднял яростный крик на кораблях, призывая на помощь Аллаха. В ответ с берега, перекрывая истошные вопли, раскатисто захохотали солдаты…
Едва эскадра подняла паруса и направилась к Лиману, как капудан-паше доложили: «Видны десятки русских вымпелов». В подзорную трубу капудан-паша ясно видел корпуса и мачты линейных кораблей и фрегатов. «Не послал ли Аллах мне на голову Ушак-пашу?» — размышлял в тревоге трехбунчужный паша Селет-бей. У него не было ни малейшего желания ввязываться в схватку с русским адмиралом.
Из-за горизонта и в самом деле надвигалась Севастопольская эскадра. Наконец-то Войнович соблаговолил разрешить выйти в море кораблям Ушакова. Они стремительно сближались с турецкой эскадрой. Еще полчаса — и начнется жаркий бой…
Мгновенно турецкий флагман поднял сигнал и резко отвернул вправо на юг и прибавил парусов. В который раз неприятель уклонялся от боя, показывая разрисованную корму русскому адмиралу…
В этот же день Войнович вышел из Лимана с отрядом новых кораблей и стал на якоре у Гаджибея. Сенявин впервые рассматривал песчаные кручи отвесного берега, примостившуюся рядом с крепостью татарскую деревушку и уходящую далеко к горизонту малороссийскую степь…
К вечеру на борт поднялся де Рибас. Из каюты Войновича в открытый иллюминатор доносился его взволнованный голос:
— Ваше превосходительство, где же вы были днем раньше? Я дал бы отрубить себе два пальца, чтобы только видеть вашу флотилию! Вы в состоянии наносить удары, мы же можем делать только щелчки. Ах, какой момент был сегодня утром! Если бы у меня были ваши корабли…
Генерал как в воду смотрел. Разгневанный Потемкин передал Лиманскую гребную флотилию в подчинение де Рибаса. Флотилия эта переходила теперь из Лимана к устью Днепра и должна была затем следовать вслед за армией к Дунайскому гирлу.
Кампания закончилась. Войнович с эскадрой ушел в Севастополь. Русские армии продвинулись к южной границе Бессарабии и остановились, немного не доходя до стен неприступного Измаила.
Глубокой осенью Севастопольская эскадра разоружалась. Снимали паруса, такелаж, стеньги, готовились к зимней стоянке. Сильно поврежденные в боях стеньги отправляли на ремонт или заменяли новыми в Адмиралтействе.
Теперь на берегах Южной и Корабельной бухт тут и там высились здания цейхгаузов, складов-магазинов, кузниц, разных мастерских. Почти весь Севастополь в то время располагался на склоне холма, полого спускающегося к Южной бухте с юга на север. У подножия его, на низменной части берега, были возведены дома капитанов кораблей, напротив них — казармы для морских офицеров. От площади к урезу воды вели широкие каменные ступени Графской пристани. Кверху на холм взбегала единственная Екатерининская улица, которая постепенно застраивалась домами офицеров, подрядчиков, купцов. Поодаль, ближе к холму, появились первые лавки маркитантов, трактир, кабаки, куда заглядывали, сходя на берег, и нижние чины.
Напротив Графской пристани, около мыска у входа в Корабельную бухту, третий год прочно обосновался на якорной стоянке «Святой Павел». За мыском, который и прозвали Павловским, по берегу выстроились добротные дома для офицеров, каменные казармы для размещения матросов «Святого Павла». Повыше, на склоне горы, по приказанию Ушакова выдолбили в каменном грунте пещеру, где хранили корабельный порох артиллеристы. В этот погреб свозил на зиму бочки с порохом и капрал Петр Родионов. Закончив работу, он отправился на следующий день, в воскресенье, на берег. Неделю назад в цейхгаузе Родионов повстречался с Чиликиным, и они договорились вместе провести время.
Октябрьский воскресный день выдался на редкость теплым. Полуденное солнце золотило далекую «лысую» макушку Сапун-горы, от которой протянулись зеленые отроги к ближним и дальним берегам. Отроги, склоны которых были сплошь покрыты рощами дикого орешника, кизила, акацией, спускались в лощины и балки, на дне которых журчали ручейки, стремившиеся к морю. Ветра не было, и солнечные лучи серебрили зеркальную гладь многочисленных севастопольских бухт и бухточек, а в затененных крутыми берегами местах высвечивали до глубины толщу их неповторимых изумрудно-бирюзовых вод…
Родионов сошел с корабля первым, не дожидаясь обеда, потому что к Графской случайно направлялся внеочередной катер, а ему хотелось до встречи с Чиликиным окунуться в море.
На площади перед Графской, как и всегда в воскресные дни, прогуливались офицеры, некоторые с дамами. Площадь постепенно становилась любимым местом гуляющей публики вечерами и в воскресные дни.
В маленьком заливчике, в закутке около Артиллерийской бухты, купалось десятка два матросов. Они раздевались здесь же на узкой полоске небольшого пляжа, усеянного крупной, обточенной морским прибоем галькой. В первый раз Петр искупался три года тому назад, когда «Святой Петр» в такую же пору, осенью, пришел из Херсона и обосновался возле Корабельной бухты. Капитан второго ранга Ушаков не только разрешил матросам купаться, но и обязал боцманов каждый день, пока позволяла погода, обучать матросов плавать. С того времени Петр пристрастился летом в каждую свободную минуту, то ли в обед, то ли вечером, купаться в море. Быстро раздевшись, он нагишом бросился в море, нырнул и поплыл, неспешно разгребая воду. Для октября вода оказалась довольно теплой, и Петр, пофыркивая, с наслаждением нырял, погружаясь с головой.
Отвесные лучи солнца пробивали насквозь толщу совершенно прозрачной воды и высвечивали каждый камушек, за что эту бухточку матросы окрестили Хрустальной. Когда Петр окунался с головой и открывал глаза, ему представлялись дивные картины подводного царства. Едва шевеля плавниками, медленно передвигались крупные, еще не пуганные человеком скумбрии, ниже туда и сюда сновали стайки мелкой рыбешки, притаившись у камней, дремали ленивые на вид пепельно-серые бычки. Из-под камней вдруг выскакивали темно-коричневые крабы и, споро перебирая ножками, семенили куда-то вбок. Изредка внезапно оживали плоские, похожие на блины, затаившиеся на дне камбалы и, медленно помахивая мантией плавников, нехотя отплывали в сторону.
Оглянувшись, Петр понял, что незаметно для себя заплыл далеко, повернул обратно. Пора было идти на встречу с Тимофеем.
Направляясь к площади, он вытягивался перед офицерами и молодцевато вскидывал руку к фуражке, из-под которой лихо торчали мокрые рыжие вихры. Еще издали он увидел махавшего ему рукой Чиликина.
— Ты что же, браток, припоздал? — добродушно спросил Тимофей, когда они поздоровались и отошли в сторону. — Небось опять окунался?
