— Пожалуйста, отец мой… Да благословит тебя Господь.
Голос служки вывел меня из раздумий, и, устроившись на спинах мулов, мы продолжили путь. И вновь меня стали одолевать вопросы, на которые не было ответа. «Когда-нибудь я умру и буду похоронен. Станет ли моей могилой ниша в стене, вроде той, у которой молился мой спутник, прося милости для матери и отца, уже превратившихся в прах? Но кто тогда осмелится прийти ко мне просить милости для меня, покойного, у которого нет ни рода, ни племени! А может, я стану пищей для этих белых червей, которые будут пожирать меня своими беззубыми пастями? А вдруг они уже это делают, но я пока не чувствую?» Я вдруг ощутил жалость к самому себе, вспомнив, как в первый раз увидел этих червей. Это случилось в детстве, когда я наткнулся на мертвую утку, валявшуюся между камней, — внутри ее копошились черви. Но если мы копнем землю, то обнаружим червей и там! Не значит ли это, что земля тоже мертва и черви едят ее изнутри, а мы не догадываемся об этом? И наш мир рушится и проваливается в небытие, а мы даже не замечаем?!
* * *
Мы двигались по торной пыльной дороге, по обеим сторонам которой раскинулась красноватая земля с красивой растительностью. Как рассказал мой попутчик, изначально земля в этой местности была желтой, как песок, но после того как в годы преследований на нее пролилась кровь мучеников, она побурела. И теперь ее красный цвет напоминает последователям нашей веры об эпохе гонений! Так сказал этот бедный человек, искренне убежденный в своей правоте, и мне не хватило духу спорить с ним. По пути я собрал кое-какие травы, которые благодаря своим полезным свойствам могли бы мне пригодиться в будущем. Все, что дает земля, полезно, но в чем-то мы разбираемся, а чего-то не знаем.
Окрестные виды успокаивали меня, а мой спутник помогал коротать дорогу, не забывая прислуживать и заботиться обо мне. К вечеру мы достигли холмов, похожих на гигантские волны, накатывающие одна на другую. Я, по обыкновению, впал в задумчивость, но, когда служка, указав рукой на гребень возвышающегося впереди холма, со скрытым ликованием произнес: «А вот и монастырь… Добрались!», я пришел в себя и сердце мое забилось от волнения.
Лист XIII
Горний монастырь
Впервые увидев монастырь, я подумал, что он стоит на том месте, где земля сливается с небом. Была зима, прохладный ветерок с реки сдувал с меня тяготы путешествия и наполнял воздух тихой радостью. Понукая мулов, мы стали подниматься по холму. Я тешил себя надеждой, что этот монастырь станет моим последним приютом. Утомленный бесконечными переездами, я рассчитывал, что найду здесь убежище, в котором смогу наслаждаться жизнью до конца дней, а затем спокойно уйду, и душа моя, в ее вечном стремлении к небесной чистоте, не будет более томиться суетой этого мира. Монастырь представлялся мне последним пристанищем на пути к последующему переселению, конечной точкой моих вечных скитаний. Я думал, что это воля Господа привела меня сюда, но очень быстро понял, насколько наивными оказались мои представления.
Монастырь возвышается на руинах древнего строения, возведенного, возможно, в довизантийскую эпоху, или еще раньше. Некоторые из здешних монахов уверяют, что изначально здесь была крепость или усадьба какого-то давно забытого вельможи. Но я, хорошо знакомый с древними храмами в родных краях, частично уцелевшими, частично разрушенными ходом времени, уверен, что в минувшую пору на месте монастыря располагалось древнее капище, причем немаленькое. Об этом свидетельствуют каменные стелы, а также мраморный жертвенник, вокруг которого построена большая монастырская церковь. У древних святилищ особый дух, который египтянин вроде меня ни с чем не спутает.
Я не стал рассказывать о своих догадках относительно данного места никому из местных обитателей, впрочем, они и не проявляли к этому никакого интереса, всецело отдаваясь тому настоящему, что видели перед собой. Наверное, их можно понять… и позавидовать им… А я… Я часто размышлял в одиночестве о минувших временах, когда к этому месту стекались верующие в древнего бога. Я думал об этих людях и их боге, и эти думы навевали на меня грустные мысли. Все проходит! Все, что есть сущего на земле, исчезает и рассыпается в прах, кроме египетских пирамид… И пусть они оказались засыпаны песком времени, мы видим торчащие из песка вершины, и это вселяет в нас уверенность, что они никуда не исчезли. А что стало с богами, во имя которых строились эти пирамиды? И что стало с тем древним богом, которому на протяжении сотен лет поклонялись в этом месте? Где он сейчас?
После долгих размышлений я понял, что боги, при всех их различиях, находятся не в храмах, сооружениях и громадных зданиях, а в сердцах верящих в них людей. Люди живут, пока в них существуют боги, и когда исчезают одни, уходят и другие. Как исчез бог Хнум после смерти моего отца и последних жрецов, охранявших его огромное святилище на южной оконечности острова Элефантина. Наступит день, и они все умрут, а их храмы будут уничтожены или превратятся в церкви, где будут славить нового бога. Иисус Христос говорил иудеям в Иерусалиме: «Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его»{79}. Но они оболгали Его и предали римлянам, а те распяли Его, поскольку не могли осознать, что храм — это сам Иисус Христос, который на самом деле разрушил их храм, а затем вновь воздвиг его спустя три дня после своего воскресения. Мы тоже не вполне понимаем слова Христа, указавшего на апостола Петра и сказавшего: «…ты — Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою…»{80}, ибо не отдаем себе отчета в том, что любая церковь, которая была или будет построена, может основываться только на апостольском служении Петра и его вере, не ведающей сомнений, хотя Петр не чужд был и слабости! Как говорится в Писании, три раза в одну ночь отрекся Петр от Иисуса Христа, который предсказал ему, что подобное произойдет, однако не осудил его грядущего предательства и отречения. Христос искал не поддержки, а лишь жертвенности и страдания, — что пользы при этом в людской подмоге? И какой вред принесло отступничество от него? Я отрекся от Гипатии перед самым ее убийством и три дня страшился уверовать в нашу близость с Октавией, ибо оказался трусом. Страх накрыл меня в тот день, когда на моих глазах убили отца. Но почему сегодня мне кажется страшной смерть? Жизни следует бояться больше, ибо в ней больше страданий! Почему всякий раз на моем небосклоне рассеиваются облака веры? Я никогда не стану истинным сыном церкви, и никогда надо мной не будет воздвигнута церковь, так как я не камень, как апостол Петр, и вера моя покоится на многих сомнениях.
Что заставило меня написать это?.. О чем я хотел рассказать вначале?.. А-а, о монастыре, вознесшемся к горним высям, и о моих первых днях в нем. Я начал описывать это место и то, что в нем было. Мне стоит вернуться к началу моего рассказа.
* * *
Монастырь стоит на вершине высокого холма, в окружении других холмов и равнин. В этой местности много древнеримских колонн, некоторые из них остались неповрежденными, другие, разбитые, валяются на земле. Вход на территорию монастыря — с южной стороны, через пролом в старой, частично сохранившейся крепостной стене, к которой ведет крутой подъем. С трех других сторон на холм подняться нельзя — там отвесные склоны. На фоне неохватного пространства монастырь снизу кажется высокогорным гнездом. У подножия холма находится маленькое селение с беспорядочно разбросанными домами; их около тридцати. Справа от ведущей к монастырю тропы располагаются строения вроде тех, куда селят солдат. На второй день я узнал, что это военный пост имперской стражи, насчитывающий с десяток солдат. Они находятся здесь уже несколько лет для охраны монастыря, в прошлом не раз подвергавшегося нападениям воров и грабителей с большой дороги. Что за злодеи эти потрошители монастырей: грабят монахов, и так отрекшихся от всех мирских благ!
С левой стороны от исходной точки подъема, где склон холма более полог, — возделанные в виде широких террас сады, в центре которых стоит заброшенная хижина. Высохшие деревья и разросшийся повсюду кустарник говорили о том, что в прошлом эту землю обрабатывали на вавилонский манер — разбивали «висячие сады». «Но откуда брали воду для полива? — думал я, карабкаясь по холму. — Или довольствовались лишь дождевой?» Позднее я узнал об этом.
Ступив на монастырскую землю, мы увидели широкий ухоженный двор, окруженный множеством построек. В западной части, отдельно от других, вытянулось длинное старинное здание из белого камня. Именно в нем позднее я организовал монастырскую библиотеку. В восточной на близком расстоянии друг от друга стоят большая церковь, склад и двухэтажное здание, на первом этаже которого монашеские кельи, а на втором — странноприимные комнаты, небольшая кухня и вместительная трапезная. Напротив устроены птичник и крытый пальмовыми ветками хлев для трех ослов и нескольких коз и баранов. Слева, наискосок через двор, — пустырь, усеянный древними каменными обломками и капителями разбитых колонн, валяющимися в разросшемся колючем кустарнике. В северной части монастырского двора располагается небольшая церквушка, а возле нее — просторный флигель, в котором, я сразу это понял, живет настоятель.
